Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… - Александр Владимирович Воронков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, в Европе полным-полно наёмников, продающих своё воинское умение любому, кто способен заплатить «цену крови». И в известной мне истории их активно приглашали на Русь и Василий Шуйский, и Алексей «Тишайший», и его младший сынок Пётр Алексеевич… Обычная практика. Вот только наёмники — это: а) дорого; б) долго — замаешься ждать, пока иноземные солдаты своим ходом припрутся из какой-нибудь Швабии или Швеции в Подмосковье, причиняя по пути всяческие неприятности русским людям, от стыренного гуся до перепорченных девок; и в) опасно: нанимаются эти ребята не поодиночке, а в составе слаженных боевых подразделений численностью от одной роты до нескольких полков. Приглашение тех же шведов Василием Шуйским переросло в оккупацию почти всего русского Северо-Запада в скором времени, а век спустя вновь пришлось проливать русскую кровь, отвоёвывая бездарно профуканное в Смуту. Значительная часть из двадцати пяти процентов мужского населения, потерянного Россией при Петре Первом — это как раз жертвы той самой Северной войны со Швецией. А ведь была возможность эту войну предотвратить, попросту не сорвавшись в штопор гражданской войны и не пустив делагардиевских козлов в наш русский огород… Да, сейчас история, кажется, пошла в ином направлении: переворот Шуйских ликвидирован, на престоле законный, по мнению народа, царь, Иван Болотников пока что возвращается из турецкого плена через всю Европу аж из Италии… Толковый, к слову, был мужик, надо распорядиться, чтобы отыскали. России такие народные полководцы всегда нужны. Тем не менее — мало ли что может случиться? Пусть мне досталось достаточно молодое тело, но недавние события показали, что профессия царя — довольно рискованная. Пока я своими действиями глобально не помешал ни боярской аристократии, ни дворянству, ни верхушке чиновничества — приказным дьякам, ни духовенству — всё хорошо. Но когда — не «если», а именно «когда» — начну расшатывать эти «столпы общества»… Тут может произойти всякое. Царским пеплом из пушки, может, и не выстрелят — это уж совсем экстремизм. А вот ткнуть кинжалом по примеру мсье Равальяка, подлить по старой византийской традиции отравы или медленно травить ртутью, сурьмой и свинцовыми солями, как Ян Эйлоф Иоанна Грозного… Почему бы и не да?
Государь, то есть теперь я, помирает бездетным, вдова — бывшая католичка — ни народной любовью, ни поддержкой боярства не пользуется… В результате возвращаемся на прежние позиции: страна вновь рушится в Смуту, помимо своих Рюриковичей (да и Романовых — почему бы и нет), которых хоть ложкой кушай, столько их расплодилось за шесть веков, на престол претендуют наши злейшие союзники как с Запада, так и с Севера, да и турки со степняками постараются поживиться за счёт русских земель…
Нет, товарищи, такой «хоккей» нам не нужен! Смешно: я, убеждённый большевик-коммунист и республиканец, теперь вынужден бороться за укрепление русского самодержавия. И опираться мне приходится только на этих вот слабо дисциплинированных вояк, способных при неудаче, наплевав на всё, вернуться в свои усадьбы, на вздорного грека-патриарха, понимающего, что занимает свой престол только пока на Руси царствует не очень понятный в смысле легитимности «сын Ивана Грозного». Да ещё на народную любовь, которая, как хорошо известно, весьма переменчива…
Во второй половине дня собрал воевод и бояр на «походно-полевой совет». Поскольку формально война туркам и крымчакам мною — вернее, моим предшественником в царском теле, но кто об этом знает? — объявлена, войско, какое-никакое, а собрано, оно, это войско, должно поработать инструментом политики. Иначе сейчас с бандитским государством, в которое превратилось Крымское ханство, нельзя: либо мы будем наносить удары, либо станут бить нас. А поскольку Турция, как принято будет выражаться в двадцать первом веке, покровительствует террористам, то и османам следует дать по рукам.
Я обозначил перед собравшимися круг предстоящих задач. Прежде всего, в течение ближайших семи-десяти дней навязать плотов и закупить плоскодонных насадов, наняв при этом перевозчиков из местных, для чего выделил денег сверх имеющейся войсковой казны, а заодно послать гонцов в Воронеж, чтобы провести эту операцию и в приграничье. Затем войска должны отправиться по реке Сосне до её впадения в Дон: пехота и пушечный наряд — сплавным способом, а большинство конницы — по трактам вдоль берега. Слишком сильно вперёд она не вырвется, поскольку дороги здесь пока что паршивые, да и проложены в основном по лесистой местности. Топтать же крестьянские поля запретил категорически: и без того урожай ржи сам-два у тутошних мужиков за счастье считается, а сам-три — чуть ли не чудом. А ведь этим хлебом приходится кормить и города, и тех же вояк — артиллеристов и набранную пехоту. Кавалеристы-то с пожалованных им поместий кормятся, да и те — не сказать, чтобы впроголодь, но и не сытно.
Далее — дойти до Воронежа, принять дополнительные плавсредства и, переправив часть конницы на противоположный берег в качестве флангового охранения и разведки — как сейчас принято говорить, ертаула, спуститься по течению Дона сперва до казачьего Усть-Медведицкого городка, где постараться закупить как можно больше продовольствия, дополнительно к перевозимому с собой, а также сманить в поход часть тамошних казаков. Всё равно те пока что живут не с плуга — да и нет пока что на Руси плугов как таковых, — а с сабли и от предстоящей военной добычи вряд ли откажутся. Конечно, Дон в семнадцатом веке более опасен для путешествия, особенно учитывая крупные пороги, мели-перекаты, а также немирный характер населения, всегда готового пограбить чужаков. «Москальское — значит, ничьё, а что ничьё, то моё»: эта казацкая пословица дожила до двадцать первого столетия, хотя в будущем уже не столь открыто афишируется. Да к тому же за долгое время пребывания сперва под боком у Русского царства, а потом и в составе Империи Москва и Питер сумели всё-таки ассимилировать этот буйный народ и в плане религиозном, и в нравственном. В будущем мне почти не встречались люди, общающиеся между собой на «гуторке» тюркского происхождения: все пользуются русским языком или суржиком. Да и считают себя, чаще всего, православными христианами. А ведь ещё перед Первой мировой восемь из десяти природных казаков были старообрядцами, а за полвека до того Синод на полном серьёзе выпускал «методички» для священников по борьбе с языческими пережитками…
Ну, до этой ассимиляции я вряд ли доживу, разве что снова сознание в кого-нибудь перекинет. А пока что русское войско от
