Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Как я узнал из беседы присутствующих, хозяин писал стихи и подписывал их — «Багбани» что значит «Садовник».

Я, оказывается, прервал чтение. Не глядя на меня, он продекламировал, и я запомнил две строки, поразившие меня:

Куда деваться нам — везде нужда и дороговизна,

И рыщут по Карабаху дня, полные ужаса…

Как будто обо мне эти стихи: «…дни, полные ужаса».

Я молча сидел, прислушиваясь к разговору взрослых. Оказывается, старший сын Багбани был большевиком и, занимая высокий пост, жил в столице. Сам Багбани, как я уловил, не очень любил рассказывать о сыне. Когда я спросил о нем, он только махнул рукой, а потом из разговоров я узнал, в чем дело: сын недавно приезжал с большим начальником из столицы и при всем народе вырвал из рук отца Коран и бросил его в костер со словами: «Долой невежество!»

Хоть глаза у меня слипались от усталости, я с большим вниманием слушал все, о чем говорили эти интересные люди.

Я переночевал в доме Багбани, а утром сел на арбу, отправлявшуюся в Агдам, и волы перетащили нас на другой берег Каркара.

У села Мурадбейли я сошел и отсюда пошел пешком. В стороне осталось Эйвазханбейли.

Я миновал Чеменли, сердце мое сжималось от горестных дум: по этой дороге мы бежали с отцом и матерью от Алимардан-бека из Эйвазханбейли. От тоски я неожиданно запел пастушью песню о том, как люди спешат всегда к себе домой и только бездомному путнику некуда спешить.

Голос мой разливался по долине, но донесся ли он до Учгардаша?..

А вот и колодцы — и тот, с которого я гнал голубей. И не они ли взлетели, завидев меня? Этот колодец вырыл отец Керима.

А вот и Эшгабдальские луга, где мы с Керимом пасли скот… Ничто не изменилось, все такое же, каким было, когда мы оставили эти места. Будто не было ни зимних вьюг и метелей, не было горя и смертей.

Изменился только я. А еще появились могилы моих родителей, над которыми прошумела ветрами зима. И одежда моя истлела на мне. Новой была только белая рубашка, которую дала мне Сона, да еще новые, из разноцветных ниток, шерстяные носки, связанные ее руками.

Я подошел к Бекскому колодцу и остановился, чтобы отдышаться.

И при виде человека, идущего ко мне навстречу, я не поверил глазам: это был Абдул, мой зять и двоюродный брат!

Когда и он, вглядевшись, узнал меня, — ахнул вдруг и разрыдался. Это плакал Абдул!.. Сердитый и неприветливый, которого я так страшился в детстве!.. Он плакал навзрыд, обнимая меня.

— Брат мой, наконец-то ты вернулся! Когда твоя сестра узнает о твоем возвращении, даже песок над ее могилой воспламенится! Почему ты так поздно пришел? Она так ждала тебя!.. До самого последнего своего вздоха!.. Больше недели она боролась с болезнью и все время спрашивала про тебя, отца и мать.

Он наполнил медный кувшин водой, и мы пошли к нему в дом. Племянницы бросились мне на шею; я обнимал их и думал о том, как скажу о смерти отца и матери.

…Долго в тот вечер мы говорили с Абдулом. Я видел, что и сам он тяжело болен. Вместо крепкого, здорового мужчины, каким он был в Вюгарлы, я видел тощего, ссутулившегося старика, на котором болталась одежда.

Как часто горцы заболевают на низинах от недостатка чистого целебного воздуха! Да, он сильно исхудал и кашлял. О том, чтобы вернуться в Вюгарлы, не могло быть и речи: так плох был Абдул. Оставалось одно: снова идти в услужение к беку.

В тот же вечер я вошел во двор Вели-бека, и первым, кого я увидел, был, как и в первый наш приход в этот дом, Мирза Алыш. Он искренне обрадовался моему возвращению и сказал, что тут же доложит беку обо мне.

Меня позвали наверх. Когда я вошел, бек читал газету. Увидев меня, отложил ее в сторону.

— Да, очень ты вырос, — сказал он мне. А потом спросил: — Где умерли твои отец и мать?

— В Горадизе.

Бек повернул голову, и тут только я заметил, что в комнате была и ханум.

— А ты помнишь Горадиз? — обратился он к ней.

— Нет, — покачала ханум головой.

— А Ункутлу?

— Ункутлу помню.

— А чуть ниже — большое село, это и есть Горадиз. Теперь вспомнила?

Они переглянулись. Очевидно, что-то очень личное было у них связано с Горадизом.

— Надо одеть Будага, — сказала ханум Мирзе Алышу. — Он будет работать на кухне. Найди что-нибудь для него в кладовой. — Потом повернулась ко мне: — Иди отдохни, а с завтрашнего дня пойдешь помогать Имрану.

Мирза Алыш принес мне старую одежду. Я вымылся и переоделся.

Долго не мог заснуть я этой ночью. Вспоминал, как мы жили здесь втроем, как ушли отсюда и чем закончились наши скитания.

Я встал задолго до рассвета, поднялся наверх и начал убирать кухню: выгреб золу из плиты, принес воды, дрова, разжег огонь, вскипятил воду и перемыл всю посуду. Когда Имран появился на кухне, он явно огорчился, но не показал виду, а, хлопнув меня по плечу в знак приветствия, произнес:

— Раз появился Будаг, здесь всегда будет чистота! Сколько раз я говорил беку, что в доме, где служат Мирза Алыш и Будаг, никакая зараза не появится, оба они такие чистюли!

Слушая Имрана, я думал: «Когда же кончится для меня жизнь в услужении?» Слова повара жалили словно осы.

О ЧЕМ ГОВОРИЛ ВЕЛИ-БЕК

В карабахских селах уже отпраздновали первую годовщину победы Советской власти, но быт беков существенно не изменился. Правда, большую часть земель и скота у них отобрали, но оставалось у них еще предостаточно всего, чтобы вести безбедную жизнь.

Как и раньше, в доме у Вели-бека работали двенадцать человек. По-прежнему раз в неделю в доме устраивались для гостей приемы.

На пятый день после моего возвращения в Учгардаш сюда прикатил на фаэтоне Гани-бек, живший теперь в доме своего тестя. Перед обедом они с Вели-беком играли в нарды. Двери в гостиную открыты настежь, и все, о чем говорится в комнате, хорошо слышно.

— Вот видишь, Вели-бек, теперь уж ты не возразишь, согласишься со мной! Я и раньше говорил, что Советская власть рано или поздно исправит ошибки, допущенные в отношении бекского сословия. Ты качал головой и не верил мне. Надо уметь быть дальновидным!

Вели-бек отвечает Гани-беку:

— Я и сейчас это говорю: надо быть дальновидным. Ты что думаешь, Ленин