Голгофа XX века. Том 1 - Борис Сопельняк

— 3-го утром я зашел к Кулуканову. Он сказал, что Пашка с Федором ушли в лес. С моим дедом он, мол, обо всем договорился. Кулуканов дал мне 30 рублей и пообещал еще две пригоршни золота… Потом мы с дедом пошли на пашню боронить и сеять — и работали там до полудня. Закончив работу, вернулись домой, пообедали и пошли в лес, где встретили Морозовых с корзинами, полными ягод.

Поравнявшись с Павлом, дед ударил его ножом. Федор бросился бежать. Дед крикнул: «Держи его!» Я догнал Федора и схватил его за пиджак. Тут же подошел дед и ударил его ножом… Все это произошло по наущению кулака Кулуканова. Силин Арсений и Шатраков Ефим к этому делу совершенно не причастны.

Но и в этих показаниях Данилы правды ровно столько же, сколько лжи. Да, Арсений Кулуканов был инициатором расправы. Да, старик Морозов не только одобрял эту преступную акцию, но и принимал в ней участие. Полностью в курсе дел была и бабка. Но исполнителем, а проще говоря, наемным убийцей был Данила. Очень скоро он признал это и сам.

— Я подбежал с ножом в правой руке к Павлу и резанул его по животу. Он упал и закричал: «Федя, братушко, убегай!» Но дед Сергей его уже держал. Я резанул Павла второй раз. Потом подбежал к Федору и ударил его ножом в живот. Пока дед держал его сзади, я резанул Федора по шее. Мы вернулись к Павлу, вытрясли ягоды из мешка и надели его на Павла спереди. Потом оттащили и его, и Федора в лес.

На этом следствие по делу об убийстве братьев Морозовых было завершено. Справедливости ради надо сказать, что следствие ответило далеко не на все вопросы. Скажем, эксперты не смогли с абсолютной достоверностью установить, что желтовато-коричневые пятна на штанах и рубахе являются следами крови. Такая же проблема и с ножом: кровь или не кровь на лезвии, доказать не удалось.

Но суд на «пустяки» внимания обращать не стал и всех четверых приговорил к высшей мере социальной защиты — расстрелу. Арсения Кулуканова и Данилу Морозова расстреляли в марте 1933 года. А вот дед и бабка Морозовы приведения приговора в исполнение не дождались и умерли своей смертью «при невыясненных обстоятельствах».

А теперь вернемся к письму господина Хлебникова, пытающегося представить убийц братьев Морозовых как жертв политических репрессий и подлежащих немедленной реабилитации. Генеральная прокуратура России, тщательно рассмотрев дело, изучив все документы, взвесив все «за» и «против», учтя все привходящие обстоятельства, пришла к следующему выводу.

«Приговор Уральского областного суда от 28 ноября 1932 года и определение судебно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР от 28 февраля 1933 года в отношении Кулуканова Арсения Игнатьевича и Морозовой Ксении Ильиничны изменить: переквалифицировать их действия со ст. 58–8 УК РСФСР на ст. ст. 17 и 58–8 УК РСФСР, оставив прежнюю меру наказания.

Признать Морозова Сергея Сергеевича, Морозова Даниила Ивановича, Кулуканова Арсения Игнатьевича и Морозову Ксению Ильиничну обоснованно осужденными по настоящему делу за совершение контрреволюционного преступления и не подлежащими реабилитации».

Это заключение вместе материалами дополнительной проверки дела № 374 было направлено в Верховный Суд Российской Федерации, который принял окончательное решение и убийцам Павлика Морозова в реабилитации отказал.

Если бы не Платтен…

Когда говорят о роли личности в истории, то чаще всего называют Наполеона, Кромвеля или Петра I — мол, если бы не они, то развитие Франции, Англии и России пошло бы другим путем. Думаю, что применительно к этим именам утверждение о роли личности в истории бесспорно. До недавнего времени рядом с этими титанами стояло еще одно имя — бывшего симбирского дворянина, русского по паспорту, но не совсем русского по происхождению, Владимира Ульянова (Ленина).

И белые, и красные, и зеленые, и коричневые единодушно утверждают, что если бы не Ленин, то История, причем именно с большой буквы, пошла бы другим путем. Попробую доказать, что это не совсем так. Мне кажется, что пришла пора называть вещи своими именами. Вместо «Если бы не Ленин» надо говорить «Если бы не Платтен».

Именно этот человек «виноват» во всем, что произошло с Россией, да и не только с Россией. Впрочем, виноват — можно писать и без кавычек. Ведь если бы не Платтен, Ленин не попал бы в Россию, а значит, не было бы Октябрьского переворота, а впоследствии многих других событий, как и самого Ильича, который должен был погибнуть 1 января 1918 года.

Но Платтен за все это заплатил самой дорогой ценой: увы, но небезызвестное утверждение, что революция пожирает своих лучших детей, применительно к Платтену оказалось абсолютно верным. О Платтене написано немало книг, брошюр и воспоминаний, но все они обрываются 1938-м годом. Я же с этого года начну…

Итак, передо мной дело № 3156, извлеченное из архива НКВД. Заведено оно 10 марта 1938 года и хранить его надлежало до 1982 года. Вот и хранили, да так тщательно, что о судьбе Платтена никто ничего не знал.

Как и все подобного рода дела, оно открывается постановлением об аресте, подписанном двумя сотрудниками НКВД и утвержденном заместителем наркома внутренних дел Заковским.

«Платен Фрид Петрович, 1883 года рождения, беспартийный, уроженец г. Берлина, немец, преподаватель педагогического института иноязыков, проживает по ул. Горького, 81, кв. 13.

По данным 5-го отдела УГБ УНКВД МО, Платен Фриц Петрович подозревается в шпионаже в пользу одного из иностранных государств.

Платен в 1923 году прибыл в СССР из Германии как политэмигрант. В Москве имеет большой круг знакомых среди иноподданных. Поддерживает письменную связь с лицами, проживающими за границей. Жена Плате-на Ф. П. в 1937 году арестована органами НКВД и осуждена за шпионаж.

На основании вышеизложенного Платен Ф. П. подлежит аресту».

Потрясающий документ! Мало того, что переврали фамилию, место рождения и национальность, энкавэдешники даже не знали, откуда он прибыл в СССР. А чего стоит фразочка «подозревается в шпионаже в пользу одного из иностранных государств»? Какого? И где доказательства? Впрочем, тогда рассуждали просто: был бы человек, а статья найдется. Найдутся и доказательства. А не найдутся, так подследственный придумает сам и такого на себя наговорит, что и не снилось.

Свое дремучее невежество и, если хотите, леность, порожденную безнаказанностью, все эти майоры и лейтенанты даже не пытаются скрасить и, хоть для проформы, спрятать концы в воду. Буквально через страницу подшита анкета арестованного, где фамилия пишется уже через два «т», и родился он, оказывается, в Швейцарии, и подданство у него швейцарское, и в Союз он приехал оттуда же. Правда, рядом есть еще одна справка, выданная ОВИРом, в которой говорится, что «5 июля 1938 года протоколом ВЦИКа № 2 Платтен принят в гражданство СССР». Бред какой-то! Или во ВЦИКе не знают об аресте Платтена, что в принципе исключено, или это сделано для того, чтобы намотать срок на полную катушку — гражданину СССР это сделать проще, чем иностранцу.

Зная прошлое Платтена, его жизненный опыт, характер и непростую судьбу, я был просто поражен, что на первом же допросе, когда его обвиняли в шпионаже в пользу неведомо какой страны, Платтен с ходу заявил:

— Да, признаю. Я действительно по день ареста являлся агентом польской разведки. В шпионскую деятельность вовлечен чиновником польской жандармерии, фамилию которого не знаю, в феврале 1932 года. Я тогда возвращался из Швейцарии, куда ездил до спецзаданию Коминтерна. В трех-четырех станциях от германской границы я был задержан жандармом и двумя полицейскими в штатском. При допросе мне предъявили обвинение в том, что в период с 1918 по 1920 год я вел борьбу с Польшей и что меня должны передать суду, но если я соглашусь давать некоторые сведения об СССР, то меня освободят и разрешат ехать дальше. Имея большое желание возвратиться в СССР, я дал на это свое согласие. Чиновник велел мне передавать польской разведке материалы, освещающие сельское хозяйство СССР.

— Каким путем?

— В конце беседы я дал свой московский адрес, и мы договорились, что ко мне на квартиру явится агент польской разведки и когда назовется Станиславом и скажет пароль «Гельвеция», то я должен буду выполнять все его указания и передавать ему материал.

— Он явился?

— Да, осенью 1933 года ко мне на квартиру явился неизвестный мне человек, назвался Станиславом, сказал пароль и потребовал сведений. В силу того, что я этого материала не подготовил, мы договорились, что недели через три он позвонит по телефону. Через три недели по его вызову мы встретились у Большого театра, я передал ему сконцентрированный материал, взятый. из газет и журналов, о колхозном и совхозном строительстве, об урожае, за что получил 150 рублей.