Генерал Доватор - Павел Федоров

— Разведэскадрон, — ответил Захар.

— Так! — Доватор бегло взглянул на письмо и протянул Захару. — Письмо послать надо. Зачем бросаешь?

В голосе его уже не было прежней властности. Захар уловил в словах командира нотку сочувствия.

— Жене, что ли, писал?

Глаза Доватора зорко следили за выражением лица Торбы.

— Нет у меня жены!

— Сколько же тебе лет?

— Девятьсот одиннадцатого, — ответил Захар, стараясь не смотреть на полковника.

— Солидно. И все холостяк?

— Нет, один раз женился… — Захару неприятны были эти вопросы командира кавгруппы, но в то же время он невольно начинал проникаться к нему уважением. Полковник не кричал, не читал длинных уставных нотаций, сразу вошел, как настоящий хозяин. Заметив непорядок, откровенно рассердился и показал, что так нести караульную службу нельзя… И наказал…

— Умерла, что ли? Или развелся? — И, не дожидаясь ответа, Доватор продолжал: — Бывает!.. Анна Митриевна не жена? Ну, конечно, кто же Митриевной будет величать жену, верно? — Доватор весело рассмеялся. — Ты меня прости, я только две верхние строчки прочитал.

— Там, товарищ полковник, секретов нема! — Захар сунул руку в карман, вынул письмо и доверчиво развернул лист. — Можно прочитать…

— Незачем!

— А затем, что это письмо виновато… Автомат из рук выпустил. В душе зашкрябало, вот и письмо почав писать… Ежели бы не оно, вы б сюда так не зайшлы. Зараз дочитайте до конца. Я вас очень прошу, товарищ полковник!..

Доватор пристально посмотрел на Торбу и понял, что казака томит душевная тревога. Взял недописанное письмо, прочитал, спросил:

— Какое же ты учинил лиходейство? Расскажи, а то непонятно…

Доватор сел на диван, снял фуражку и приготовился слушать.

Глава 3

История Захара Торбы была такова.

Женили его двадцати лет, перед самым уходом в Красную Армию. Настояла на этом мать. По ее старозаветному расчету следовало после ухода сына иметь в хозяйстве лишние рабочие руки.

После двух лет службы потянуло Захара домой, да так, как может потянуть только молодая жена. Ехал служивый домой, обновленный в армии духовно и физически. Ждал встречи с женой, родными и друзьями. Не терпелось рассказать, как ловили диверсантов, контрабандистов, показать, как он может делать «солнце» на турнике, рубить лозу руками, поднять на загорбке коня…

Стосковался Захар по голубоглазой хохотушке Фросе. Сколько передумал он о ней, стоя в секрете на берегу Амура, сколько за два года писем послал, и в каждом из них было новое нежнейшее прозвище: «Диана», «Волшебница», «Ласточка».

Теперь ему стыдно вспомнить об этих письмах. А писал он так:

«Ласточка моя! Думка все о тебе, и режет она мне сердце, как кавалерийская сабля. И колет, как острая пика, но я вкладываю себе в рот трензеля и крепче натягиваю повод. Зараз учусь бить всех международных врагов, на случай, ежели сунутся. Закончу службу, отпущу повода и во весь намет полечу до тебя, мое коханье, до тебя…»

Но Фросю не очаровывали эти кавалерийские сравнения. Приказчик потребительского кооператива оказался более практичным парнем. Фрося не дождалась казака…

Услужливая людская молва донесла до ушей Захара нехорошие слухи.

По старому казацкому закону следовало отрубить Фроське голову. Но жизнь выжгла их, эти законы, как выжигают в поле дикий прошлогодний чертополох.

— Знаешь, жинка дорогая, зараз надо тебе к приказчику переехать… И будет краще! — сказал Захар Фросе. — А то во мне хоть глубоко, но черт сидит, мабудь и не великий, самый малый, но в недобрый час выскочить может…

Фрося переехала к приказчику. Захару казалось — захватила она с собой что-то самое ценное, что он бережно хранил в глубине своего сердца. Остался казак один, с поцарапанным нутром, и никак не мог понять: чем он хуже долговязого приказчика, которого можно вожжой пополам перешибить?

Весной, с началом полевых работ, Захар был назначен бригадиром, рьяно взялся за колхозные дела и уже меньше ощущал в себе томительную пустоту. Однако при всяком намеке на женитьбу он протестующе настораживался, как конь, которому хотят всунуть в рот железные трензеля. Так продолжалось не один год…

Однажды на сенокосе, во время шабаша, Захар отдыхал под копной. Неожиданно подошла и села рядом с ним Анютка Борщева.

— С бригадиром хоть маленько рядышком посидеть! Все, глядишь, лишний трудденек запишет. Правда, Захарушка? — Она плутовски посмотрела на него и громко рассмеялась.

Торба давно приметил, что Анютка часто косит на него глаза, улыбается ему. Он знал, что эта кубанская красавица отказала десятку лучших женихов, выбирая какого-то «особенного». Любила она по-вольному балагурить с мужчинами, раззадоривала их смелой шуткой, но вела себя гордо и недоступно, а на молодых парней не обращала внимания.

— Блажишь ты, Анютка, замуж тебе пора.

— А отчего, Захар Тимофеевич, тебе жена изменила? — не скрывая насмешки, спросила Анютка.

Захар побагровел. Наклонившись, он дыхнул в ухо девушки такое словцо, от которого Анютка зарделась, словно она не под копной сидела, а у печки блины пекла. Не желая считать себя побежденной, она полезла напролом.

— Говорят, будто Фроська с приказчиком Яшкой твои письма вместе читали, а потом Яшка ей диктовал, а она тебе ответ писала. Верно или нет?

Скошенный луг огласился взрывом хохота.

— А ты поди и спроси у них! — ответил посрамленный бригадир.

С этого дня Захар перестал замечать Анютку, словно ее и не было в бригаде. На работу он назначал ее через других.

Анютка, чувствуя свою вину, пробовала заговорить с ним снова, но Захар глянул ей в глаза смело, гневно и с таким презрением, точно перед ним была не красавица Анютка, на которую он, бывало, пристально поглядывал, а самый что ни на есть его смертельный враг. Ненавидел он ее теперь искренне и люто.

Что недоступно, то всего милей. Вот и чувство девушки к Захару разрослось до таких размеров, что она по своему страстному и решительному характеру готова была пойти на любой, даже безрассудный шаг…

После окончания летних работ, на торжественном колхозном празднике, чествовали бригаду Захара Торбы. Бригаде было вручено переходящее Красное знамя, а бригадира премировали буркой чудесной работы.

Опьяненный радостным чувством победы и душистым вином, Захар вместе с другими казаками пел песни. Потом выскочил из-за стола и с удивительной легкостью пошел отделывать такую «наурскую», что даже старички и старушки, блаженно улыбаясь, начали пришлепывать ладонями.