Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

Столыпин нанес ответный удар. Он использовал для раскола Союза повышенное честолюбие товарища председателя СРН Владимира Пуришкевича — одной из наиболее ярких фигур правого фланга предреволюционной политики. Внук священника, потомственный дворянин, некрупный бессарабский землевладелец, которого самого подозревали в отсутствии русских корней, он окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета, где был удостоен золотой медали за конкурсное сочинение по истории олигархических переворотов в Афинах. Специалист по древнегреческой литературе, он стал председателем Бессарабского губернского земства, чиновником по особым поручениям в МВД. Человек необузданного нрава, Пуришкевич прославился думскими скандалами и многочисленными дуэлями. «Трудно отрицать, что в известное время он был едва ли не самый популярный человек; правда, эта популярность была специфическая и не всем бы понравилась, — писал вовсе ему не симпатизировавший кадет Василий Маклаков. — Но, если Пуришкевича презирали или даже ненавидели в некоторых интеллигентских и передовых кругах, то широкая масса, которая не занималась политикой, а только читала газеты, которые всячески над ним издевались, относилась к нему все-таки дружелюбно»[570].

Так вот, Столыпин в 1908 году убедил Пуришкевича с группой сторонников выйти из СРН и создать новую партию — Союз Михаила Архангела (СМА), — единственным программным отличием которой от СРН стало признание права представительных учреждений на существование. Одновременно группа во главе с Николаем Марковым (Марков 2-й), воспользовавшись отсутствием Дубровина в столице, провела обновление состава Главного совета СРН, создав фракцию обновленцев. Марков — крупный помещик, владел 250 десятинами земли в Щигровском уезде Курской губернии — был не менее раздражающей (обожаемой и ненавидимой) фигурой, чем Пуришкевич. Курский губернатор Мурадов давал ему высокую оценку: «Это был, несомненно, умный, даже очень умный человек, с большим характером, твердой волей, убежденный, искренний, упорный в достижении цели, но не добрый, не мягкий, а напротив, злобный и мстительный. Политически развитый, с достаточной эрудицией, доктринер, как всякий парламентский деятель… Хороший оратор, с иронией в речах, всегда умных, тонких, порой очень остроумных и всегда интересных, Марков был политическим бойцом первого сорта, и Дума была его сферой»[571]. Для прогрессивной общественности Марков был символом реакции, в котором признавали сильного врага. Видный октябрист Сергей Шидловский подчеркивал: «Этот весьма неглупый человек сознательно старался придать своим речам вообще, а политическим приемам в особенности, такой отвратительный характер базарной ругани в третьестепенном трактире, что становилось противно»[572]. Александр Блок напишет: «Русский страшный Стенька»[573]. У Маркова 2-го не было недостатка в прозвищах: «Щигровский Гамлет», «Медный всадник», «Стенька Разин», «Зубр».

Именно он захватит контроль над Союзом русского народа в 1912 году. Группировку Дубровина сняли с государственного довольствия, сам он вынужден был создавать новую организацию — Всероссийский Дубровинский Союз русского народа (ВДСРН). Пуришкевич и Марков 2-й возглавили фракцию крайне правых в III Думе, вместе с умеренными правыми занимавшую 140 депутатских кресел. Но к Столыпину, продвинувшему их на лидерские позиции, они относиться лучше не стали. Ни один из руководителей черносотенцев не окажется на его похоронах в Киево-Печерской лавре. Как, впрочем, и Николая II.

Перед Первой мировой войной, когда политическая борьба в стране обострилась, расколы в правом лагере только нарастали. В IV Думе вместо двух правых фракций стало пять. От крайних правых отпочковались просто правые, которые, по словам Шидловского, «по существу своих убеждений ничем от них не отличались, но были немного культурнее, цивилизованнее и откололись от крайне правых потому, что их шокировала нередко беспардонность последних с внешней стороны»[574]. Марков и Замысловский стояли на позициях бескомпромиссной чистоты черносотенной идеи, другие — группа Хвостова-Барача — доказывали необходимость сотрудничества «со всеми здоровыми силами» Думы, чтобы не оказаться в положении выброшенных за борт[575]. Чиновник особых поручений Куманин, информировавший премьера о внутридумских раскладах, добавлял: «Во фракции правых не прекращается внутренний, грозящий открытым распадом антагонизм между крестьянами, с одной стороны, священниками — с другой, и партийными вождями — с третьей»[576]. Крестьянам все меньше нравилась позиция «господ», выступавших за сохранение помещичьего землевладения. В целом же «к началу войны крайне правое движение представляло собой множество разрозненных организаций, часто враждующих друг с другом, крупнейшими из которых были СРН, ВДСРН и Союз Михаила Архангела»[577].

Умеренные правые разделились на националистов-балашевцев, националистов-шульгинцев и партию центра. Обе фракции националистов представляли западные регионы, «где принадлежность к русской нации сама по себе влекла за собой принадлежность к правым партиям», а их раскол объяснялся исключительно личными разногласиями между брацлавским уездным предводителем дворянства Петром Балашевым и выходцем из богатой дворянской семьи, практикующим землевладельцем, редактором газеты «Киевлянин» Василием Шульгиным. Партия центра («конституционно-консервативная») во главе с хотинским уездным предводителем дворянства Павлом Крупенским и самарским землевладельцем Владимиром Львовым внятной программы не имела, ориентируясь на поддержку премьер-министра Коковцова.

Первая мировая война поначалу прекратила свары в лагере правых. Да и проповедуемые ими патриотические идеи обрели небывалую за десятилетия популярность. Вновь огромными тиражами выходили правомонархические газеты и журналы: «Русское знамя», «Земщина», «Волга», «Голос Руси», «Петроградские ведомости», «Московские ведомости», «Гроза», «Свобода и порядок», «Русский инвалид», «Армейский вестник». Их общая идеологическая платформа заключалась в том, чтобы на все время войны распустить Думу, составить кабинет из твердых патриотов, ввести военное положение в крупнейших городах[578]. Правительственные субсидии продолжались, составив в 1915 году 1,2 млн рублей, выделенных 82 черносотенным изданиям, организациям и их руководителям, в их числе — Пуришкевичу (31 тысяча рублей), Замысловскому (5 тысяч), «Земщине» (145 тысяч), «Голосу Руси» (100 тысяч), саратовской «Волге» (13,3 тысячи)[579]. На месте салона Мещерского после его смерти возникло несколько новых, среди которых выделялся салон бывшего губернатора и действовавшего сенатора Римского-Корсакова. В его составе было много известных лидеров правых, в их числе Марков, Замысловский, товарищ министра внутренних дел Белецкий, бывшие и будущие члены Совета министров Макаров, Кульчицкий, Ширинский-Шихматов, князь Николай Голицын[580]. Из стен этого салона выйдет немало прозорливых записок на имя императора.

Однако в 1915 году разногласия в правом лагере возобновились. Пу-ришкевич выступал за войну до победного конца с ориентацией на союзников — Англию и другие страны; Дубровин в целях сохранения в Европе монархического начала не исключал заключения сепаратного мира с Германией. Изначальная прогерманская ориентация крайне негативно отражалась на имидже черносотенцев. Думская революция, связанная с созданием Прогрессивного блока, помимо прочего, привела к уходу активных священников Караваева и Сырнева из правой фракции к прогрессивным националистам. В рядах внепартийной группы независимых депутатов вскоре оказался и бывший руководитель фракции Хвостов. Начался первый бунт во