По большому счету - Евгения Письменная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мини-империя Урина, строившаяся несколько лет, рухнула за один месяц. Сам он поехал отбывать срок в колонию на восемь с половиной лет. Йоррит Фаассен очень скоро женился на Марии, и она тоже стала Фаассен[408]. Спустя несколько лет ЦБ предложил ввести уголовную ответственность за регистрацию несуществующих ценных бумаг и предоставление выписок об их якобы существовании[409].
Сергей Пугачев и Матвей Урин никогда не видели друг друга. Они были слишком разными, чтобы в какой-то момент где-то пересечься. Первый был на самом верху, варился в российской элите и сам считался ее представителем. Второй обитал внизу; региональные небольшие банчики не представляли интереса для таких, как Пугачев. Но их многое роднило. Оба они – банкиры одной эпохи – использовали схемы и подлоги. Оба считали это нормой. Оба все-таки сошлись в одной точке, так и не встретившись. Точкой этой оказался президент. Владимир Путин раньше уважал Пугачева, считал его хорошим товарищем, крепким профессионалом, а тот оказался мошенником. Урина Путин не знал, конечно, но узнал как бандита и мошенника после звонка своей дочери Маши. Оба эти банкира оказались в личном пространстве Путина, оба научили его, что банкирам доверять нельзя – ни на миллиметр. Теперь у Путина и сомнений не было, что с банковским надзором в России большая проблема. Он почувствовал это на собственной шкуре. Раньше, конечно, тоже постоянно всплывали плохие истории с банками и даже погиб зампред ЦБ Андрей Козлов, но окружение Путина всегда находило тому разные объяснения. Виноват тот или этот, нужен этот новый закон или тот. Теперь Путину не требовались никакие объяснения, он знал, что с банками надо разбираться. И уже все равно, кто рулит ими, чьи люди там сидят или чьи представители. И уже не важно, что силовики – опора системы Путина – крепко-накрепко укоренились в банковской среде как неотъемлемая ее часть. Не сразу банкиры осознали этот факт, многие по-прежнему хотели приблизиться к семье президента, вплести в историю своего банка фамилию Путин. В их среде появился персонаж, который был нарасхват. Двоюродный брат Владимира Путина Игорь входил в управляющие органы четырех банков: тольяттинского Промышленного коммерческого АвтоВАЗбанка, московских Мастер-Банка и Русского земельного банка, а также подольского Промсбербанка[410]. Банкирам казалось, что фамилия Путин защитит их от неудач, а главное – от контроля регулятора. Но она не помогла: все они либо были санированы, либо лишились лицензии. Уже было невозможно прикрыться ни покровителями из ФСБ, ни даже Путиным.
Пугачев и Урин – такие разные и такие одинаковые – занимались разными делами, но сделали одно: зажгли факел банковской чистки. По-настоящему она начнется несколько лет спустя, но каждый новый случай санации или отзыва лицензии только убеждал Путина в его правоте. Когда в 2011 году ВТБ купил 46,48 % крупного московского Банка Москвы аж за сто три миллиарда рублей, а потом, поняв, что приобрел дырку от бублика, попросил денег у властей, Путин уже ничему не удивлялся[411]. ВТБ решил купить Банк Москвы за большие деньги, практически не глядя. Несмотря на то что капитала в Банке Москвы было практически ноль, но при наличии неплохого бизнеса за банк можно было дать примерно сорок миллиардов рублей, считали в ЦБ. Но ВТБ купил дорого, а обнаружив дыру, стал просить государственной поддержки, чтобы не пострадал сам ВТБ. Государство дало кредит на десять лет в размере двухсот девяноста пяти миллиардов рублей. Очень дорогая и неэффективная покупка, которой двигала жадность, а не экономическая целесообразность. Просто каждый греб под себя. Слово банкира и раньше мало чего стоило, а теперь обесценилось совсем. Покупка Банка Москвы – одно из самых печальных событий в банковском надзоре. Не банки, а сплошной схематоз, осознал Путин. Больше банкиров он прикрывать не станет, будь то товарищ, друг или даже родственник.
«Давайте объединим?!»
«Бу-бу-бу… бу-бу-бу». Голос руководителя Федеральной службы по финансовым рынкам России (ФСФР) Дмитрия Панкина был таким монотонным, что сливался в это самое «бу-бу-бу». К тому же он говорил сейчас то, что первый вице-премьер Игорь Шувалов уже слышал миллион раз: финансирование службы надо увеличить, штат сотрудников – тоже, это позволит вывести работу ФСФР на качественно новый уровень. Шувалов стал отвлекаться и рассматривать участников совещания, что было совсем неинтересно; он даже пожалел, что шторы в его кабинете наглухо закрыты и нет возможности поглазеть на улицу. Собственно, погода тоже была не очень: лил дождь. Отпуск пролетел молниеносно, жаль, что закончился, но надо было включаться в работу. Сегодняшнее совещание было посвящено Федеральной службе по финансовым рынкам. Шувалов собрал его специально, чтобы разобраться наконец с этой самой ФСФР. Служба регулировала бурно растущий финансовый рынок в России – проще сказать, надфинансовые организации, но не банки: негосударственные пенсионные фонды, депозитарии, инвестиционные и с недавних пор страховые компании.
Уже много раз решали, что делать со службой. И все время что-то не получалось. В 2003 году, когда только задумывали создавать ФСФР, в администрации президента подумывали поставить своего, надежного кандидата на руководство этим новым перспективным подразделением. Обсуждалась отличная кандидатура – заместитель главы администрации президента Дмитрий Медведев. Придумывали ФСФР именно как мегарегулятор. Она как коллегиальный и независимый орган должна была объединить не только регулирование страхового и фондового рынка, но и банковского надзора[412]. Но задача показалась слишком технически сложной, финансово специфической, и решили все-таки направить профессионала из ЦБ. Им стал первый зампред Центробанка Олег Вьюгин, который очень скоро официально выдвинул концепцию создания мегарегулятора. К тому же у Медведева быстро нашлись другие заботы: он стал первым заместителем председателя правительства и возможным дублером Владимира Путина на президентских выборах.
За три года работы в ФСФР Вьюгин так и не смог сделать службу мегарегулятором. Реальность расходилась с красивой теорией. Бывшие коллеги Вьюгина по правительству отчаянно бились за свои ведомственные полянки, никто не собирался делиться с какой-то там ФСФР полномочиями. Нанять хорошие кадры было сложно, бюджетные зарплаты оказались не только гораздо ниже рыночных, но даже меньше, чем в некоторых министерствах. Многолетние передряги по поводу регулирования финансового рынка привели к тому, что однажды, в 2010 году, Минфин решил присоединить ФСФР к Росстрахнадзору. Шли годы, концепции менялись, а воз и ныне был там: на финансовом рынке царил хаос.
