Бакунин - Наталья Пирумова

В первый месяц пребывания Бакунина в Стокгольме Квантен ввел его в круг местной демократии, помог наладить ряд практических связей. 24 марта, уезжая из Стокгольма без надежды вернуться обратно, Бакунин в письме к А. А. Герцену передал ему свои связи, рекомендуя Квантена и А. Норденшельда как финских патриотов, заслуживающих безусловного доверия. «Они хотят освободиться от нас и стать независимыми, мы же будем ближе к нашей собственной свободе, если они благодаря собственному немедленному действию освободятся от нас, — наше стремление к самоосвобождению должно и будет объединять нас… Я заключил с ними от моего имени и от имени всей партии союз на жизнь и на смерть, простой принцип которого есть свобода и абсолютно свободные самоопределения. И пусть твой отец напишет Квантену и Норденшельду письмо по-французски и ратифицирует наш союз и нашу личную дружбу».[263]

А. А. Герцен, считал Бакунин, должен был заняться прежде всего установлением связей между финскими организациями, Лондоном и Петербургом. «Петербург и Лендон предоставляют Финляндии всю возможную помощь печатью или делами. Со своей стороны, Финляндия окажет нам неоценимую помощь во всем, что касается русской программы и тайной корреспонденции с Петербургом и остальной Россией».[264]

28 марта, уже из Гельсинборга, Бакунин послал Квантену записку и новое письмо для передачи А. А. Герцену с рядом конспиративных поручений и, в частности, сообщил адрес для связи с Петербургом и вызова оттуда представителя в Стокгольм. В свою очередь, провожая младшего Герцена в Швецию, Огарев разработал для него инструкцию, согласно которой он должен был работать там над тремя вопросами: «1) учреждение склада и постоянных сношений, 2) присоединение финского общества к русскому, 3) литовское дело».[265]

Вернувшись после неудачной экспедиции, Бакунин направил в Петербург эмиссара-финна для связи с «Землей и Волей». В то же время он предлагает финнам объединиться в тайное общество, «создать центральный комитет из пяти, семи или даже десяти лиц, служащий центром всей финской конспирации».

Но финское и шведское общество не главное для Бакунина в этот момент. Основное — это «Земля и Воля», связи с ней, работа для нее. А связей-то, по существу, и нет. Слепцов, уполномочив Бакунина выступать от лица организации и пообещав прислать в Стокгольм доверенного человека, сам, заболев, из Европы в Петербург не вернулся. В Петербурге же начались аресты. Оставшимся там членам Центрального комитета было не до Бакунина. Письма, которые удавалось ему переправить в Петербург, остались без ответа, но он продолжал предлагать свое деятельное участие в делах общества. 9 июля он писал в Швейцарию представителю «Земли и Воли»: «Если вы хотите иметь со мной дело и если полагаете, что мое участие в общих трудах может принести пользу, то, прошу вас, отвечайте. Я так же, как и лондонские друзья мои, с радостью признал С.-Петербург[ский] комитет и готов следовать его руководству; только для этого мне надо знать и положение ваших дел и ваше настоящее направление. И потому, ради бога, пишите и дайте адрес. Неужели ж, имея на то все средства, мы не сумеем устроить между собой правильных и постоянных сношений?.. Ради бога, скажите, что у Вас делается, что за границей делать прикажете, и дайте ж с Вами соединиться теснее и ближе. Мы здесь можем быть полезны только в той степени, в какой мы в связи с вами — и потому пишите, пишите и дайте адресов».[266]

Стараясь быть полезным «Земле и Воле», Бакунин стал пропагандировать ее и среди шведского общества. Причем согласно своим убеждениям он не видел греха в том, чтобы преувеличить роль и значение этой организации. Так, выступая на банкете, устроенном в его честь, он заявил: «За последнее время в России образовалось великое патриотическое общество, одновременно консервативное, либеральное и демократическое, под названием „Земля и Воля“. Центр его находится в Петербурге, а ответвления распространяются по всем областям Великороссии. Все благомыслящие русские, независимо от своего состояния и положения, генералы и офицеры, гражданские чиновники всякого ранга, помещики, священники и крестьяне, принимают в нем участие… Цель, к которой стремится это общество, имеет вполне гуманный и консервативный характер, а именно — спасти Россию от безумств императорского царствования и довести до конца великую политическую и социальную революцию… Программа его весьма проста:

1. Она хочет передать землю крестьянам без выкупа…

2. Принимая общину за исходный пункт, превратить чисто немецкую бюрократическую администрацию в национально-выборную систему и заменить насильственную централизацию империи федерацией независимых и свободных провинций.

3. Отменить рекрутчину и вместо постоянной армии ввести милицию…

4. Для осуществления всех тех идей, которые я сейчас, господа, перед вами развил… оно громогласно требует созыва Земского собора…

5. Таково, господа, общество, к которому я имею честь принадлежать и которое здесь представляю».[267]

Это выступление Бакунина вызвало резкое недовольство его лондонских друзей.

«Твое хвастовство об общ. „3. и В.“ не принесло ему пользы, — писал Огарев, — этот обычай — нам не расчет. Ведь твоим словам никто не поверил. Выходит только, что люди, которые и присоединились бы, видя, что общ. твоими устами говорит небывалые вещи, уклонятся от общества».[268] Но не только «хвастовство», но и вся позиция Бакунина не устраивала Герцена и Огарева. Этот неутомимый революционер слишком спешил, хотел, «чтобы все было сейчас поскорее». А ситуация тем временем менялась. Бакунин же, казалось, не замечал этого.

1863 год не оправдал надежд русских революционеров. Восстания крестьян не произошло. На демократическую интеллигенцию обрушился град репрессий. Надежд на успех польского восстания не было никаких. В этих условиях нужна была иная тактика. А. И. Герцен так определил ее: «Нам остается, таким образом, подготовительная работа, поиски путей, связей, постоянного обмена мыслями и взглядами».[269] Эта тактика была не для Бакунина. Линия разногласий с лондонскими друзьями лишь обострилась и углубилась за время его пребывания в Швеции, Определенную роль здесь сыграла и его ссора с А. А. Герценом.

Молодой человек, получивший конспиративные поручения от Слепцова и рекомендательные письма от своего отца, приехал в Стокгольм, так как предполагалось, что пребывание Бакунина там не будет долгим и нужно будет продолжить дело, начатое им. Отсутствие опыта и должного такта, с одной стороны, и желание быть первым представителем «Земли и Воли» — с другой — привели его к столкновению с Бакуниным. «Ваш спор о том, кто из вас законный chargй d'affaires (уполномоченный. — Н. П.) „3[емли] и В[оли]“, комичен до высшей степени. Что молодой человек мог найти приятным представлять начинающий круг молодых людей — я понимаю. Но что ты тоже будто не прочь иметь помазанье с Невы, когда ты его имеешь из Петропавловской крепости и Сибири, — это я не понимаю»,[270] — писал А. И. Герцен по поводу этого конфликта.