Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

На первый взгляд кажется странным, что особенно неблагополучными в этом отношении были расположенные за тысячи километров от линии фронта такие области глубокого советского тыла, как Западная Сибирь, Казахстан, Средняя Азия. Но именно сюда с запада хлынули основные потоки сначала еврейских беженцев, а потом раненых фронтовиков и военных инвалидов, которые, участвуя в боевых действиях, зачастую подвергались воздействию гитлеровской пропаганды. Бытовой антисемитизм подогревался еще и тем, что в эти регионы была эвакуирована большая часть польских евреев, которые уже одним своим «экзотическим» видом и полной неприспособленностью к специфике советской жизни вызывали раздражение местного населения. К тому же многие из них, чтобы как-то прокормить себя и свои семьи, вынуждены были торговать на рынках и базарах, где часто вовлекались в конфликты с покупателями. Впрочем, негативную реакцию испытывали на себе и отоваривавшиеся на тех же рынках, так сказать, русские евреи (главным образом состоятельные служащие с эвакуированных предприятий и учреждений), готовые платить за все втридорога и тем самым способствовавшие росту и без того высоких цен. В одном из совершенно секретных сообщений 3 управления НКВД СССР, направленном в августе 1942 года на имя Берии, говорилось о том, что в Узбекистане в связи с приездом «по эвакуации значительного количества граждан СССР еврейской национальности антисоветские элементы, используя недовольство отдельных местных жителей уплотнением жилплощади, повышением рыночных цен и стремлением части эвакуированных евреев устроиться в систему торгующих, снабженческих и заготовительных организаций, активизировали контрреволюционную работу в направлении разжигания антисемитизма. В результате в Узбекистане имели место три случая избиения евреев, сопровождавшиеся антисемитскими выкриками». Несмотря на то, что тогда были произведены аресты хулиганствующих антисемитов и подстрекателей погромов, еврейское население Самарканда, Ташкента и других среднеазиатских городов было серьезно обеспокоено за свою безопасность.

Нечто подобное творилось тогда и в Казахстане. 15 октября прокурор СССР В.М. Бочков проинформировал через секретную почту заместителя председателя СНК СССР А.Я. Вышинского о том, что если по всей республике за первое полугодие 1942 года за погромную агитацию, подстрекательство и хулиганские действия против эвакуированных евреев было осуждено 20 человек, то за период с 1 августа по 4 сентября только в Алма-Атинской и Семипалатинской областях — уже 42 человека[590].

Однако не везде власти принимали предусмотренные законом меры к обузданию страстей на национальной почве. Кое-где местное начальство, явно пользуясь попустительством центра, предпочитало «не замечать» проявлений юдофобии. Вот что сообщал, например, в мае 1943 года редактору газеты «Красная звезда» Д.И. Ортенбергу писатель А.Н. Степанов, находившийся тогда в эвакуации в г. Фрунзе (Киргизия):

«Об антисемитизме. Демобилизованные из армии раненые являются главными его распространителями. Они открыто говорят, что евреи уклоняются от войны, сидят по тылам на тепленьких местечках и ведут настоящую погромную агитацию. Я был свидетелем, как евреев выгоняли из очередей, избивали даже женщин те же безногие калеки. Раненые в отпусках часто возглавляют такие хулиганские выходки. Со стороны милиции по отношению к таким проступкам проявляется преступная мягкость, граничащая с прямым попустительством»[591].

Ортенберг сразу же направил эту информацию в ЦК для принятия надлежащих мер. Впрочем, 30 июля он сам был вызван на Старую площадь, но не по описанному выше делу. Принявший его Щербаков объявил ему о постановлении ЦК назначить вместо него другого редактора «Красной звезды». На вопрос же обескураженного таким решением Ортенберга, как объявить сотрудникам редакции о мотивах столь неожиданной отставки, тот невозмутимо ответил: «Скажите, что без мотивировки». Размышляя впоследствии о причинах своего смещения, Ортенберг вспомнил, как за несколько месяцев до этого Щербаков также вдруг вызвал его и без объяснений потребовал очистить центральную армейскую газету от евреев[592].

Единственный, кто мог бы заступиться за Ортенберга, был покровительствовавший ему Мехлис, содействовавший его назначению 30 июня 1941 г. ответственным редактором «Красной звезды»[593], однако тот все еще ощущал на себе недовольство Сталина[594], возложившего на него как представителя Ставки Верховного Главнокомандования ответственность за разгром в мае 1942 года советской группировки на Керченском полуострове. Тогда Мехлис был смещен с поста заместителя наркома обороны и вынужден был передать Щербакову свои полномочия руководителя Главпура.

Изгнанный из газеты Ортенберг тем не менее продолжал служить на других должностях в армейских политорганах, пока в 1949 году, в разгар борьбы с космополитизмом, вновь не почувствовал себя неуютно. Желая предотвратить нежелательное для него развитие событий, он счел тогда за благо продемонстрировать свою преданность Сталину и написал ему письмо, в котором наряду с прочим просил ответить, в чем он был виноват в 1943 году и за что его сняли тогда с должности редактора «Красной звезды». Вместе с другой корреспонденцией, адресованной Сталину, это послание попало к Поскребышеву, прочитавшему следующую предназначенную для него приписку Ортенберга:

«Вы меня осчастливите на всю жизнь, если доложите это письмо товарищу Сталину. Отдаю судьбу письма полностью в Ваши руки и прошу Вас, дорогой Александр Николаевич, как родного отца, чуткого и отзывчивого, о снисхождении: если письмо скверное, вернуть его мне, чтобы больше к нему никогда не возвращаться».

Однако несмотря на столь уничижительное обращение, письмо так и не дошло до адресата, как, впрочем, и не было отправлено обратно автору. Развитие дальнейших событий показало, что предчувствие не обмануло Ортенберга: в апреле 1950 года его отстранили от исполнения обязанностей заместителя начальника политуправления Московского района ПВО, а 29 июля демобилизовали из армии, и опять без объяснения причин[595].

Набиравший силу государственный антисемитизм проявлялся не только в виде закулисных кадровых люстраций, но иногда даже в открытой печати, и опять же в завуалированной форме. В январе 1943 года в журнале «Большевик» появилась статья председателя президиума Верховного совета РСФСР и заместителя председателя президиума Верховного совета СССР А.Е. Бадаева[596], в которой этот старый большевик, бывший депутат IV Государственной думы, предварительно процитировав слова Сталина о том, что «дружба народов СССР — большое и серьезное завоевание», привел статистику национального состава военнослужащих, награжденных боевыми орденами и медалями. Указав отдельно, сколько было таковых среди русских, украинцев, белорусов, он в самом конце этого списка, перечисляя уже чохом, без конкретных цифр, все другие национальности, чьи представители удостоились государственных наград за полтора года войны, упомянул после бурят, черкесов, хакасов, аварцев, кумыков, якутов — и евреев. Налицо было явное стремление принизить заслуги последних в вооруженной борьбе с врагом. Ведь по данным главного управления кадров Наркомата обороны СССР на 15 января 1943 г., евреи находились на четвертом месте по числу награжденных (6767) после русских (187178), украинцев (44344) и белорусов (7210). Более того, через полгода евреи опередили по полученным наградам белорусов и вышли на третье место[597][598].

Возмущенные пренебрежительным отношением к боевым заслугам целого народа, руководители ЕАК Михоэлс и Эпштейн направили 2 апреля записку Щербакову, в которой высказали опасение, что подобная подача информации может быть использована «гитлеровскими агентами», распространявшими слухи о том, что «евреи не воюют». Однако этот демарш не имел последствий. Подобно многим аналогичным документам, письмо сразу же было направлено Щербаковым в архив[599][600]. Недовольство секретаря ЦК по идеологии было вызвано, наверное, и тем обстоятельством, что в ходе второго пленума ЕАК, открывшегося 18 февраля в Москве принятием приветствия Сталину[601], впервые во всеуслышание было сказано о растущем антисемитизме внутри страны. Инициатором постановки этой проблемы выступил Эренбург, призвавший начать борьбу с «микробами антисемитизма», распространяющимися как во фронтовых частях, так и в глубоком тылу. Позднее он прямо заявил, что «ради пропаганды против фашизма среди евреев за рубежом нечего было создавать Еврейский антифашистский комитет, ибо евреи меньше всего нуждаются в антифашистской пропаганде» и что «главная задача ЕАК — в борьбе против антисемитизма у нас в стране». И хотя подобная дискуссия находила свое отражение разве только на страницах малотиражной еврейской «Эйникайт», тем не менее сама несанкционированная сверху попытка руководства ЕАК заняться наряду с внешнеполитической пропагандой еще и внутренними проблемами советского еврейства не могла не встревожить Старую площадь. И аппарат ЦК, не надеясь более только на Эпштейна, этого давнего осведомителя органов, решил усилить надзор над ЕАК. С этой целью было произведено кадровое «укрепление» СИБ: вместо B.C. Кружкова, «ослабившего» контроль за еврейским комитетом[602], 9 июня 1943 г. на должность ответственного секретаря был направлен заместитель Александрова Н.И. Кондаков, который должен был более жесткими методами, чем его предшественник, негласно противостоять «либерализму» Лозовского. Помимо этого, выступая месяцем позже в СИБ, Щербаков потребовал расширить круг авторов, пишущих для агентства «за счет русских людей, за счет украинцев и белорусов», так как «каждый из этих народов… располагает высоко-грамотной интеллигенцией»[603].