История России с древнейших времен. Том 13. От царствования Феодора Алексеевича до московской смуты 1682 года - Сергей Соловьев

Когда Тяпкин объявил королю о подданстве Дорошенка, то Собеский очень удивился; резидент заметил по лицу, что весть эта не очень приятна его королевскому величеству. Паны говорили между собою: «Вот вам дружба и помощь царская: отобрал у нас всю Украйну!» Но другие утешали себя тем, что теперь вся злоба султана и хана обратится на Москву и царь поневоле будет более усердным союзником Польше. Все приходили вести о сильных сборах султана, и 4 марта 1676 года литовский канцлер Пац потребовал у Тяпкина, чтобы тот испросил себе немедленно у своего двора полномочие на подписание следующих условий: чтобы царь приказал своим войскам соединиться с польскими и идти на турок под одним начальством, а король отправит часть своих войск для соединения с русскими и для похода на Крым; чтобы это постановление было исполнено вскоре на самом деле, не на обещаниях только, без отговорок. «А согласитесь ли на продолжение перемирия еще на 13 лет?» – спросил Тяпкин. «Можем согласиться на половину», – отвечал Пац. Но в то же самое время молдавский посланник Кантакузин, уезжавший в Молдавию, по секрету рассказал Тяпкину, что король тайно отправил резидентом в Молдавию шляхтича Карбовского с приказанием завести с турками мирные переговоры чрез посредство господаря молдавского. О ходе переговоров Карбовского Кантакузин обещал давать знать Тяпкину через епископа Антония Винницкого. Кантакузин прибавил, что начало мирных переговоров у поляков с турками уже положено посредством хана крымского.

Тяпкин при первом случае объявил литовским панам, что до него дошли слухи о тайных мирных переговорах с турками и что это противно Андрусовским и Московским договорам. Паны стали сначала домогаться, от кого резидент мог об этом проведать, и, когда Тяпкин отвечал решительно, что не скажет, начали говорить, что у них мира с турками еще никакого нет, отправлены только посланники в Седмиградскую землю и в Молдавию, чтобы как-нибудь задержать турок от нападения на Польшу, а между тем заключить окончательный договор о соединении с царскими войсками. «Удивляться этому нечего, что посланники и гонцы у нас бегают, – говорили паны, – утопающий и за бритву рад ухватиться; так и мы хотя много обещаний от царского величества слышим, но на деле до сих пор не можем ничего видеть, и от этого республика великий вред терпит». «Если царское величество, – говорил гетман Пац, – из подозрительности не хочет соединить своих войск с нашими, то король готов хотя заклад дать какой угодно, и не только заклад, готов сына своего отправить в Москву в заложники, лишь бы только царское величество велел соединить войска безо всякого подозрения и опасения. Если же турецкий султан покажет склонность к миру, то королевское величество и республика тебе тотчас об этом объявят». «А на каких бы условиях согласились вы заключить мир с султаном?» – спросил Тяпкин. «На условии возвращения Каменца и всех завоеваний», – отвечал канцлер Пац. «Но если султан не согласится на это условие?» – спросил опять Тяпкин. «Тогда делать нечего, – отвечал канцлер, – поневоле уступим все, чтоб республике не погибнуть».

16 марта прибежал гонец от польского резидента в Седмиградской земле, привез условия визиря, присланные к седмиградскому князю; условия были: Польша должна уступить Турции на вечные времена Каменец, Подолию, Волынь, Украйну всю по обе стороны Днепра; поляки не должны вступаться, когда турки будут отбирать украинские города, занятые русскими; султан отказывается от дани, обещанной королем Михаилом: пусть поляки как можно скорее высылают комиссаров для заключения мира, пока султан и визирь не вошли с войсками в польские пределы, а если войдут. то и на этих условиях не заключат мира. Оба Паца, канцлер и гетман, прямо сказали Тяпкину, что надобно согласиться на все. «Бог взыщет на тех пограничных государях, которые не помогают Польше. Пиши, – говорили они резиденту, – пиши к Артамону Сергеевичу Матвееву, чтоб по ходатайству всех бояр, окольничих и духовных людей государь велел соединиться войскам».

Но в Москве трудно было согласиться на это соединение, когда резидент в то же время доносил: «Волохи и молдаване, знатные особы, приходят ко мне и говорят от имени старших своих и от себя, чтоб великий государь непременно приказал силам своим смело наступать на Крым, а когда бог благословит, Крым возьмут, то все христианские земли, не только Украйна, Волынь, Подолия, но и волохи, и молдаване, и сербы, поддадутся под высокую руку его царского величества. Теперь турки в большом числе стоят наготове, куда пойдут – в Польшу или к Киеву – узнать не по чему; только по некоторому тайному согласию у турок с поляками надобно ожидать турок к Киеву, и потому господари молдавский и валахский наказывают, чтоб государство Московское было в великой осторожности. Из Польши в Турцию, Крым, Молдавию и Валахию беспрестанно бегают тайные посланцы, все ищут способов, как бы помириться с турками, но от этих способов соседям надобно быть в большой осторожности. Полякам сильно не хочется, чтоб Крым и помянутые все земли были под властию великого государя, по причине православной веры, которая бы тогда обняла кругом области римской церкви. Поляки – приснобытные ненавистники церкви божией: божницы жидовские они почитают, жидов братьями они считают и обходятся с ними в сотеро лучше, чем с православным русином; духовные их сильно гонят и ненавидят церковь божию. Лютеранских и кальвинских костелов не смеют так разорять, как разоряют и пустошат восточные церкви, потому что за костелы стоит шведский король и курфюрст бранденбургский, которые об этом в договорах написали. Поэтому здешние православные христиане просят великого государя внести в договоры с Польским государством, чтоб не было гонения им от католиков».

Поляки проведали (чрез распечатывание писем, как утверждал резидент), что Тяпкин не очень к ним благоволит и пишет в Москву «перестерегательства целому здравию государства Московского от разных противных союзов и факций». Король, увидавши его, обратился с гневными словами и угрозами, тряся палкою. «По твоим затейным письмам, – кричал Собеский, – до сих пор не можем с царским величеством заключить союза и получить помощи». Тяпкину объявили, что не будут признавать его резидентом, пока не придет от нового царя грамота, подтверждающая его в этом звании; удалили его из Кракова в Варшаву. Слышались даже угрозы, что отошлют Тяпкина в Мариенбург в заточение. Тяпкин отвечал сенаторам: «Государь ваш гневается на меня и подозревает напрасно, будто я своими письмами ссорю его с царским величеством. Что королевское величество и вы, господа сенаторы, поступали и поступаете вопреки перемирным договорам, о том не я один, весь свет знает. Все знают, что вы ссылаетесь не только тайно, но и явно с турками и татарами, не объявив ничего великому государю ни через своих послов, ни через меня. Я не хочу быть здесь ни слепым, ни глухим, ни немым, что вижу и слышу, обо всем писал, пишу и буду писать к своему государю, всякую правду, и говорить обо всем буду». Действительно, Тяпкин не переставал извещать государя о «дивных замыслах французской факции»: французский король хлопочет о мире поляков с турками, чтоб можно было французские и польские войска обратить против цесаря и Пруссии; победивши цесарцев и пруссаков, обратится вместе с шведами на Московское государство. Победивши Москву, все католические государи пойдут на Турцию, не соединяясь с православным государством, чтоб народы греческого православия обратить к римской церкви. А если бы московские силы допустить на турецкие земли, то все греки, волохи, сербы, молдаване и козаки украинские с ними соединятся и возьмут верх над католическими державами. Тяпкин умолял Матвеева: «Умилосердись, донеси великому государю и всем ближним людям, чтоб непременно послали войска на Крым; все факции неприятельские этим помрачены будут и погаснут; а если не пойдут царские ратные люди этим летом на Крым, ей великое бесславие, поношение и оскорбление государству Московскому учинится». Тяпкин боялся союза шведов с поляками и потому советовал теперь же объявить войну Швеции, пока шведские войска заняты неудачною для них войною с курфюрстом бранденбургским: «Подобает, конечно, шведу от Лифлянтов заиграть трубными и рыцарскими гласы, где не трудно господь бог может первым счастием помазанника своего благословить, и не только Лифлянтами или Ригою, но и самым Варяжским морем обдарить. Теперь время разорить шведа до основания и отвести его от лукавых намерений с польским двором, потому что немецкие государи зело его изрядно подчивают и он от них, как заяц, по островам бегает. А здесь посол его разглашает: „Лихи на нас были ближние бояре, особенно Матвеев, они отвращали от мира покойного государя; но теперь дай бог здоровья патриарху московскому: он нынешнего молодого государя духовными беседами склонил к вечному миру с нами“».