Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Мысли Сталина известны нам благодаря свидетельству маршала Захарова, обнародованному через тридцать лет после событий. Разговор происходил в Кремле, темой его был размах, который следовало придать операции на Халхин-Голе. Один из присутствовавших военных предложил игнорировать границу между Монголией и Маньчжоу-Го, чтобы расширить кольцо окружения. «Эти предложения И.В. Сталин не поддержал, он ответил примерно следующее: „Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на наши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну. Надо сломить японцам хребет на реке Цаган [одно из названий Халхин-Гола]“»[269]. Захаров не сообщает дату этого разговора, но наверняка происходил он во время обсуждения оперативного плана Жукова в конце июня 1939 года.

Эти слова Сталина ограничивают с политической точки зрения размах и цели операции на Халхин-Голе. Речь шла не о вторжении на маньчжурскую территорию и не о вытеснении японцев, как на озере Хасан, а о том, чтобы преподать им такой жестокий урок, чтобы отбить охоту повторять нападение. Военным были указаны рамки: границу не переходить. Однако Жуков попросил Ворошилова под свою личную ответственность продолжать сбор разведданных на глубину 8 – 10 км от линии советских застав[270].

Жукову была ясна суть приказа Сталина: план операции должен привести к разгрому противника, то есть к его окружению в районе между рекой Халхин-Гол и линией границы, признаваемой СССР, то есть на фронте длиной в 70 км и глубиной от 20 до 30 км. Жуков понимал, что не имеет права на неудачу и даже на полууспех: победа должна быть чистой, чтобы стать убедительным уроком. Еще одним доказательством решимости Сталина разбить японцев – и полностью использовать политические дивиденды, которые принесет победа,  – служит развернутая в прессе кампания, сопровождающая вооруженный конфликт. С 27 июня агентство ТАСС начало ежедневно публиковать информационные сводки с места боев. Мехлис направил на место событий звезду тогдашней военной журналистики Давида Ортенберга, заместителя главного редактора «Красной звезды», ежедневной газеты Наркомата обороны, которому поручено написать книгу и выпускать фронтовую газету. К Жукову были направлены и другие писатели, в том числе Захар Хацревин, Борис Лапин, Лев Славин и Константин Симонов, который прибудет на Халхин-Гол только в августе. В группу входили и два фотографа. Такая реклама еще больше давила на Жукова, но он охотно давал интервью. Очевидно, сыграло свою роль его огромное самолюбие, граничившее с чванством. Ортенберг рассказывал, что его двери были всегда открыты. Удивительно, добавляет он, что Жуков, даже вопреки мнению японской стороны, пустил прессу на переговоры о прекращении огня в сентябре.

Халхин-Гол – полигон для отработки глубокого боя

Советская победа на Халхин-Голе предстает как прототип, пока еще очень далекий, великих побед Красной армии во Второй мировой войне. Также она типична для жуковского стиля: решительность, жесткость, скрытность, внимание к деталям и превосходное владение оперативным искусством. В том, что Халхин-Гольская операция несет на себе характерные черты жуковского полководческого стиля, нет ничего удивительного, поскольку именно он руководил ею, а Москва предоставила ему широкую, во всяком случае по советским меркам, свободу действий. Но он ли разработал план операции? Константин Симонов свидетельствует, что советские офицеры, воевавшие в Маньчжурии, разделились по этому вопросу на сторонников Штерна и сторонников Жукова. Майор Григоренко, будущий диссидент 1960-х годов, служивший в 1939 году в штабе Штерна, дает понять[271], что план на все 100 % результат труда Штерна. Григоренко всячески чернит Жукова, который был для него самым ярким воплощением типа сталинского генерала, и слишком откровенно симпатизирует жертвам сталинизма, вроде Штерна. Однако его свидетельство отчасти подтверждается датированной 10 августом директивой, предписывающей перейти в наступление: она подписана Штерном и Богдановым, его начальником штаба. Если Жуков, в согласии со Штерном и Ворошиловым, попросил в июле назначить Богданова к нему начальником штаба, то, возможно, сделано это было потому, что тот лучше других знал все детали плана, а также владел всей полнотой информации по снабжению войск. Тем не менее невозможно отказать Жукову в значительной доле участия в разработке плана. Классический советский метод заключался в пересылке планов операции от штаба командующего фронтом Штерна командующему группой Жукову и обратно. У последнего было огромное преимущество: знание местности, противника и реального состояния собственных сил. Значит, план Халхин-Гольской операции в окончательном виде был результатом совместных трудов Штерна, Богданова и Жукова.

Халхин-Гол был типичным «глубоким боем», теорию которого разработали Тухачевский и Триандафиллов. И вот его основные характеристики.

Бой задумывается как операция, то есть как серия спланированных, упорядоченных, поэтапных боестолкновений различной природы, связанных между собой общей, четко определенной целью. Японцы, как и немцы, полагали, что должны провести короткую быструю акцию, характеризующуюся простым маневром, приводящим к окружению противника. Японская военная школа особо почитала наступательный дух, моральное и тактическое превосходство войск, умение действовать в ночном и рукопашном бою. Советские военачальники верили в огневую мощь, планирование и ценность своей доктрины.

Советские стратеги придавали особое значение тыловому обеспечению и снабжению. Японцы же, напротив, брали с собой небольшое количество боеприпасов и горючего. И дело даже не в том, что их база находилась всего в 50 км от Халхин-Гола. Просто они были уверены в своей скорой победе – в течение недели, по их планам. Жуков готовил наступление минимум три или даже четыре месяца. Вот почему он просил Ворошилова и Штерна о присылке и сосредоточении техники и снаряжения, и его просьбы были удовлетворены.

Жукову никогда не была свойственна недооценка противника. Он долго изучал силы, которыми располагал генерал Комацубара, порой сам наблюдал за японскими позициями в артиллерийский бинокль из легкого полевого укрытия… и из бани, в которую ходил так часто, как представлялся случай[272]. Организация защиты его передовых КП будет головной болью для его охраны вплоть до битвы за Берлин. Для сбора сведений он приказал совершить огромное количество разведывательных полетов самолетов и рейдов разведгрупп. Его противник двигался почти вслепую, практически не беспокоясь о том, что ждет его впереди, поскольку был убежден в тактическом и моральном превосходстве своих войск. Японцев, как и немцев, учили двигаться на гром пушек; в Красной армии такая практика была под запретом. За редкими исключениями советские войска не рисковали ради достижения тактического преимущества ставить под вопрос исход всей операции. Как и его начальники, Комацубара полагал, что его противник не способен выдержать продолжительное сражение[273]. Рассчитывая на «славянскую беспечность», он даже не догадывался, что тот оказался способен организовать в период с 19 июля по 30 августа доставку 56 000 тонн различных грузов от ближайшей железной дороги в Улан-Баторе до Халхин-Гола, на расстояние 700 км. Собственно, из-за своей удаленности от баз красных район Халхин-Гола и был выбран командованием Квантунской армии в качестве места нанесения удара. Однако служба тыла РККА сумела мобилизовать 5855 грузовиков и редких в СССР автобусов. И через самые негостеприимные районы мира непрерывным потоком, днем и ночью, пошли колонны машин. Путь туда-обратно равнялся 1400 км и занимал пять дней.