Украденное детство. Потомку о моей жизни - Михаил Качан

Я подтвердил свой диплом инженера, сдал государственный экзамен и получил лайсенс [диплом. МК] профессионального инженера. В настоящий момент возглавляю инженерный отдел компании North Star Ice Equipment.

Недалеко от нас живет Ирин папа. Если Вы читаете газету «Панорама», выходящую в Лос-Анджелесе, Вы, может, читали статьи Владимира Ужанского из Сиэтла – это Ирин папа.

Моя сестра, Марина, живет со своей семьей в Москве. Там же жили и мои родители. Мама умерла в конце 2008 года после продолжительной болезни. Вот вкратце все о нас».

Я подумал, что мой отец был бы доволен мною. Доволен тем, что я нашел потомков его брата. Он относился к своему брату с большой любовью. Я видел, как он тяжело переживал его гибель. Ему вообще пришлось тяжело: арест и гибель старшего брата – Бенциана, гибель на войне старшей сестры Эммы, а теперь и смерть брата Гриши…

Родина родителей моей мамы – Могилев

Вернусь к истории семьи родителей моей матери.

Я хочу напомнить, что в конце XIX века родители моей мамы уже жили в Санкт-Петербурге, и то, что происходило с евреями в России, их касалось самым непосредственным образом. Именно в это время мой дед Иосиф Исаакович Гинзбург получил разрешение на проживание в столице.

Я не искал в архивах Санкт-Петербурга упоминания о переселении бабушки Ревекки и дедушки Иосифа, родителей моей мамы (возможно, если бы искал, – нашёл бы много деталей их жизни). Но я знаю, что родились они в семидесятых годах в Могилеве (сейчас это в Белоруссии), и им на рубеже веков было примерно по 25—30 лет. Вероятно, дедушка, как имеющий высшее образование, получил разрешение на проживание в столице.

Первый их ребенок родился в Петербурге в 1896 г. Скорее всего, они вступили в брак в 1895. Сколько было лет им в ту пору? Бабушке, наверное, 18—20, а дедушке 23—25, т.к. он успел окончить раввинскую школу в Могилеве и Стоматологический Институт в Харькове (он мне рассказывал об этом). Следовательно, дедушка мог родиться в 1870, а бабушка – в 1877 гг. Я почти уверен в том, что дата его рождения – 1870 год. В моей памяти сохранилось, что он говорил мне, что он ровесник Ленина, который родился в 1870 году.

Я их очень хорошо помню и время от времени думаю об их жизни. Почему-то мне представляется, что дедушка был из богатой семьи, а бабушка из бедной. Бабушка была в молодости очень красива, а характер у нее был золотой, так о ней все говорили. Видимо, семья дедушки не захотела этого брака, но он проявил решимость и уехал с ней из Могилева.

Почему он никогда не рассказывал мне о своих родителях, братьях и сестрах? И почему я никогда не спрашивал его о них? Сейчас я очень жалею об этом. Как он был решителен! Сначала отказался от получения звания раввина, хотя готовился к этому с раннего детства. Потом решил стать зубным врачом, уехал из дома и стал им. Потом, вопреки мнению семьи, женился на красавице Ревекке, девушке из бедной семьи. И, наконец, увез ее из Могилева в столицу России искать своего счастья вместе с ней.

Снова круто изменив профессию, стал работать в издательстве Брокгауза и Эфрона (они издавали в это время «Еврейскую энциклопедию») и обеспечил своей все возрастающей семье достаточное для нормальной жизни благосостояние. Горжусь своим дедом.

Так или иначе, но они не эмигрировали, а поселились в Санкт-Петербурге, где начали свою семейную жизнь, как раз, когда царь Александр III умер и на престол взошел Николай II.

Это был трудный период в жизни евреев России, но счастливый – в жизни родителей моей мамы.

Вскоре разразилась революция 1905 г. Три бабушкиных брата (Цирульниковы) тоже участвовали в революционном движении. После подавления революции 1905 года они бежали из России и обосновались в Соединенных Штатах. Об этом я напишу немного позже.

Мамины папа Иосиф и мама Ревекка

Мамин отец, мой дед, Иосиф Исаакович Гинзбург родился в Могилеве в 1870 г. У меня нет никаких документов о его жизни, и сохранились только две фотографии.

На этой фотографии мой дедушка лежит на кушетке в своем зубоврачебном кабинете, но здесь ему уже много лет.

Там же в Могилеве родилась и жила в большой и бедной семье очень красивая девушка Рива. Они полюбили друг друга, и Иосиф женился на ней. Ее полное имя и отчество, как было написано в её паспорте, – Ревекка Львовна (на самом деле, Левиковна), а ее девичья фамилия была Цирульникова. Это, как вы понимаете моя бабушка.

Недавно Юленька, моя племянница, прислала мне фотографию, где мои бабушка и дедушка сфотографировались со своими тремя дочерями – самой старшей, Александрой (сидит слева), и двумя младшими, Рахилью и Анной. Судя по всему, снимок сделан в конце 20-х или в самом начале 30-х годов ХХ века. Оказалось, что эта фотография хранилось у Аллочки, моей сестры. Раньше я ее никогда не видел. Получив её, я был рад, что вновь вижу лица любимых мною людей.

Мои бабушка и дедушка с тремя дочерьми. Сидит Шурочка, стоят слева Анна, а справа Рахиль.

Мой дед был человеком энциклопедических знаний. Я запомнил его как невысокого человека с бородкой под Калинина (так что его иногда даже путали с «всесоюзным старостой», что моему деду чрезвычайно нравилось), острым взглядом серых глаз, с огромной паховой грыжей, заметной даже, когда он просто сидел, постоянно что-то читающим, любителем поговорить о текущей политике.

В детстве он учился в еврейской школе – хедере. Потом готовился стать раввином. Знал, помимо родного языка, идиша, древнееврейский язык (я не слышал в детстве от деда ни слова иврит, ни слова хибру), был знатоком Торы, талмудистом (Талмуд – самая сложная для понимания часть Торы). По-русски говорил без акцента.

Он не стал раввином (я не знаю, почему), порвал с традиционным еврейским укладом жизни, уехал в Харьков, поступил в Стоматологический институт и стал зубным врачом. Каким-то образом (вероятно, как имеющий высшее образование, – тогда в Санкт-Петербурге существовала процентная норма для евреев) приехал в Санкт-Петербург, работал зубным врачом, а затем поступил на работу в издательство «Брокгауза и Эфрона».

Я не знаю, кем были его родители. Были ли у моего деда братья и сестры, – он никогда не говорил со мной на эту тему. Мне кажется, что его семья порвала с ним, когда он уехал из дома с молодой женой Ривой, не захотев стать раввином. А, может быть, они были против его женитьбы, потому что Рива была бедной?

Прадеушка Левик и прабабушка Двойра

Отец моей бабушки Левик с женой Двойрой и детьми приехал в Санкт-Петербург из Могилева. Родились они, скорее всего, в 1850-х годах. В их семье было много детей, бабушкиных братьев и сестер, которых жизнь разбросала по обе стороны океана еще в начале ХХ века.

Когда они переселились в Санкт-Петербург, я не знаю. При существовании в царское время процентной нормы есть только три варианта. Им могли помочь Иосиф с Ривой, которые уже жили в столице. Мог помочь и кто-либо другой из их детей, если он получил право проживать в Санкт-Петербурге. И, наконец, они могли переселиться в советское время, когда процентной нормы уже не было.

Так или иначе, но я точно знаю, что Левик уже после революции, в 1921 году с полуослепшей женой Двойрой жил в Петрограде на ул. Знаменской (впоследствии переименованной в ул. Восстания) между Басковым переулком и улицей Красной Связи.

Мама как-то шепнула мне, поглядывая на мою прабабушку:

– У нее зрительный нерв сох с 18 лет.

Жили они тогда в полуподвале, окна которого выходили на улицу. Дети их уже давно были взрослыми, у них были свои семьи.

В соседнем полуподвале был мучной склад. Однажды при разгрузке телеги с мукой Левик увидел, как один из грузчиков, закинув мешок себе на спину, побежал прочь. Он не мог стерпеть этого воровства, хотя и не работал на мучном складе, догнал вора и заставил вернуть мешок с мукой.

– Подожди, жид, – с угрозой сказал ему вор, – я еще рассчитаюсь с тобой.

Через несколько дней Левик встал ночью и зажег свечу. Раздался выстрел, который оказался смертельным. Стреляли в окно. Убийцу, конечно же не нашли, да и время было такое, что не очень-то и искали.

Моя прабабушка Двойра, про которую говорили, что в молодости она была красавицей, выплакала свои глаза и совсем ослепла. В те годы, о которых я рассказываю, перед 2-й мировой войной, ей, наверное, было лет 90. Она сохранила следы красоты, и когда рассказывала мне сказки или пела, «глядела» прямо на меня, лицо ее было очень выразительно, и мне не верилось, что она меня не видит. Такой я ее и запомнил в своем далеком детстве. И вижу сейчас, когда пишу эти строки.

Стройная, невысокого роста она жила вместе с нами в коммунальной квартире на той же ул. Восстания, на третьем этаже того же дома. Она ничего не видела и передвигалась бесшумно, касаясь стен.