Сон № 9 - Дэвид Митчелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером на полях царило безмерное умиротворение. Чтобы подбодрить Литературного Козлика, госпожа Хохлатка затеяла пирог с репейником, а Питекантроп заделывал дыру в крыше. Литературный Козлик закончил правку последней страницы и положил ее на поднос к остальным. Переписанная заново, несказанно сказочная сказка потеряла изумительную выразительность, которая осталась у него в памяти.
– Пора ужинать, – позвала госпожа Хохлатка. – Вы, должно быть, умираете с голоду, мой господин.
– Странно сказать, но я не м-могу проглотить ни м-мельчайшей крошки.
– Но, мой господин, вы же целый день ничего не ели!
Питекантроп озабоченно заворчал сквозь дыру в крыше.
Литературный Козлик задумался:
– Действительно, я ничего не ел.
– Все переживаете из-за пропавших сказок, мой господин? Скоро мы уедем, и поля с их ворами и прочим добром останутся далеко позади.
Вдруг Питекантроп вздрогнул и яростно замычал:
– Что еще за чертовщина, дикарь! Заткнись! Господин и так расстроен.
Литературный Козлик удивленно наморщил лоб:
– М-мой дорогой друг, что тебя так взволновало?
Госпожа Хохлатка выронила поваренную книгу:
– Мой господин! Что это вы жуете?
– А в чем дело? Это просто бумаж…
У Литературного Козлика отвисла челюсть. Тайное стало явным. Госпожа Хохлатка облекла правду в слова:
– Мой господин! Вы сжевали собственные страницы, едва успев их написать!
Слова застряли у Литературного Козлика в горле.
Смеркается. Я, не включая света, жду Бунтаро на кухне: меня не видно, а сам я увижу, как он подъедет, и пойму, что это Бунтаро, а не кто-то еще. Всматриваюсь в узорчатые плитки на стене; минуты кружат в предсмертном танце. Вот наконец и сияние фар. Машина Бунтаро въезжает на стоянку у входа. Мне до сих пор странно, что Бунтаро существует не только за прилавком «Падающей звезды», но и где-то еще. Ненавижу зависеть. Я прожил последние девять лет, стараясь не зависеть ни от кого и ни от чего – будь то щедрость, милосердие, привязанность, сочувствие, деньги. А теперь все насмарку. Отпираю входную дверь:
– Привет!
– Извини, что опоздал. Сплошные пробки. Твоя лихорадка прошла?
– Превратилась в простуду.
– Так вот почему ты гундосишь, как попугай. Держи: здесь упаковка «Эбису-экспорт»[130] – шесть банок, на крайний случай – и ужин из «Хокка-Хокка»[131]. Ешь быстрее, а то остынет и на вкус станет как то, из чего его приготовили. – Он вручает мне сумку и снимает сандалии. – И сигареты. Я не знал, что́ ты куришь, так что купил «Пис».
– Спасибо… Извини, нет аппетита.
– Не важно. А курить все равно тянет?
– «Пис» – это отлично.
– А почему ты сидишь в темноте?
– Просто так.
По пути в гостиную я зажигаю свет.
– Ого! – Бунтаро смотрит на мой фингал. – Красота!
– А кто сейчас в «Падающей звезде»?
– Жена. А ты думал?
– Но ведь ей нельзя перенапрягаться. Ну, э-э, она же беременна.
– Хуже, чем беременна: она беременна, и ей скучно. Честно сказать, мы с утра немного повздорили. Она, понимаешь, устала оттого, что с ней обращаются как с китом-инвалидом, – если, мол, она посмотрит еще хоть одну дневную программу о том, как делать кукол из пластиковых бутылок, то купит пистолет. Да, если тебе интересно, она знает, что произошло. Но есть и хорошая новость: похоже, она – единственная, кто об этом знает.
– Что?!
– В новостях – ничего. В газетах – тоже.
– Не может быть.
Бунтаро пожимает плечами:
– Парень, ничего не было.
– Но ведь было!
– Нет, этого не было в новостях – значит не было.
– Ты мне веришь?
– Эй! Ты что, забыл, дурень? Я же всю ночь провел за баранкой.
– Значит, все: стрельба, взрывы…
– Все засекречено. Или, возможно, все замели до того, как полиция о чем-нибудь пронюхала. Якудза всегда убирает за собой все свое дерьмо, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение свои аппетиты. Благодари судьбу, парень. Нам одной заботой меньше.
– А как же управляющий патинко?
– Да мало ли что? Выпал из окна, когда полез менять перегоревшую лампочку.
Мы выходим в сад и курим на ступеньках. Сумерки растворяются в темноте. В пруду плещется карп. Я выключаю свет, чтобы не налетела мошкара. Лягушки квакают то тише, то громче.
– Скажи, деревенский житель, чем лягушки отличаются от жаб? – спрашивает Бунтаро.
– Жабы живут вечно. Лягушки прыгают под колеса.
– М-да, а ведь на твое обучение шли мои налоги.
– Бунтаро, тут вот еще что. Помнишь, я говорил про кошку…
– Эта животина? Да они с моей женой уже не разлей вода. Так что будущее Кошки обеспечено. Давай-ка покормим рыбок.
Он приносит из дома коробку чего-то рассыпчатого, пахнущего так же, как еда из «Хокка-Хокка». Мы по очереди кидаем в пруд щепотки корма. Карп молотит хвостом и хлюпает.
– Бунтаро, я действительно тебе очень благодарен.
– За рыбий корм? Пустяки.
– Я не о рыбьем корме.
– А, за сигареты? Потом расплатишься.
Я умолкаю.
Голодный город
Госпожа Хохлатка снесла яйцо, последнее за неделю. Она обернула его ватой, положила вместе с другими в плетеную корзину и накрыла салфеткой. Потом в последний раз пробежала глазами список покупок: вязальная спица номер девять, специальное спиртовое средство от блох, индийское индиго для инкунабул, польский полироль, занзибарские заедки и закуски, две связки свежих светских свечей. В дверь ее будуара постучали, потом раздалось «кхм» Литературного Козлика.
– Да, мой господин?
Дверь со скрипом приоткрылась, и Литературный Козлик поверх пенсне заглянул в щель:
– Вы собираетесь на рынок, госпожа Хохлатка?
– Да, мой господин. Хочу продать свои яйца.
– Замечательно, замечательно. В этих м-местах я чувствую катастрофическую нехватку коротких рассказов. Я подумал, м-может быть, вы отнесете одну из м-моих книг на рынок, вдруг м-мимо будет проходить какой-нибудь книготорговец. М-мало ли, что м-может случиться. Предложение, спрос и все такое…
– Ваша правда, мой господин.
Госпожа Хохлатка была настроена скептически, но, не желая оскорбить чувства Литературного Козлика, положила книгу в карман фартука. Дверь со стуком распахнулась, и в комнату ворвался ветер. Питекантроп вопросительно замычал с порога.
– Да, ухожу, – ответила госпожа Хохлатка. – Нет, со мной нельзя – ты опять распугаешь всех покупателей, как в тот раз, на марше в Марракеше.
Питекантроп пробормотал что-то насчет одолжения и раскрыл перед госпожой Хохлаткой сложенные ладони.
Она чуть не выронила корзину:
– Червяки?! У меня в будуаре! Здесь живут уважаемые, сытые создания! Они не едят червей! Этой гадости не место рядом с моими чудесными свежими яйцами! Убирайся отсюда сейчас же! Невежа!
«Господи, спаси и сохрани мои переливчатые перышки», – думала госпожа Хохлатка, проходя по разоренным пустошам. Что
