Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море - Николай Асанов

— Ну и что же?

— Но ведь неизвестно даже, сможете ли вы когда-нибудь вернуться? Если англичане разоблачат вас, они упекут вас на всю остальную жизнь в какую-нибудь тайную тюрьму…

— Кто-нибудь должен ехать, Линис, — тихо ответил Вэтра. — Мы обязаны знать, что собирается предпринять противник. Ну, а в случае разоблачения… — он помолчал немного, усмехнулся и сказал: — Несколько лет назад американцы с большим шумом объявили, что они арестовали у себя советского шпиона. Был назначен открытый процесс.

Собралось сотни две корреспондентов. Полицейские вывели на скамью подсудимых человека, который не говорил по-русски. Он назвался канадцем. От защитника он отказался, так как не считал себя ни в чем виновным. Предложенный судом адвокат ничего не добился, подсудимый только попросил доставить ему несколько альбомов и пачку хороших карандашей. И суд начался.

Со стороны обвинения выступили два свидетеля: финн и американец, которые утверждали, что обвиняемый — русский, что он шпион, что они — свидетели — передавали ему секретные данные. Обвиняемый не отвечал. Он сидел за своим столиком и что-то писал в блокноте. От последнего слова он тоже отказался. Тогда назначенный судом защитник взял слово и сказал, что судить надо не обвиняемого, а свидетелей обвинения, которые продали свою родину: финн даже дважды — и свою и Америку, — а его подзащитный, не желающий защищаться, если он даже и действительно русский, только боролся за свою родину и притом в неравных условиях. А вам, господа судьи, он ответил вот чем! — и предъявил то, что делал подсудимый во время суда. Подсудимый рисовал! Он рисовал судей, присяжных заседателей — их в американском суде бывает двенадцать человек, — свидетелей обвинения, и все это были отличные рисунки, одни злые, другие добрые, но это был голос художника. Такого человека действительно можно уважать!

— А где он сейчас?

— Ему дали двадцать лет каторжной тюрьмы.

— И он никогда не… выйдет? — Делиньш хотел сказать: «Не вернется!» — но в последнюю минуту поправился.

— Кто знает? Мир так переменчив. Этим человеком все еще интересуется общественность. Прошлой зимой мне пришлось читать, что этот человек, даже сидя в тюрьме, занимается разными изобретениями, которые были рассмотрены в управлении тюрем и приняты. Очень может быть, что ему еще сбавят срок…

— И он вернется к нам?

— А разве я сказал, что он русский? Об этом в деле нет ни одного слова, кроме показаний свидетелей обвинения, а они могут быть ложными.

— Ну, если он такой человек…

Лидумс улыбнулся, поняв недоговоренное. Да, Делиньш прав, хотя бы в том, что только в защите больших идей рождаются большие характеры. И мягко сказал:

— Ты привык к тому, что наши враги, попав к нам в руки, начинают немедленно выдавать всех и вся. Это естественно, потому, что они и сами не очень уверены в правоте своих идей, а уж в их чистоте тем более. Но этот человек мог быть с таким же успехом и представителем другой страны, только убежденным в своей правоте. А таких стран в мире теперь много.

— Я знаю другое, — хмуро проворчал Делиньш, — я знаю, почему вы о нем вспомнили. Думаете, дадут ли вам блокноты и карандаши…

— Я думаю, что они мне не понадобятся…

— То есть, что можно обойтись и без них?

— Не будем задавать вопросы судьбе. Она слишком часто преувеличивает опасность!

Делиньш умолк, искоса поглядывая на своего спутника. Шел густой снег, похожий на падающую с неба светлую кисею, и за этой кисеей лицо Лидумса казалось печальным. Если он и задавал вопросы судьбе, то, наверно, совсем не о том, о чем думал Делиньш.

Они повернули назад и медленно побрели к хутору, где их с нетерпением ждали люди, которых они обязаны были охранять.

А охранять шпионов пришлось…

Утром Делиньш увидел, что к хутору кто-то подъезжает на санях. Проселочная дорога осталась в стороне, ехали именно сюда.

Делиньш окликнул командира.

Лидумс оценил всю опасность. Приезжие увидят на хуторе незнакомых людей, может быть, попытаются проверить документы, возможна стрельба. Он приказал Вилксу и Эгле спрятаться в подполе и сошел вслед за ними.

В это мгновение Делиньш узнал человека, слезавшего с саней. Это был заведующий роно. Когда-то Делиньш, бывший еще Линисом, учился вместе с ним и даже жил в одном общежитии.

Делиньш вышел, мгновенно замкнул дверь висячим замком и поманил заведующего к сараю.

Разговор был коротким.

— Вы меня узнаете? — спросил Линис. Заведующий роно вытаращил глаза. — Я выполняю здесь задание органов госбезопасности. Прошу вас немедленно уехать. Все справки можете навести у оперуполномоченного, — он назвал фамилию.

— Но позвольте, — заведующий роно повысил голос, — в этом доме жил мой родственник. В прошлом году он был убит бандитом. Я должен получить оставшееся после него имущество!

— А я предпочитаю сначала поймать убийц! — сухо сказал Линис. — Имущество из этого дома, дрова со двора и сено из сарая никуда не денутся, а убийца имеет обыкновение исчезать и убивать в другом месте. Так что прошу немедленно уехать!

Заведующий готов был поднять крик, но уполномоченный сельсовета, сопровождавший наследника, и двое понятых — один, что подвез их, второй — сторож сельсовета, — вовремя вспомнили, что у них в районе всю зиму живет оперуполномоченный КГБ и с ним еще один работник — радист. Они удержали наследника от безрассудства.

— Хорошо, я уеду, но вы мне еще ответите за превышение власти! — пробурчал покрасневший от бешенства заведующий роно и влез в сани.

Завроно свое слово сдержал. Едва Делиньш выпустил Лидумса и охраняемых из подпола, на дороге показался новый посетитель. Всем пришлось снова лезть в погреб.

На этот раз Делиньш не ждал посетителя, а бросился навстречу. Это был радист группы охраны, которому категорически запрещалось появляться в пределах хутора.

Радист-лейтенант, увидев взбешенного Делиньша, взмолился:

— Вы не знаете, товарищ Линис, что делает этот наследник! Уж не понимаю, чем вы его обидели, только он поставил на ноги все начальство! Потребовал проверить, кто живет в доме его родича, что тут делаете вы. Если мы не успеем сообщить в Ригу, то вам тут жизни не будет!

— Похоже, что жизни тут нам во всех случаях не будет! — буркнул Линис, выпроваживая посетителя подальше. — Свяжитесь с Ригой, сообщите, что мы снова уходим в лес.

— Да ведь холодно же, вода вокруг, и снега в лесу по пояс!

— Ничего не поделаешь! Я совсем не хочу, чтобы из-за одного дурака пострадало все наше дело. Завтра или послезавтра мы уйдем. Постарайтесь только удержать этого ретивого чиновника, чтобы он не полез сюда снова.

Линис вернулся в дом озабоченный. Вилкс и Эгле, вылезшие из убежища, поняли, что над их головами сгущаются тучи.

Общее настроение выразил Лидумс. Он сказал:

— Как стемнеет, я поеду искать более надежное место. А вам я советую не подавать признаков жизни. Огня не зажигайте, а еще лучше — укройтесь в подполье.

— У нас же сегодня сеанс двухсторонней связи, — напомнил Вилкс.

— Хорошо, я поеду после сеанса, — согласился Лидумс.

В этот вечер была принята самая важная для Вилкса радиограмма. Англичане переходили к решительным действиям. Они сообщали:

«Принимай меры по подготовке рыбака, который мог бы в одну из ночей между двадцать четвертым апреля и четырнадцатым мая вывезти тебя и назначенного руководством влиятельного человека в какой-нибудь заранее назначенный квадрат моря в тридцати милях от побережья. Встреча с нашим судном должна произойти между полуночью и пятью часами утра по московскому времени…»

Поздно вечером Лидумс поехал к оперработнику. Дела принимали такой оборот, что требовалось вмешательство руководства.

Ночью приехал Балодис-Будрис.

После доклада Лидумса он долго молчал, что-то обдумывал. Кажется, Лидумс понял, о чем думает полковник, потому что тихо сказал:

— Вилкс не согласится никого взять с собой, кроме меня. Он уже сказал мне об этом.

— Ну-ну, Викторс, — остановил его полковник, — ты уже и так натерпелся достаточно! Мы еще подумаем над этим предложением. В конце концов англичане просят «кого-нибудь». Не Вилксу решать этот вопрос.

— Но ему будет легче представить меня. Как-никак, но мы ели из одного котла почти целый год! — напомнил Вэтра.

— Я совсем не хочу, чтобы ты весь век оставался разведчиком! — сердясь на то, что Вэтра, в сущности, прав, и не желая в этом сознаться, заметил полковник.

— А не ты ли, Август, любил повторять фразу Хемингуэя: «Впереди еще пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал контракт на весь этот срок»? — грустно напомнил Лидумс. В эту минуту он подумал о том, что, кажется, и сам подписывает этот пятидесятилетний договор.