Затерянные в истории - Александр Пересвет

Это его спасло. Вождь Яли и с порезанным запястьем оставался хорошим воином. Над мальчиком свистнуло — нет, прогудело — копьё. Над самой головой! Не свались Сашка с обрыва — торчало бы в спине…

Но он уже катился вниз. Прямо в небо. Почему-то именно так казалось — так всё вертелось перед глазами. Небо было более близким и вещественным, нежели земля и трава.

Тем более что оно и не било по спине и плечам.

Но опираться можно было не о небо, а о землю, и Сашка всё-таки нащупал её. Жёсткую и острую, в отличие от неба. Острую, а-а! Такую острую, так остро вонзающуюся в обожжённые пятки!

Вот только плакать некогда. Сверху уже кто-то сыпанулся вслед за беглецом. Скорее всего, сам вождь. Копьё он потерял, но и руками может скрутить — будь здоров! И нож каменный под рёбра вонзить.

И мальчишка рванул изо всех сил. Сколько там? Метров пятьдесят, говорил Антон? В школе они на шестьдесят бегали. Какое время у него было? На "пятёрку" бежал, за девять и одну. Теперь надо дать восемь, семь! Шесть, зараза, олимпийским чемпионом стать!

А удивительно всё же, как растягивается время, когда надо что-то быстро делать! Успеваешь о всякой фигне подумать! А потом ещё подумать о том, что успеваешь подумать. О фигне.

И о том, что завал деревьев приближается. И мелькает там что-то белое… Антоха!

Но как же медленно приближается! В отличие от шагов и дыхания за спиной…

* * *

Наверху спереди раздался вой. Ага, сработало первое!

Но Антон не отвлекался. Там, наверху, значит, всё шло по плану. Когда Сашка должен был прыгнуть с обрыва, по его преследователям следовал "огонь" — залп из гигантской "рогатки". Иными словами — сетки, наполненной камнями и натянутой в ветвях загнутого назад дерева. В нужное время удерживающая дерево верёвка отпускается, оно распрямляется, и камни выстреливают, как из пушки. Мало не покажется.

Словом, крик наверху означал, что всё идёт по плану — разве что на секунду-две арруги "выстрел" почему-то задержали.

Главное было здесь.

Здесь из-за поворота показался Гуся, изо всех сил несущийся к "баррикаде". Хотя какая это баррикада! Так, несколько стволов, по какой-то прихоти природы упавших в одном месте поперёк ручья. А поскольку здесь овраг сужался, то позиция для перехвата Гуси и отсечения врагов была близкой к идеальной. Усилили завал ещё двумя стволами, укрепили поперёк несколькими молодыми деревцами, которые легко было быстро свалить каменными рубилами, — уже сходу её не одолеешь.

Кроме того, преследователей и тут поджидала парочка неприятных сюрпризов.

Не в силах сдержать азарта, Антон выскочил на видное место. Надо подогнать Гусю и заодно показать ему место, где легче преодолеть "баррикаду".

— Сашка, давай! Наддай! — заорал он, видя, как из-за того же поворота выскочил звероватого рода мужик. Тот, что держал давеча его друга.

До сих пор Антон так близко уламров не видел — если не считать толькочтошных переговоров на поляне. Но там до них было метров шестьдесят, и стояли они плотной массой. А тут громадный зверюга несётся прямо на него! Впечатляет! Голый торс коричнево-серого цвета. Разукрашен светло-серой, почти белой краской так, чтобы картинка изображала скелет. На ногах — похожие на замшевые штаны с бахромой. Но поверх них развевается что-то вроде юбочки из кожи.

Лицо тоже разукрашено. На голове — целый ворох перьев и кости крест-накрест. Из носа торчат рога. На шее — два ожерелья.

Рот раззявлен в крике.

На отлёте — рука с зажатым в ней каменным топором.

Всё это Антон ухватил в одно мгновение. Вдруг начавшее казаться очень длинным. "Зиккан" — так, кажется называл это папа, рассказывавший о нескольких подобных случаях с ним.

Он увидел, что Сашка не успевает, что негр этот догоняет его с каждым шагом. Но время ещё было, оно текло, как медленная речка.

Антон перехватил поудобнее подаренное ему вождём копьё с каменным наконечником. Если не сработает задумка, нужно будет успеть быстро выскочить, прикрыть Гусю от разъярённого преследователя.

Ещё мгновение…

— Оп! — крикнул он яростно.

Уламр тоже был воин не промах. В последний момент он попытался перескочить натянувшуюся перед ним верёвку. Но не успел — верёвка подпрыгнула вслед за ним: ею управляли. Жёсткий конский волос не порвался. И мужик со всего маху покатился по земле и плюхнулся в ручей.

Удалось! Молодцы арруги!

Сашка был уже в двух шагах от завала. Он не оглянулся на шум сзади — класс! Не хватало и ему тут споткнуться!

Но и враг не промах! Он уже вскочил на ноги. Только на одно мгновение задержался, соображая после падения, куда бежать.

Это мгновение стало для него роковым.

Сразу две стрелы впились в его тело — одна в живот, другая в шею.

Уламр постоял секунду, качаясь… Сделал движение рукой к той стреле, что торчала в шее… Словно хотел её вытащить… Качнулся сильнее…

Колени его подогнулись, и он упал…

* * *

Сгрудившиеся наверху уламры не были рассеяны залпом камней. Появились раненые, двое лежали на земле неподвижно, но в целом потери оказались так себе.

Но в растерянности пребывали все. Непонятно было ни само нападение, ни то, что нужно теперь делать.

А вождь исчез…

Часть уганров рванулась было за прыгнувшим с обрыва лидером, часть, не получив команды от своих меньших лидеров, осталась на месте.

Мгновения растерянности хватило, чтобы на воинов обрушился новый удар. В полной тишине из леса вылетели совсем маленькие, казавшиеся безобидными дротики. Только было их много и летели они быстро. И попадали в тела…

* * *

Каррыг и Рабр умели затаиться. Да и куда без такого умения арругу-охотнику?

Но теперь очень важно было поймать нужное мгновение. Когда вчера тренировались, не сразу удалось в нужный момент натянуть верёвку перед бегущим воином.

А тут было важно ещё и не дать себя заметить. На этом особенно настаивал вождь с подачи этого рюдя-мальчишки. Но попробуй-ка лёжа проделать такую операцию, чтобы бегущий уламр не снёс верёвку, а упал!

* * *

На бегу его тоже можно было свалить. Но копьём. Из этого нового оружия подшибать цель ещё, надо признать, Выр толком не научился. А подшибить уламра было необходимо.

Он дождался, когда упавший враг начнёт подниматься, и пустил стрелу.

В десяти шагах щёлкнула тетива лука Кыра.

* * *

Ещё мгновение растерянности после второго нападения. Теперь уже на земле лежало куда больше воинов. И многие корчились так, что видно было — не жильцы. При простом ранении воин обязан контролировать себя и свою боль.

А главное — не было видно того, кто запустил эти маленькие, но такие жестокие дротики…

* * *

Саша взобрался на завал. Неизвестный — или уже забытый за чередой событий? — арруг задвинул за ним молодое деревце.

А Антоха явно захотел сломать другу шею!

Саша, памятуя о его ранах, обнимал Тошку менее крепко.

Но разреветься хотелось — страшно!

ЭПИЛОГ

Антон

Антон сидел между "дикарями", как было бы, наверное, правильно их называть и как называть их он не мог. Не мог и всё! Он сидел между ними, ел вкуснейшим образом обжаренное мясо и ловил себя на мысли, что он — один из них. Он помнил, что он — другой, даже из другого времени. Но сейчас это было как-то совсем неважно.

Это, оказывается, вообще неважно — помнить о метро и троллейбусах, об учителях и спортсменах, о компьютерных играх и проблемах в школе.

Стоило перенестись из того сложносочиненного мира в этот первобытный мир простых, а то и незаконченных форм, — и скоро вдруг понимаешь, что главное в другом.

Цивилизация — как ритуальная краска на теле у человека. Главное — в том, что под ней.

И, побывав в прошлом человечества, можно сказать, почти у своих собственных предков, он так и не заметил серьёзных разногласий в понимании добра и зла между людьми из того и из этого мира. Человеческие законы хорошего и плохого оказались одинаковы во все времена. С поправками, конечно, на обычаи и психологические особенности — но в принципе они одинаковы. Хороший человек — он и есть хороший человек. Даже если ест другого хорошего человека. От этого передёргивает, конечно, но ведь и не со зла едят. Наоборот — хотят оставить хорошего человека в себе…

А плохой человек — везде плохой человек. Тот, который гребёт всё под себя и отнимает всё для себя. Тот, для которого другие люди — не люди, а лишь предметы для удовлетворения его интересов и его жадности. Или его злобы и жажды власти.

И может быть, именно неандертальцы в этом смысле моральнее тех, которые считаются предками современного человека. Этих уламров, как про них рассказал Сашка. В здешних лесах и пещерах плетутся свои интриги и кипят свои страсти — но тут нет подлости и злобы. В их племени арругов все люди — разные. Но нет подлых. И нет жадных. Или потому и нет подлых, что нет жадных?..