Летний снег по склонам - Николай Владимирович Димчевский

— Данила спрашивае́т, у кого винтовка есть, патроны ость? Нужно́ е́му.

— На какого ж бандита ты обиделся так? — хитро посмотрел Рогов на Данилу, делая вид, что ничего не понимает.

Погасив улыбку, Петя насторожился и спросил, как можно тверже выговаривая слова:

— А что, в тундре бандиты?

— О-хо! — всплеснул руками Константин Кузьмич. — Такой бандит у‑ух!

Под общий смех Петя обиделся и отвернулся. Зачем же смеяться, если спросил что-то невпопад? Он же никогда не был в тундре.

Тут Василий Матвеевич взял его за локоть. Ну, ну, не обижайся. Тут все свои. А бандюга завелся настоящий — ходит за стадом — то оленей испугает, то теленка прирежет, то консервированное мясо испортит — мешки раздерет, по траве раскидает. Медведь это. Еще увидишь. Данила его недавно встретил. Вышел к реке, а он на другой стороне сидит в кустах, смотрит. Данила закричал, собака залаяла, а медведь сидит и смотрит. Видит, нахал, — пастух без винтовки.

— Не пугай, не пугай молодого человека, — вступился Рогов. — Первый раз в тундру попал, а ты сразу: медведи. Еще про волков расскажи, про росомах... Пусть попривыкнет. Это все детали в нашем деле.

Меня удивляет только, почему ж винтовок нет? Помнится, в эти бригады давали карабины и патроны. Я сам хлопотал...

— Бы́ла, бы́ла! Патрон стре́ляли волка. Пустой винтовка ржавел, — почти крикнул Кузя, не сказавший до этого ни слова. — Еще батарейка нужно, «Спидола» тихонько говорит.

— Батареек я захватил, всем дам. А патронов и карабинов нет у меня. Оружие беречь надо. Как же вы допускаете, что ржавеют карабины? Патроны достать нетрудно, винтовки — другое дело...

Ехать собрались поздно — чтоб комар не мешал. Ночь выдалась холодная и светлая. Солнце здесь заходит, но темнота не наступает. Всю ночь горит пласт полярной зари. И небо светится в проемах между черными облаками.

Пастухи, Василий Матвеевич и Наташа с детьми переправились на другую сторону реки еще вечером — управиться с делами: проверить, как отдохнули олени, поправить упряжь, увязать грузовые нарты, запрячь олешков поближе к отъезду.

Ветеринары вышли из дому попозже. Они вздремнули после обеда и чувствовали себя бодро. Над притихшей рекой в безветрии далеко раскатывались голоса.

Как всегда обогнав всех, Константин Кузьмич быстро шел к большой смоленой лодке, уткнувшейся в берег. Ловким движением он отвязал веревку, столкнул лодку в воду и потащил против струи. Только галька хрустела под ногами.

Река быстрая, поэтому надо уйти подальше вверх по течению и там начать переправу, чтоб пристать пониже, около пастухов.

— Эй, Кузьмич, ты чего потащил! — окликнул его Рогов. — Дай молодым поразмяться!

Тот, не оборачиваясь, махнул рукой и тянул, не сбавляя шага, выставив вперед острое плечо.

Валентин Семеныч и Петя догнали его, силком отняли веревку.

— Че́го вы, че́го? Вот напали что медведи́ — не ото́бьешь. Палыч, винт давай — медведи́ озоруют!

Но они уже вели лодку. Не сказать чтоб быстрей, а вели.

Константин Кузьмич снял треух и обмахивался.

— Ох, жарко́... Здоровы ребята у те́бя, Палыч... Как хоры здоровы — в нарты запря́гать надо́.

И, обернувшись к тащившим лодку, звонко крикнул:

— До кре́стов идитеэ! Там стойтеэ!

Шли молча. Галька звенела под ногами, скатывалась и булькала в воде. И больше ни одного звука не было во всем мире. Тундра, река и берег спали в жидком свете полуночной зари.

Кресты выросли неожиданно; они встали на бугре, перечеркнутые полосами темных облаков и красного неба. Они раскинули руки, словно собирались лететь.

Сколько раз уходил Рогов от их подножья в тундру! И пешком, и один на упряжке, и с аргишем... И всегда сжималось сердце, и все еще не верилось, что под крестами — Савельев, Чикин, Ваня Кудрявцев и Кулешов. Точно еще утром разговаривал с ними. Они совсем молодые. Даже Савельев, который тогда казался пожилым, совсем молодой.

Они остались живыми в памяти. Сколько людей перевидал с тех пор, сколько смертей пережил... И все забывается, а эти живут, будто только расстались.

И странно — здесь, у крестов, вспоминая ушедших, Иван Павлович чувствовал себя таким, как тогда — крепким, молодым и отчаянным. Он словно бы выскакивал на несколько мгновений из своего нынешнего обличья и уносился в прошлое. Иллюзия была так сильна, что он какое-то время не мог понять, почему же у их проводника Кости глубокие морщины — ведь он моложе всех.

— Сажайтеэсь, я по́том.

Это Константин Кузьмич уже стоит в воде, придерживая лодку за корму... Да, да, конечно же нет никакого Кости... Костя остался там.

Расселись быстро. Валентина Семеныча как самого грузного оставили на корме, Петю — на нос.

Константин Кузьмич оттолкнул лодку и ловко перемахнул через борт.

Петя хотел было сесть за весла, но Константин Кузьмич лишь засмеялся: разве можно доверить их совсем неопытному парню! Даже Палыча не пустил бы. Никто реки не знает, только он сам. А не зная реки, никакой силой не возьмешь. Вон как она крутит, как несет. Чуть оттолкнулись — берег полетел мимо, лодка точно на моторе идет. Течение тащит ее боком поперек реки.

Константин Кузьмич гребет быстро, сильными ударами. Весла так и мелькают, он работает, как пружина. И все никак от берега не отойдут. А по течению сплавились уже далеко. Кресты уменьшились и стали растворяться в ночной дымке.

Ледяная крученая вода пошлепывает по бортам крепкими ладонями. Даже при свете зари на дне видны камни. Лишь потом, когда берег отдалился, струи потеряли прозрачность, замерцали полосами вороненой стали, начищенной меди.

Здесь, на середине, и оценилась искусность гребца. Впереди, совсем рядом, показались камни. Лодка летела на них бортом. Широкие серые валуны, обточенные волной, как живые лезли навстречу. Среди водоворотов чудилось даже, что их бока вздымаются от дыхания.

Петя, сидевший на носу, видел, что лодка приближается к камням быстрей, чем продвигается поперек течения. Скорей же! Скорей!..

Но Константин Кузьмич греб, не меняя ритма, не прибавляя скорости.

Даже Иван Павлович крякнул и надвинул шляпу на глаза.

Петя совсем перетрухнул и думал только о том, сумеет ли быстро стянуть сапоги и штурмовку, оказавшись