Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

В январе 1894 года пошли слухи о примирении кайзера с семейством Бисмарков и о смене канцлера. Говорили, что пост займет Вальдерзее, а Герберт Бисмарк станет министром-президентом Пруссии. Однако генерала вновь ждало разочарование. Герберта, правда, пригласили во дворец на ежегодную церемонию вручения наград, но кайзер не удостоил его и словом. Вальдерзее и баронесса фон Шпитцемберг упоминали о слухе: Вильгельм готов был вновь призвать Бисмарка, чтобы обеспечить прохождение через рейхстаг торгового договора, но после «жуткой сцены», устроенной ему матерью, отказался от этой идеи. Кайзер осуществил давнюю мечту Эйленбурга, назначив его послом в Вену. Но была договоренность, что этот пост займет Карл фон Ведель — кандидатура Эйленбурга оказалась полнейшей неожиданностью и для действующего посла, принца Рейсса, и для канцлера Каприви. Свое недовольство высказал и император Франц Иосиф.

VIII

Бисмарк не сдавался. Говорили, что он пойдет на примирение только при условии возвращения ему кресла канцлера. Все понимали — что-то надо было делать. Принц Альберт Прусский спросил своего кузена, Вильгельма II: «Если Бисмарк умрет до того, как Вы все с ним уладите, что скажет вечность?» Помог случай: в сентябре кайзеру доложили, что Бисмарк серьезно заболел. Вильгельм тотчас послал ему телеграмму в Варцин с пожеланиями скорейшего выздоровления и предложением переехать в любой из королевских замков по выбору, где ему будет обеспечен соответствующий уход. Более того, вслед за телеграммой он отправил к нему Куно Мольтке с письменным посланием и бутылкой вина из собственных погребов — Штейнбергер «Золотые ягоды» урожая 1862 года (эта разновидность рейнвейна из собственного поместья кайзера в Эльтвилле отличалась исключительно сладким вкусом; для ее изготовления брались самые зрелые ягоды, которые еще подсушивались, прежде чем идти под пресс; ныне, по законодательству 1971 года, эта марка изъята из обращения). Остряки назвали подарок «лакрицей от Каприви», однако на Иоганну, супругу Бисмарка, все это произвело должное впечатление. 22 января она писала сыну Вилли: письмо — «полно комплиментов… Его Величество узнали, что папино выздоровление затягивается, и, чтобы его ускорить, они шлют бутылку уникального рейнвейна, который можно найти только в их погребах. Ну, что ты думаешь обо всем этом, что ты на это скажешь, мой дорогой Вилли!».

Бисмарк не спешил раскупорить подарок кайзера. Говорят, он распил эту бутылку с редактором «Ди цукунфт» Максимилианом Гарденом, будущим инициатором самого громкого скандала в жизни кайзера. Бывший канцлер с иронией спросил журналиста: «Вы ведь столь же высокого мнения о кайзере, как и я, не правда ли, господин Гарден?»

Наконец накануне тридцатипятилетия Вильгельма примирение свершилось. Куно Мольтке было поручено доставить прибывшего в Берлин экс-канцлера во дворец. Бисмарк ехал в закрытой карете, его сопровождал принц Генрих. Гогенлоэ, наблюдавший сцену проезда Бисмарка к Берлинскому замку из окна российского посольства у Паризер-плац, куда его пригласил Шувалов, увидел немного: только неясный профиль, руки и бело-желтую фуражку Бисмарка. В собравшейся толпе раздавались отдельные выкрики «Хох! Хох!», но особого восторга он не заметил. Воспоминания других очевидцев рисуют несколько иную картину. Мари фон Бунзен отметила «радостное волнение» на лицах пожилых берлинцев. Она стояла в толпе у Люстгартена. Ей хорошо запомнился Вильгельм, который прошелся перед строем почетного караула.

Младшему Мольтке запомнились толпы народа у Бранденбургских ворот: «Повсюду счастливые лица, на них написано радостное ожидание». По некоторым оценкам, всего собралось 300–400 тысяч человек, и охрана у пятого подъезда дворца, куда должна была подъехать карета, начала проявлять признаки беспокойства. Все обошлось. Играл военный оркестр, почетного гостя во дворце встречали адъютанты и приближенные кайзера — оба Мольтке, Плессен, оба Арнима (один представлял армию, другой — флот), Шолль, Ханке, Зенден, глава гражданского кабинета Луканус.

Предназначавшиеся для Бисмарка дворцовые покои были уставлены цветами, но в последний момент Вильгельм распорядился вынести их в вестибюль: «Слишком сильный запах». Он «явно был возбужден, нервничал» — не хотел ударить лицом в грязь перед бывшим канцлером. Буквально до последнего момента продолжалась уборка: по личным указаниям затянутого в мундир гвардейца Вильгельма вновь и вновь протирали столы, выбивали ковры — словом, «царил хаос». Мольтке обратил внимание Филиппа Эйленбурга на старую программку спектакля, лежавшую на видном месте, на ней четко выделялось название — «Новый хозяин», — листок спрятали в сейф.

Протокол предусматривал: генерал фон Плессен представит Бисмарку свиту, затем экс-канцлер один пройдет в приемную кайзера. Однако, пока процессия двигалась по Унтер-ден-Линден, во дворец поступило сообщение, что с Бисмарком едет его сын Герберт. Кайзер отреагировал однозначно: присутствие третьих лиц нежелательно, пусть граф Герберт останется ждать перед приемной. Гофмаршал и его люди начали лихорадочно соображать, как выполнить указание кайзера, не нарушая правил вежливости.

Тем временем оркестр грянул марш, Бисмарк вышел из экипажа, приветственно помахал рукой скандировавшей что-то толпе. Вильгельм поспешно бросился в свой кабинет. Бисмарк вновь уселся в карету, которая въехала во внутренний дворик замка. В вестибюль он вошел, тяжело опираясь на плечо Генриха. «Мы все низко поклонились», — вспоминает Мольтке. Бисмарк выглядел бледным. Плессен начал представлять ему присутствующих. Бисмарк никому не подал руки, ограничиваясь легким приветственным жестом. Рукопожатия он удостоил одного Кесселя, сопроводив это ироническим замечанием: «Кессель? Мне кажется, Вы как-то стали ниже ростом». Когда дошла очередь до Лукануса, который, как мы помним, привез канцлеру послание кайзера с требованием подать в отставку, Бисмарк добавил яду: «Я уже имел честь». Слуга помог Бисмарку раздеться. Экс-канцлер едва сдерживал себя, руки его слегка тряслись. Положение спас Генрих: «Не угодно ли вашему сиятельству пройти к Его Величеству?» Бисмарк молча кивнул.

Вильгельм, ожидавший посередине кабинета, сделал несколько шагов навстречу, протянул руку. Бисмарк, низко поклонившись, взял ее обеими ладонями. Вильгельм слегка наклонился и расцеловал Бисмарка в обе щеки. Что было дальше, никто не видел — двери закрылись. Кайзер и Бисмарк остались наедине. Собравшимся в приемной оставалось только слушать крики толпы, перешедшие в нестройный хор: пели «Германия, Германия превыше всего». Через десять минут двери распахнулись. Вильгельм распорядился пригласить двух своих старших сыновей и кивнул Генриху, чтобы тот присоединялся. Минут пять разговор продолжался впятером. Вильгельм сделал знак адъютантам: они могут идти. По словам Мольтке, «лицо его просветлело, было видно, как он рад и доволен».

Обедали вчетвером — Бисмарк, Вильгельм, Дона и Генрих. Бисмарк вспоминал о Франкфуртском парламенте и императрице Августе. Гогенлоэ, который имел краткую беседу с Вильгельмом на вечернем приеме у Викки, услышал от кайзера, как он был обрадован теплым отношением публики, приветствовавшей его во время проезда через Тиргартен. Толпа кричала: «Хох, кайзер!», «Да здравствует кайзер!», «Слава благородному кайзеру!»

Мольтке также пишет о резком изменении в настроении кайзера. На встрече с адъютантами сразу после обеда с Бисмарком «он был очень оживлен, шутил с нами. Он рассказал нам, что угостил гостя своим лучшим рейнвейном и что Бисмарк его по достоинству оценил. Его очевидно радовало, что он смог одержать победу над самим собой — а ведь это самое трудное!».

В 18.15 был устроен небольшой ужин в покоях, отведенных Бисмарку. Присутствовали Вильгельм, принц Генрих, Герберт и адъютанты. Мольтке отмечает, что все было очень «непринужденно, по-дружески, без каких-либо осложняющих моментов». Вновь был подан рейнвейн, к вящему удовольствию Бисмарка. Когда компания лакомилась жарким, появился второй сын Бисмарка, Вилли. Вильгельм распорядился принести еще один прибор. После ужина адъютанты закурили сигары, Вильгельм и Бисмарк ограничились сигаретами. Разговор вращался вокруг военных проблем. О политике — ни слова, и, как позже говорил Вильгельм одному из своих биографов, «за столом сидел не имперский канцлер, а всего лишь генерал-полковник».

Вильгельм проводил Бисмарка на Лертерский вокзал. Они вместе проехали в карете, кайзер помог старцу подняться по ступенькам. На перроне он вновь расцеловал его. Бисмарк почтительно прикоснулся губами к руке кайзера, его глаза наполнились слезами. Последние слова прощания Вильгельм произнес уже через открытое окно вагона: «Надеюсь, дорогой князь, Вы хорошо будете спать после такого напряженного дня. Если в феврале соберусь в Вильгельмсхафен, то постараюсь заранее выяснить, можно ли будет посетить Вас во Фридрихсру». Поезд тронулся, Бисмарк приветственно махал рукой из окна. Для поклонников Бисмарка это был радостный день. «Стерто самое черное пятно в нашей истории», — записала в своем дневнике Хильдегард фон Шпитцемберг. Вильгельм считал, что победителем остался он. При случае он позволял себе даже похвастаться: «Я любого обставлю».