Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Петр Павленко

Силы Алексея иссякли. Он шатается. Несколько раз прислоняется к телеграфным столбам, чтобы не упасть. Собрав последние силы, Алексей бежит со своей ношей домой.

Мать выглянула из двери, зовет его, — и вдруг удар, Алексей падает, но глаза его успевают увидеть загоревшийся родной дом и лицо матери, полное отчаяния и боли.

Он слышит ее зов:

— А-ле-ша!..

По улицам горящего города мчатся немецкие мотоциклисты. За ними танки.

Площадь заводского городка. Молчаливая толпа жителей. Среди них Наташа. Под балконом немецкий офицер, не торопясь, продолжает речь.

Он говорит:

— Порьядок от германской армии ист очень гуманный. Руський народ — народ славяньский, сам жить не может. Мы дадим новый порьядок.

Кто-то негромко свистнул.

Немец смотрит: перед ним стоит хмурая толпа. Он замечает в толпе мальчишку-ремесленника и обращается к нему с добродушной улыбкой:

— Кто сделал небольшенький свист? Ты, мальшик?

— Я, — говорит Ленька, выступая вперед.

— Нехорошо. Я давал первый урок. Ты нарушил порьядок.

— Я братишку позвал, — отвечает Ленька.

— Я понимай, — говорит немец. — Фюр эрсте раз будем сделать один показ.

Офицер поднимает руку. С балкона спускают веревку с петлей. Офицер сам надевает мальчику петлю на шею. Тот не очень испуган и не ожидает больших неприятностей.

Немец делает знак, веревка подымается. Мальчик хрипло вскрикивает.

В толпе движение.

Кричит Наташа:

— Что мы стоим? Товарищи, это звери!.. Убивайте их!

Безоружные люди бросаются на немцев.

Яблоко лежит на столике перед госпитальной койкой.

Иванов открывает глаза, смотрит.

Косая полоса осеннего солнца врывается в комнату, освещает столик и яблоко.

— Яблоко? — удивленно шепчет Иванов.

— Алеша! — слышит он шопот и узнает голос.

— Зайченко? Я где? — спрашивает Иванов.

— В госпитале. Уж мы тебя искали, искали…

— Наташа где? — перебивает Иванов.

— Про что ты спрашиваешь, Алеша? Нимець пид Москвой!

Иванов закрывает глаза. Слеза катится по его щеке.

— Как под Москвой? А Сталин где?

— А Сталин в Москви, — отвечает Зайченко. — Тильки на него одного надежду держим. Як Сталин из Москвы, так всему конец!

— Как же немцы под Москвой? — говорит Иванов, открывая глаза.

— Осень, Алеша. Три месяца ты пролежал…

— Наташа, — опять спрашивает Иванов, — Наташа где?

— Наши говорят — Леньку Гурова немцы повесили. Тут Наташа на них бросилась… Увезли ее в Германию… пропала Наташа. Нам надо на завод пробиваться, производство налаживать в тылу.

Иванов открывает глаза:

— Наташа в Германии, в плену? Ну, мое производство теперь — мертвых фрицев делать! — и Иванов, вскочив с койки, рванулся из палаты.

— Алеша, куда ты? Стой! — кричит Зайченко вдогонку Алексею и бежит вслед за ним. — Тебе на завод надо ехать… Стой!

Ночь. Кремль. Бьют куранты.

В кабинете товарища Сталина совещание. Присутствуют Сталин, Молотов, Василевский, Жуков.

Жуков докладывает перед картой Подмосковья:

— Немцы накапливают силы. Разведка указывает — к северо-западу от Москвы подтягиваются третья и четвертая танковые группы Готта и Хюпнера.

С т а л и н. Да… хотят Москву взять в клещи. Молниеносный удар у них провалился, так теперь они хотят взять концентрическим наступлением… (Жукову.) Дальше.

Ж у к о в. В центре 4-я немецкая армия тоже получает подкрепление. На юге, против Тулы, 2-я танковая армия Гудериана получает новую материальную часть. Всего, по данным разведки, под Москвой набирается до полусотни дивизий. Видимо, немцы готовятся к решающему удару. Судя по тому, что они сосредоточили на флангах мощные танковые группировки, удар будет нанесен одновременно с юга и с севера. Таков замысел противника.

С т а л и н. Да… (Идет на середину комнаты.) А в распоряжении Гитлера ресурсы всего западноевропейского континента с населением свыше трехсот миллионов человек. Это не шутка… (Подходит к Жукову.) Надо продержаться, изматывая их силы, мы должны выиграть все то время, которое нам необходимо для подготовки контрнаступления.

Ж у к о в. Понимаю, товарищ Сталин. У меня вот людей маловато и с техникой плохо. Нам бы сейчас танков — штук полтораста.

С т а л и н. Полтораста, говорите… возьмите пока что восемнадцать машин. И эти… бронебойки… отличное оружие.

М о л о т о в. Прекрасное оружие…

Ж у к о в. Тысячи три надо бы.

С т а л и н. Три тысячи даже мало. Но пока что возьмите двести. Начнете наступать — все дадим, ничего не пожалеем. Авантюрная стратегия Гитлера рассчитывает на панику и растерянность. Сохранить спокойствие — это значит сорвать все их планы.

Товарищ Сталин идет в глубь кабинета. Подходит к своему письменному столу, медленно набивает трубку.

С т а л и н. С противотанковыми рвами не опоздаем?

М о л о т о в. Щербаков четвертые сутки на работах — говорит, успеем…

С т а л и н. Берия не вернулся?

М о л о т о в. На оборонительных рубежах.

В а с и л е в с к и й. Товарищ Сталин, как быть с парадом?

С т а л и н. Будет.

В а с и л е в с к и й. Их авиация зверствует.

С т а л и н. Завтра седьмое ноября. Всегда в этот день был парад, будет он и завтра.

В а с и л е в с к и й. Разрешите сообщить об этом членам Политбюро?

С т а л и н. Надо сообщить. Сообщите.

Товарищ Сталин направляется к выходу.

Все встают, собираясь выйти за ним.

Пасмурное ноябрьское утро в Москве.

На серой, ничем не украшенной Красной площади стоят войска. Стоит пехота в полном вооружении.

В небе, за низкими серыми облаками, слышно гудение авиационных моторов и глухой треск пулеметных очередей.

В небе, не прекращаясь, идет бой.

Над площадью звонко проносится:

— Смирно!

Все замирают.

На мавзолее, как капитан на мостике корабля, появляется Сталин. Рядом с ним Молотов, Берия, Василевский, Буденный, генералы.

— Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники… — начинает Сталин.

И мы видим стрелковые окопы в подмосковных лесах.

Радист поймал в эфире речь Сталина и переключает ее на рупор. Взрывом мин засыпает окопы. Бойцы ползком пробираются к рупору слушать Сталина. Их лица встревожены. Они не ожидают веселых известий. Пули взвизгивают над головами.

— …рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда!.. — слышится спокойный голос Сталина.

И мы видим затемненные цехи прифронтового завода и измученных бессонницей людей у станков. Иные поднимаются с пола, на котором они спали, не выходя из завода.

Станки жужжат, речь Сталина слышна сквозь гул станков.

— …В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции. Вероломное нападение немецких разбойников и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны.

Говорит Сталин:

— …Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон…

Под звуки Сталинского голоса идет рукопашный бой.

— …Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины…

Голос Сталина уверенно и твердо раздается над полем схватки:

— …Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов.

Летчик-истребитель включил радио и прислушивается, зорко озирая небо. И слышит вдруг:

— …Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?

Вопрос, неожиданно донесшийся с земли, застает летчика как бы врасплох.

— А кто сомневается, — спрашивает он, точно вопрос обращен лично к нему. — Побьем, факт! — Глаза его уже ищут противника, и он ложится в крутом вираже, выходя в атаку.

— Николай, Сталина слышишь? — кричит он, и голос четко отзывается:

— Слышу!

А с земли доносится к ним:

— Сынки, Сталина слышите? Ну-ка, вместе с ним дайте фрицам!

В воздухе перекличка голосов.

По Красной площади проезжают стройными рядами автомашины. Проходят танки.

Подмосковные окопы.

Выезжают с Красной площади «катюши».

Линия траншей. Строчит из пулемета солдат. Идет бой.

— …Не так страшен чорт, как его малюют! — слышат в окопах, и огромный, сильный солдат поднимается во весь рост. Это Иванов.

— А ну, браточки, — оборачивается он к своим, — не так страшен чорт, слышали?

Рядом с Ивановым Зайченко.

Над крылечком полуразрушенной деревенской избы репродуктор, покалеченный пулями. Он раскачивается на ветру, он едва держится, но голос из него льется спокойно: