Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917 - Альберт Каганович

Туркестанский генерал-губернатор Мартсон, на которого возложили ответственность за вспыхнувшее восстание, был снят, и на его место прислали Куропаткина. После подавления восстания в декабре 1916 года он предал суду несколько тысяч мусульман, из которых 184 человека получили смертный приговор. Предпочитая не обострять отношений с мусульманским населением, власти ограничились казнью двадцати двух осужденных, а остальным смертная казнь была заменена различными другими наказаниями[1091]. Впоследствии советские исследователи завышали число казненных мусульман в несколько раз[1092].

Из-за восстания власти во второй раз сократили разнарядку туземных рабочих. Всего с сентября 1916 по февраль 1917 года из Туркестана на тыловые работы было отправлено 120 тыс. рабочих. Они использовались в основном на промышленных предприятиях Москвы, Петрограда, Одессы, Нижнего Новгорода, Харькова, а также на железных дорогах. Их работа продолжалась до мая – июня 1917 года, т. е. до того момента, когда Временное правительство уже не в силах было удержать рабочих и издало постановление об их возвращении в край[1093].

В отличие от ашкеназских, горских и грузинских евреев[1094] никто из бухарских евреев не служил в русской армии, в том числе и те из них, кто вступил в русское подданство, или даже их потомки. С 1900 по 1914 год, как показано в таблице 9, в русское подданство было принято только десять семейств бухарских евреев. Среди них большинство лиц призывного возраста (на 1916 год) родились в крае или переехали туда малолетними, тем более что еще и до вступления в русское подданство все эти бухарские евреи проживали в крае. А согласно русскому законодательству из Туркестана в армию призывались только лица, поселившиеся там после достижения ими пятнадцатилетнего возраста.

Во время восстания часть бухарских евреев, опасаясь, что оно приведет к погромам, мигрировали из сельской местности в города, а также в не охваченные восстанием районы края и даже – некоторые – в Афганистан[1095]. Что касается призывников – бухарских евреев, то небольшая часть из них бежали за границу или во внутренние губернии, подобно некоторым призывникам-мусульманам[1096]. Паника охватила бухарских евреев Самарканда 12 июля 1916 года, когда они увидели большую толпу мусульман, шедшую к военному губернатору Лыкошину. Опасаясь погрома, евреи закрыли свои лавки. Но Лыкошину удалось успокоить мусульман и таким образом предотвратить беспорядки[1097].

Сами бухарские евреи в восстании не участвовали, хотя и были недовольны предстоявшим призывом. Это недовольство усиливалось специальным распоряжением Куропаткина о том, что туземные евреи не имеют права нанимать вместо себя призывников-рабочих из неевреев[1098]. В то время подавляющее большинство бухарских евреев проживали в Самаркандской области. Ее военный губернатор, Лыкошин, как мы уже видели, относился к ним толерантно. Он попросил генерал-губернатора предоставить бухарским евреям на фронте посильную работу и получил согласие[1099]. Вряд ли после этого ответа последовали какие-то действия, но он, очевидно, достиг свой цели – в какой-то мере успокоил общину бухарских евреев.

К слову сказать, Лыкошину и в этот раз Галкину их толерантность не прошла даром. По рекомендации Покотило Куропаткин отстранил Галкина сразу же по приезде в край, а на другого администратора пожаловался царю: «…Лыкошин… допустил развитие сахарной спекуляции, попал в руки евреев»[1100]. Скорее всего, Куропаткин старался избавиться от давно раздражавшего его своим регионализмом генерала и потому сыграл на неприязни царя к евреям. В ответ Николай II в последние дни своего царствования отправил Лыкошина в отставку. Поскольку в Ташкенте дом Лыкошина, а в еще большей степени – дом Галкина являлись важнейшими местами собраний городской русской элиты[1101], данные увольнения нельзя не расценивать как брошенный ей вызов. Столь крутым шагом Куропаткин открыто заявлял, что не потерпит фрондерства регионалистов. В отставку был отправлен и ферганский губернатор Гиппиус. Сторонник более гибкой политики в отношении методов призыва туземных рабочих[1102], он целовал в мечети Коран, что вызвало скандал в Петрограде.

Крупными общинами бухарских евреев были созданы комитеты по призыву рабочих. Их возглавили лица, пользовавшиеся наибольшим авторитетом и влиянием[1103]. Хотя выбор рабочих определялся жребием, от членов комитета зависело, кто будет освобожден, по болезни или по семейному положению, от участия в розыгрыше. На этой почве возникали социальные трения[1104]. Им способствовал и наем богатыми евреями вместо себя рабочих из бедных еврейских семей по специальному разрешению, которого добился такой комитет в Самарканде[1105]. Амитин-Шапиро считает, что стоимость найма рабочего колебалась от 500 до 1 тыс. рублей. По сведениям же Клевана, она достигала 3 тыс. Скорее всего, стоимость колебалась между 1 и 2 тыс. рублей, с учетом того, что наем мусульманина в одном из кишлаков Наманганского уезда стоил 1 тыс. рублей, в Катта-Курганском уезде – 600 рублей, а среди бухарских евреев Самарканда был более высокий уровень жизни и рынок такой потенциальной рабочей силы среди них был гораздо уже[1106]. Данная выплата, забота комитета об оставленных рабочими семьях и выделение рабочим провожатых для их обеспечения в дороге питанием и одеждой[1107] в какой-то мере сгладили возникшую социальную напряженность. Об этом свидетельствуют, к примеру, материалы еврейской газеты на русском языке «Новый путь»[1108].

Самаркандская бухарско-еврейская община должна была выделить самое большое количество еврейских рабочих. По административным данным на 1915 год, в городе проживало 6270 бухарских евреев мужского пола. Ошибочно посчитав их всех русскими подданными, чиновники назначили общине завышенный наряд на рабочих – в 500 человек. После жалобы руководства общины на такое решение в сентябре 1916 года и последовавшей проверки наряд уменьшили до 200 человек[1109]. Эти рабочие-евреи отправлялись из Самарканда двумя партиями по 100 человек[1110].

Первая партия прибыла в Одессу – на промышленные предприятия, принадлежавшие евреям, где бухарские евреи заменили рабочих, призванных в действующую армию. Рассказавший об этом корреспондент «Нового пути» навестил тогда группу бухарских евреев, размещенных в одном из общежитий. По его словам, им предоставлялись кошерные продукты и право не работать в пятницу после шестнадцати часов и в субботу для соблюдения религиозных обрядов[1111].

Для доказательства лояльности к царю туземная администрация при поддержке русских чиновников организовывала в конце июля 1916 года патриотические молебны и манифестации по всему Туркестанскому краю[1112]. Не остались в стороне и бухарские евреи. По рассказам очевидцев, вечером 19 сентября 1916 года, накануне отправки рабочих, бухарские евреи Самарканда устроили «грандиозную манифестацию», в которой участвовало несколько тысяч человек. Участники шли по главной улице из старого города в его новую, так называемую русскую, часть с портретом императора и пели «Боже, Царя храни!» под сопровождение оркестра военной музыки. На устроенном в русской части города митинге главы общины произносили патриотические речи на собственном диалекте и собравшиеся прерывали их криками «Ура!». Спустя несколько дней в Казалинске депутация бухарских евреев наряду с мусульманами встречала с музыкой, хлебом и солью прибытие поезда с тыловыми рабочими из Ташкента[1113].

7. Последние гонения

В больших городах Туркестанского края бухарские евреи традиционно вкладывали средства в покупку недвижимого имущества. Владельцам домов и земельных участков фирмы и банки Московского промышленного района отдавали предпочтение при предоставлении кредитов[1114]. Большая часть купленных в этих городах домов сдавалась в аренду[1115], плата по которой была относительно большой – в среднем 40 рублей в месяц. В то же время наиболее богатые из бухарских евреев сами стремились перебраться на жительство в более престижные русские части городов. Эти части возникли в результате отчуждения земель у местного населения. Хозяева за отчужденные у них участки получили нормированную плату, которая далеко не отражала рыночной стоимости последних, несомненно возросшей бы впоследствии из-за очевидного потребительского спроса. В Самарканде за прошедшую после завоевания четверть века стоимость таких некогда отчужденных владений возросла в десять раз. В этом городе отчужденные земли участками по 900 кв. метров продавались казной за ту же нормированную плату русским купцам, мещанам, офицерам, чиновникам, а семейным солдатам были отданы бесплатно, правда немного меньшими участками и подальше от центра[1116].