Величайшие загадки XX века - Николай Непомнящий

К вечеру 13 августа, когда стало ясно, что Сташинский бежал на Запад, все знавшие о его причастности к убийству Ребета и Бандеры пришли в ужас. Александров был немедленно отозван в Москву и арестован. От тюрьмы его спасла только случайность. Он отделался лишь увольнением без права на пенсию. Пострадали и другие сотрудники КГБ, имевшие отношение к бегству Сташинского — по некоторым данным, были уволены или разжалованы 17 человек.

Между тем Сташинский заявил американцам, что является агентом КГБ и лично ликвидировал Ребета и Бандеру. Поначалу к его словам отнеслись с недоверием, но когда он предъявил захваченные с собой документы, в том числе и приказ о награждении, отношение к нему переменилось. Вскоре Сташинский был передан властям ФРГ для суда. В западной прессе прокатилась волна разоблачительных публикаций о преступлениях КГБ, совершенных на территории Западной Германии.

Процесс над Сташинским состоялся в октябре 1962 года в Карлсруэ. Учитывая раскаяние подсудимого, суд приговорил его к 8 годам тюрьмы. Оглашая приговор, судья отметил, что главным виновником является советское правительство, которое узаконило политические убийства. В конце 1966 года Сташинский попал под амнистию, вышел на свободу, сменил фамилию и документы и вместе с Инге выехал в США…

КАК МЕНЯЛИ ПАУЭРСА НА АБЕЛЯ[36]

Американский летчик Френсис Гарри Пауэрс был сбит под Свердловском 1 мая 1960 года. Военной коллегией Верховного суда СССР он был осужден на 3 года тюрьмы и 7 лет лагерей. Во Владимирский централ, главную политическую тюрьму страны, Пауэрса привезли сразу же после суда, в сентябре 1960–го. Он пробыл здесь до февраля 1962–го, пока его не обменяли на советского разведчика Абеля, арестованного в США.

Отставной полковник КГБ В. И. Шевченко живет во Владимире. Он — один из тех четверых с советской стороны, что осуществляли обмен.

Когда Пауэрса привезли во Владимирскую тюрьму, он, по заключению врачей, находился на грани психического срыва: во–первых, его мучило то, что он нарушил полученный перед вылетом приказ подорвать в случае провала самолет и себя. Во–вторых, он не только не воспользовался отравленной иглой, зашитой у него в воротнике, но и стал давать на суде показания, подтвердив, что совершал полет с разведывательными целями. Вероятно, он представлял, что по этому поводу говорили и думали в США, потому что даже его отец, приезжавший на суд, первым делом спросил: «Почему ты не покончил с собой?» Допустить, чтобы Пауэрс покончил с собой в советской тюрьме, было нельзя. И перед Шевченко поставили задачу: установить с Пауэрсом контакт.

— О чем же вы с ним разговаривали? Пытались расположить его как‑то в пользу Советского Союза?

— Разговаривали преимущественно о бытовых вещах — как спал, что ел, кино смотрели в тюремном кинозале. А всякие пропагандистские разговоры исключались строжайше.

— Почему?

— Пауэрс был уверен, что в тюрьме ему обязательно начнут промывать мозги в надежде сделать из него коммуниста. А если это не получится, то под каким‑нибудь благовидным предлогом его отправят на тот свет. Но я такие темы обходил, и он успокоился.

Потом Пауэрс расскажет Шевченко, каким образом он оказался в ЦРУ. Пауэрс по профессии был военным летчиком, и неплохим, поэтому его и пригласили в разведывательную эскадрилью. Согласился он из‑за денег — взамен 2000 долларов по старому месту службы ему предложили 2500, а он тогда только–только женился и хотел провести медовый месяц на Кубе.

О предстоящем обмене Пауэрс ничего не знал, но особенно не удивился, когда однажды Шевченко объявил ему: «Будьте готовы, завтра уезжаем в Москву». Поехали поездом, единственный конвойный — все тот же Шевченко. Еще по дороге на вокзал Шевченко проинструктировал Пауэрса: смотреть на пейзаж за окном и — ни слова. Что Пауэрс сбежит или его попытаются выкрасть, было маловероятно. Тревожило полковника другое. Еще в тюрьме уголовники допытывались у надзирателей, в какой камере сидит Пауэрс, говорили: «Дали бы его нам, мы его грохнем — и дело с концом. А то что он ест советский хлеб?» Вот этого и боялся Шевченко — непредвиденных «патриотических» порывов.

Но все обошлось, и до Москвы доехали без приключений. Далее предстояло лететь в Берлин. В самолете, кроме экипажа, находились трое: сотрудник КГБ, близко знакомый с Абелем, Пауэрс и Шевченко. В Берлине их встретили представители советского посольства.

10 февраля 1962 года, 6 часов утра. В сторону Потсдама из Берлина выезжают две машины. В первой сидят два дипломата — они отвечают за технику проведения обменной операции. Она согласована с американцами до мельчайших деталей. Во второй машине Шевченко, его коллега и Пауэрс. Машина направляется к мосту Глиникер, соединяющему берега озера Ванзее. Пограничники ГДР, имея на то указание, пропускают к центру моста двух советских дипломатов. Со стороны Западного Берлина им навстречу идут два американских. Они встречаются ровно посредине моста. Визирование документов, подтверждающих процедуру обмена, занимает около получаса.

Эти тридцать минут ожидания были полны драматизма и напряжения. Обе стороны внимательно следили друг за другом, так как малейшее отклонение от договоренностей — жест ли, слово — могло быть воспринято как намерение сорвать обмен. Хватило бы искры, чтобы операция в буквальном смысле взорвалась: по словам Шевченко, вводная для армейских частей, задействованных в операции, была жесткая, и в случае неожиданного поворота событий никто из восьмерых, находившихся на мосту, не ушел бы живым.

Наконец дипломаты подают условный знак — можно идти остальным. Пошли. Со стороны ГДР — Шевченко, слева — его коллега, между ними — Пауэрс. Со стороны Западного Берлина — командир разведывательной эскадрильи, где служил Пауэрс, знавший его в лицо, Абель и адвокат Донован, защищавший Абеля на судебном процессе. Не доходя примерно 25 шагов до дипломатов, останавливаются — стороны должны удостовериться, что на самом деле Абеля меняют на самого настоящего Пауэрса. И тут один за другим случаются два инцидента, что приводит русских к мысли: вот оно и есть — начало конца.

Поначалу нарушил план обмена командир эскадрильи, начальник Пауэрса. Он перешел на советскую сторону, ухватил Пауэрса за руку и потянул его за собой. Все четыре дипломата растерялись — кроме обмениваемых лиц, никто не должен был пересекать границу. А тут такое!

— Надо отдать должное Пауэрсу, — говорит Владимир Иванович, — он повел себя в той ситуации безукоризненно: опять вернулся на свое место, сказав, что без разрешения не сделает и шагу.

Только перевели дух, поняв, что поступок командира эскадрильи — всего лишь проявление эмоций, как на мост со стороны Западного Берлина выехала грузовая машина, набитая американскими солдатами. Опять чуть не обмерли, потому что уговор был закрыть мост для любых передвижений на два часа. Но и это оказалось только досадной неувязкой, и в конце концов американцы разрешают Абелю идти. Навстречу идет Пауэрс. На мосту приходится задержаться еще на некоторое время — американцы зачитывают Абелю вердикт президента Кеннеди о помиловании. А потом с разрешения дипломатов к нему подходит Донован: «Ну скажите хоть сейчас своему адвокату, вы все‑таки советский разведчик?». «Господин Донован, — отвечает Абель, — я не могу добавить ничего нового к тому, что вам известно из моего следственного дела или из наших неоднократных бесед». Донован, пожав плечами, замечает: «Русские всегда оставались для нас загадкой. Пусть будет так и на этот раз».

По вполне понятным причинам Шевченко старался быть в курсе дальнейшей судьбы Пауэрса — ведь он находился с ним в невольной связке почти два года. В августе 1977 года Пауэрс погиб в вертолетной катастрофе неподалеку, от Лос–Анджелеса. Крохотная заметочка об этом была опубликована в газете «Труд». Своей смертью погиб Пауэрс или нет — об этом остается только гадать.

КТО И ЗА ЧТО УБИЛ ВАСИЛИЯ СТАЛИНА?[37]

Василия Сталина арестовали через полтора месяца после смерти отца — 28 апреля 1953 года. В документах, рассекреченных полвека спустя, нет ни слова о том, кто замыслил эту операцию. Можно только предполагать, что инициатива исходила от бывших сталинских соратников — Берии, Молотова, Маленкова, Хрущева. Как раз в эти самые дни Лаврентий Павлович прямой дорожкой направлялся к трону: объединял госбезопасность с милицией, подчинил себе внутренние войска, злобно сверкал золотом пенсне на товарищей по партии, и те, по их собственным признаниям, впадали в транс, а про себя думали–гадали, как бы им поскорей спихнуть «товарища по партии». Возможно, Берия (и не только он) полагал, что Василий Сталин сможет занять место отца? Не в буквальном смысле, естественно (кто б ему это позволил!), а в смысле народной любви или, правильнее сказать, народной памяти, которая, останься Вася на свободе, постоянно пробуждала бы к нему повышенное внимание. Ведь вспоминали мы о Светлане, читая ее запрещенные мемуары!