Орлиный мост - Жак Мазо

Разговор между двумя женщинами прошел успешно, тем более что собеседница показалась Мюрьель приветливой и симпатичной. Довольно высокая, стройная, она, казалось, относилась к тем женщинам, над которыми время не властно. На лице Ноэми не было морщин, что придавало ей моложавый и притягательный вид. Только во взгляде сквозила некая усталость, но это лишь усиливало ее очарование. Такие женщины обычно имеют бешеный успех у мужчин, которые думают, что могут показать себя перед ними с наилучшей стороны. В целом Мюрьель сочла, что мать Вероники — ее полная противоположность. Ноэми совершенно не возражала против исследований, которые собиралась проводить Мюрьель. Она лишь слегка вздрогнула, когда последняя попросила ее не приходить ни на рассвете, ни в сумерках — во время наиболее вероятного появления духов.

— Если это произойдет, — объяснила она, — мне лучше быть одной, чтобы ваше биополе не исказило результаты.

Ноэми согласилась, но пожелала быть в курсе всего, о чем будет говорить Вероника. Мюрьель, воспользовавшись предлогом, расспросила ее о дочери. Была ли девочка предрасположена к спиритизму? Случалось ли с ней что-либо подобное прежде? Часто ли у нее был отсутствующий вид? И каждый раз Ноэми давала отрицательный ответ. Ее дочь была уравновешенной, слегка впечатлительной, обладающей хорошей интуицией. Ни один факт не указывал на то, что в нее вообще мог вселиться дух умершего.

После ухода Ноэми Мюрьель установила всю свою аппаратуру для обследования: устройство для записи голоса, камеру на штативах, снабженную сверхчувствительной пленкой, чтобы заснять все поведенческие реакции Вероники во время кризиса. Затем, подключив электроды энцефалографа, она подробно рассказала Жерому о своей методике.

— Необходимо понаблюдать за пациенткой и узнать, существует ли определенная периодичность проявления симптомов кризиса. Затем следует попытаться декодировать речь, определенные выражения, факты, упомянутые духом, и сопоставить результаты с реальными событиями, которые имели место в жизни умершего. На втором этапе надо предпринять попытку войти в подсознание пациента, чтобы установить контакт с «пришельцем».

Когда она все объяснила, Жером скептически поморщился:

— Понимаю ход твоих рассуждений, но ты рискуешь потерять много времени. Интервалы между приступами довольно большие, а сами приступы быстротечны. Боюсь, как бы тебе не пришлось слишком долго ждать твоего духа…

— Я буду ждать столько, сколько потребуется, — ответила Мюрьель. — Мне не привыкать.

Действительно, на протяжении своей карьеры ей не раз приходилось подолгу оставаться в ожидании. Можно сказать, что это была характерная особенность ее профессии, так что терпение стало ее постоянным спутником.

Мюрьель посмотрела на часы. Было около пяти вечера, и ничего не происходило. Она прошлась по палате, чтобы размять ноги, и остановилась около окна, которое выходило во двор клиники. Там осторожно прогуливались больные, шедшие на поправку, многие сидели на скамейках и разговаривали. Это было и грустно, и в то же время — обнадеживающе.

Эта картина унесла Мюрьель в прошлое, когда, будучи ребенком, она, совершенно беспомощная, присутствовала с родителями при агонии бабушки по материнской линии. Она бессознательно наблюдала за тем, что потом назовет последней прямой линией — линией, ведущей в небытие. Вне всякого сомнения, это тягостное событие предопределило ее профессию. На самом деле она так никогда и не смирилась со смертью этой женщины, которую обожала, и поклялась сделать все возможное, чтобы вступить с ней в контакт post mortern — после смерти. Сделать же это можно было, лишь изучив «биополя исчезнувших сознаний».

Мюрьель скоро поняла, что провести такие исследования реально только при наличии солидного научного багажа. Она стала изучать физику и уехала в Соединенные Штаты, поскольку там университетское сообщество более терпимо относится к изучению паранормальных явлений, чем во Франции…

Она отвлеклась от воспоминаний. Вероника стала что-то бормотать и вертеть головой, как будто отказывалась от чего-то. Потом, не открывая глаз, девушка удивительно серьезным голосом произнесла нечто нечленораздельное.

Мюрьель включила камеру и магнитофон как раз вовремя, чтобы записать первую фразу, произнесенную Вероникой:

— Козыри — пики… Я — пас…

Внезапно девушка села в постели, а затем снова легла. Пот ручьями струился по ее телу. Стрелку энцефалографа зашкалило. По-прежнему находясь в состоянии сна, Вероника начала читать стихотворение Виктора Гюго:

— «Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь…»

Потом она снова замерла и больше не двигалась.

В напряжении Мюрьель ожидала нового приступа, и он не заставил себя ждать. Вероника затрясла головой.

— Только не мост! — истошно закричала она. — Нет! Нет! Только не мост! Только не это… — Затем девушка умолкла, и ее лицо, как и прежде, обрело спокойное выражение.

Мюрьель села у кровати. Ее сердце бешено стучало. Не каждый день приходится слышать, как грациозная девушка говорит мужским голосом. Это производило весьма странное и неприятное впечатление.

Подавив в себе страх, Мюрьель принялась рассматривать спящую Веронику. Хотя она и не была точной копией матери, но сильно на нее походила.

У Вероники были менее тяжелые веки и более крупный рот, но такая же нежная, почти прозрачная, кожа, которой обладают лишь некоторые очень юные блондинки. Мюрьель подумала, что девушка скорее всего слаба здоровьем и очень впечатлительна. Остановив взгляд на безупречном овале ее лица, обрамленного пышными волосами, Мюрьель вспомнила о картинах, на которых живописцы изображали лики ангелов. Вероятно, не случайно духи выбрали именно ее.

После беседы с Элен Мишель направился в Лазаль, в кафе Антонена.

Он умирал от жажды и, зная, что Жером и Мюрьель вернутся не скоро, совсем не хотел оставаться в огромном доме один. А о том, чтобы сидеть у бассейна под раскаленным солнцем, он и думать не мог.

Мишель сел у стойки и заказал бочкового пива. Антонен, разговаривавший с двумя рабочими, прервал беседу, чтобы обслужить его. Но вопреки привычке хозяин кафе не произнес ни слова и, обслужив инспектора, вновь присоединился к своим друзьям. Мишель не придал этому значения. В конце концов, человек мог быть не в настроении.

Отдавая должное прохладному пиву, он пил маленькими глотками, глядя прямо в глаза своему отражению в зеркале напротив.

Мишель задумался о разговоре с Элен. Им овладело чувство дискомфорта, от которого он никак не мог избавиться. Создавалось впечатление, что во время беседы главный вопрос вообще не был затронут. Иногда инспектору казалось, что мадам Дюваль колеблется и отвечает, глядя куда-то в сторону. Она держалась так, словно во время их беседы за ней наблюдали.

Но самым непостижимым в рассказе Элен было то, что она ни разу не упомянула о Тома, так называемом любимом сыне, гибель которого стала для нее настоящей трагедией. И еще Мишеля беспокоило ощущение незримого присутствия Пьера, младшего брата погибшего. Тот словно находился где-то рядом.

Прочитав в полицейском отчете посвященные ему страницы, Мишель решил поговорить с ним позднее. Размышляя о деле, которое решил распутать во что бы то ни стало, инспектор вспомнил о таинственном человеке, появившемся рядом с Элен, когда он уезжал. Кто он? Член семьи, управляющий или служащий? Почему создалось впечатление, что незнакомец хотел остаться незамеченным? Не имея ответов на эти вопросы, Мишель вернулся к Элен. Отчего у нее дрожали руки? Был ли тому причиной недостаток алкоголя или страх? А может, и то и другое? В любом случае это надо выяснить.

К великой радости Мишеля, рабочие, стоявшие у стойки, наконец покинули кафе. Но Антонен не подошел к нему, а принялся протирать стаканы. Заинтригованный, Мишель предложил ему выпить вместе. Хозяин кафе кивнул, что-то пробормотал и прошел за стойку, где налил себе лимонаду.

— Ну как дела, инспектор? Хорошо ли проводите отпуск?

— Неплохо. А вы? У вас все нормально?

Антонен залпом выпил лимонад и ничего не ответил. Очевидно, ему не хотелось разговаривать. Мишель решил разжечь его любопытство:

— Я встречался с матерью Тома.

— С Элен Дюваль?

— Вы ее знаете?

— Немного… Я встречал ее несколько раз в поселке. Но она никогда не приходит сюда. Для нее здесь, видимо, недостаточно роскошно.

— Ее тут не любят?

— Трудно сказать. Она не такая, как большинство людей, которые здесь живут. А почему она вас интересует?

— Меня интересует, с кем она живет.

Антонен повернулся к кофеварке и стал ее начищать.

— А вы ее об этом не спрашивали?

— Это, быть может, глупо, но когда она сказала мне, что ее муж умер, я подумал, что она действительно живет одна. Тем не менее, уезжая, я увидел какого-то человека, который присоединился к ней.