В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Михаил Каминский

— Объясни, Николай Михайлович, где ты взял смелость, чтобы сотворить это чудо!

В вопросе не было комплимента. Я имел в виду догмы, какими было пропитано сознание авиаторов того времени. Эти догмы предписывали, что делать можно и что нельзя. Главное — они исключали свободу размышления, свободу выбора — как избежать опасности.

Никто бы не дал согласия на ремонт, который сделал Берендеев. Больше того, не исключено, что самолет, поднявшись в воздух, развалится, и тогда Берендееву не миновать тюрьмы. Он это знал и все–таки сделал, как подсказывал здравый смысл и требовала необходимость.

На мой вопрос Берендеев ответил так:

— Когда решаешься ехать на край света, Михаил Николаевич, надо быть готовым ко всему. Честно говоря, я назвал бы свои побуждения не смелостью, и самолюбием. А этого «добра» в каждом из нас больше, чем надо.

Может, и прав Берендеев, объясняя сделанное самолюбием. Но это было самолюбие высшего качества, которое ведет человека к подвигу.

За полтора месяца он дал на базу только две радиограммы с перечнем необходимых ему материалов. И еще одну, в которой сообщил, когда будет готов самолет. А ведь ему пришлось проделать большую организаторскую работу. Не испрашивая «указаний» местным властям, он установил с ними хорошие отношения. Ведь нужен был аврал, чтобы разобрать стену школы, вынести отремонтированные крылья, а потом заделать стену вновь. Потребовался еще один авр чтобы навесить крылья на самолет. И все это было сделано, я видел результаты.

Как же он этого добился? Берендеев умело использовал обстоятельство, характерное лишь для то

времени.

Летательный аппарат, даже раненый, принес в захолустье праздник. Люди жили здесь, можно сказать, на иждивении природы; ловили рыбу и добывали пушного зверя. Это были полуграмотные и совсем неграмотные рыбаки и охотники, имеющие самое отдаленное представление о другом, большом мире на материке. Никогда им не представлялась возможность так близко увидеть и пощупать чудо XX века — самолет. Берендеев не изображал из себя шамана с материка. После работы он шел в избушки к этим людям и рассказывал им о жизни на Большой земле. О революции о гражданской войне, о пятилетке, о стахановском движении. И эти вечерние беседы стали первым университетом для местных жителей. Всем своим поведение беспартийный механик Берендеев, впервые подавший на «край света», утверждал здесь не только начатки городской культуры, но и показывал пример братского равенства советских людей, где бы они ни были.

Ребятишки–школьники все свободное время проводили в мастерской Берендеева. Он был с ними строг, такой у него характер. Но дороже всякого баловства была возможность подать инструмент, завернуть шуруп, что–то поддержать. Впервые дети камчадалов видели и узнавали назначение, к примеру, рубанка ил тисков. На их глазах происходило превращение обыкновенного дерева или куска металла в хитроумную конструкцию, которая будет летать. Все это давало Берендееву друзей и помощников без особых усилий с его стороны. Когда был заделан последний шплинт, Берендеев

сказал:

— Машина к полету готова!

— Я полечу один, Николай Михайлович!

— За что же вы хотите обидеть меня!

— Здесь нет места обиде, У нас всего один парашют. Если я возьму тебя, то мы оба должны летать без парашютов, а это неразумно. Я опытный парашютист, работал испытателем и смогу облетать само?

После ремонта. Если же мы полетим без парашютов, но я побоюсь дать машине перегрузки, необходимые я испытательном полете.

Берендеев подчинился. Самолет выдержал испытание на максимальных нагрузках, и у меня возникло еще более уважительное и теплое чувство к этому скромному человеку.

Чтобы закончить эпизод с ремонтом самолета, считаю долгом отметить роль учителя Усть–Бельской школы, двадцатилетнего комсомольца Николая Федорова. Уступив школу, он не только безропотно кочевал с учениками по крохотным домикам местных жителей, но и помогал Берендееву в ремонте. Этот парень, как показано будущее, оказался человеком ясной жизненной полиции. Чукотка стала для него второй родиной, а сам он вырос в крупного деятеля окружного масштаба.

Через неделю после выезда с Иржениным я вернулся в Анадырь. Теперь надо быстрее устранить все недоделки, которые можно сделать только на базе и Р соседних мастерских. На это потребовалось еще пять дней при двенадцатичасовом рабочем дне.

О ЗАКОНОМЕРНОСТИ СЛУЧАЙНОСТЕЙ

Существует поговорка: «Благими намерениями вымощена дорога в ад!» Она образно выражает мысль, что не всякое доброе желание приводит к добру. А еще точнее, что и добрые намерения должны иметь под собою реальную почву.

Собственно говоря, происшедшие со мной события ч лично больше склонен отнести к тому, что обозначается словом; «Не повезло!» Однако, как доказывают философы, в случайностях тоже проявляется закономерность. Вдумчивый читатель увидит это сам.

К 23 января 1936 года усилиями всех оставшихся на базе людей дефекты, не устраненные на самолете H–67 после аварии в «Снежном», были ликвидированы. Я намеревался вылететь в залив Креста, чтобы присоединиться к Пухову, ведущему поиски Волобуева. (ели экипаж еще жив, думал я, то для него наступают критические дни. Необходимо, не теряя часа, включать м поиски H–67, ведь самолеты Быкова и Богданова еще ни введены в строй…

Я нервно поглядывал на часы, топчась около Берендеева и базового механика Мажелиса, которые ремонтировали лампу подогрева мотора. В Анадыре было минус двадцать пять при ясном небе, в Крестах тоже была хорошая погода. Есть главное для полета: исправный самолет и погода, так вот же жди теперь из–за этой мелочи!

Досадовал я сам на себя. Моя помощь механикам при ремонте была в пределах «прими–подай». Они и бед меня вполне могли обойтись, а я тем временем мог бы отремонтировать лампу, догадайся лишь ее проверить. Лампу в конце концов наладили, подогрели и запустили мотор, но на это ушла большая половина светового дня. В те годы уже существовал в авиации закон, оплаченный кровью летчиков, — вылет по маршруту производить с расчетом прибытия в пункт назначения за час до темноты.

К моменту, когда самолет был готов к полету, этого резервного часа у меня не осталось. Как же быть? Я хорошо помнил, чего нам стоил поздний вылет в «Снежное». А Волобуев! Быть может, моя сегодняшняя вполне узаконенная осторожность будет стоить жизни ему и его спутникам? Как же во имя этого я могу испугаться риска?

А погода?.. Сегодня она есть, а завтра ее не будет! И кто знает, сколько дней придется ее ждать. А тем временем волобуевцы голодают и замерзают. Нет, я имею моральное право на риск. Обстоятельства требуют от меня решимости. Ну а, кроме того, в чем конкретно выражается этот риск? До места посадки 300 километров, это два часа полета в штиль. На пути есть ^ отличный ориентир — коса Русская кошка, отделяющая лиман от моря. До нее 56 километров, и на этом отрезке я могу проверить путевую скорость. Если она 1 окажется меньше 150, вернусь на базу. После Русской кошки ориентиром будет берег моря; даже при очень плохой погоде не заблудишься и обязательно выйдешь на Уэлькаль — это селение на самом берегу. А от него рукой подать до базы геологов. Надо лететь!