История России. Факторный анализ. Том 1. С древнейших времен до Великой Смуты - Сергей Нефедов

Для пушек требовалась медь, а на Руси в те времена не было медной руды; это стало главной проблемой для русских оружейников и для правительства. Паоло Джовио со слов московских послов писал, что в России нет никаких металлов, кроме железа.[1198] Медь (и, если удастся, пушки) доставляли из Германии через Новгород. Эта торговля была сопряжена с большими трудностями: еще в 1422 году Ливонский орден запретил вывоз металлов в Россию, и ревельские купцы вели торговлю контрабандой, отправляя оружие в бочках из-под сельди.[1199] Чтобы облегчить торговлю с Западом, великий князь в 1492 году распорядился построить в устье Нарвы каменную крепость Ивангород; на Балтийском море появились первые московские корабли. Однако в 1496 году шведы овладели Ивангородом и разрушили его; затем началась война с Ливонией, и в битве под Изборском русские потерпели поражение от вооруженной пищалями орденской пехоты. Это поражение побудило Василия III в 1506 году создать свои отряды пищальников – правда, эти отряды набирались, как и турецкие азебы, с определенного числа дворов и лишь на время похода.[1200] Для нового войска не хватало оружия; это особенно проявилось во время войны с Литвой, когда русские войска терпели постоянные неудачи при осаде крепостей. Император Максимилиан, который был союзником России в этой войне, отправил на помощь отряд пехоты и пушки; в 1514 году под Смоленском у русских было уже 140 пушек; крепостная стена была разрушена осадной артиллерией и город пал.[1201]

5.5. Правление Василия III: продолжение реформ

Василий III (1505–1533) продолжал политику своего отца и подобно Мехмеду II пытался лишить знать ее привилегий. По восточному обычаю после смерти государя все жалованные грамоты должны подтверждаться его наследником[1202] – такой обычай существовал и на Руси. Василий III не подтвердил очень многие жалованные грамоты; после переписей Ивана III это был второй удар по вотчинным привилегиям; после этого податные иммунитеты сохранились лишь у сравнительно немногих монастырей, бояр и князей.[1203] «В течение всего правления Василия III иммунисты, как правило, принуждались к уплате государственных налогов, а судебные иммунитеты ограничивались путем изъятия из вотчинной юрисдикции тяжб по вопросам душегубства и разбоя», – отмечает С. М. Каштанов.[1204]

Удельные князья, братья великого князя, не поддерживали политику ограничения иммунитетов и сохраняли податные привилегии своих бояр.[1205] Со своей стороны, великий князь проводил жесткую политику в отношении удельных княжеств. Стремясь уничтожить эти княжества, Василий (как и его отец) запрещал своим братьям жениться – эта практика близко напоминала обычаи османского двора.[1206]

Василий III приблизил к себе одного из главных советников своего отца, Василия Патрикеева; к этому времени Патрикеев был пострижен в монахи, и теперь его звали старцем Вассианом. Вассиан яростно обличал «сребролюбие» «святых отцов», и Василий думал с его помощью осуществить замысел своего отца – конфисковать и раздать в поместья земли церкви. Эта попытка закончились неудачей, дело свелось лишь к запрету земельных вкладов в монастыри в некоторых уездах.[1207] Между тем война с Литвой требовала увеличения армии, и московское правительство производило новые поместные раздачи. При присоединении Пскова, Смоленска, Рязани Василий III следовал методу, опробованному при овладении Новгородом, – конфискация земель и выселение знати, а затем испомещение московских дворян.[1208] Отбирая земли у бояр, он ссылался на справедливость, говорил, что было «насилье велико черным и мелким людям от посадников псковских и бояр».[1209]

Приближенные великого князя временами высказывали те же мысли, что и советники Ивана III. Преемник Курицына, глава ведомства внешних сношений Федор Карпов, писал, что самодержец должен править «грозою правды и закона» и в подтверждение своих мыслей ссылался на Аристотеля.[1210] Однако было ясно, что дело не в Аристотеле: боярский сын Берсень прямо ставил в пример Турцию. Он говорил Максиму Греку: «Хотя у вас цари злочестивые, а ходят так, ино у вас еще бог есть».[1211]

Василий III был самодержавным государем, недруги обвиняли его в том, что он решает дела «сам-третей у постели». Если Иван III, случалось, выслушивал от своих бояр «укоризные словеса», то его сын никакой «встречи» не терпел. Хотя в правление Василия III появляются первые упоминания о Боярской думе, в те времена она не была установившимся институтом: великий князь советовался с «ближними боярами», но лишь с теми, с кем он считал нужным советоваться по данному делу.[1212] По мнению Герберштейна, Василий III своей властью превосходил всех монархов в мире. «Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, – писал имперский посол, – своих братьев, бояр и незнатных подданных, он может присвоить себе имущество любого из них. Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех; из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним… Они открыто заявляют, что воля государя есть воля божия и, что ни сделает государь, он делает по воле божией».[1213] Иосиф Волоцкий в своем послании к великому князю цитировал греческого философа Агапита: «Царь убо естеством подобен есть всем человеком, а властию же подобен есть вышням Богу».[1214] Агапит был советником императора Юстиниана и создателем доктрины византийского самодержавия; его труды знали в церковной среде, и в Лаврентьевской летописи эта цитата приводится в характеристике Андрея Боголюбского – одного из ярких представителей византийской традиции на Руси. Теперь, через три столетия, византийская традиция возвращалась в Россию вместе с османской традицией – как отмечалось выше, идея османского самодержавия также подпитывалась этой традицией.

Претендуя на «подобие Богу», Василий III мог позволить себе открыто нарушать законы церкви; при заключении брака он устроил «смотрины невест» – то есть поступил согласно чуждому православию восточному обычаю; через двадцать лет он развелся – что было совершенно недопустимо для православного человека. Так же, как турецкий султан, Василий III брил бороду – хотя (как и у мусульман) это считалось позором для настоящего мужчины – но султан и царь стояли выше традиции.[1215] Нужно отметить, что при Василии III в Москве распространились турецкие обычаи и моды. Мартин Груневег с удивлением говорит о бытовании «турецкого обычая» выражать свое горе, бросая шапку на землю и разрывая на себе одежду.[1216] Автор «Бесед валаамских чудотворцев» стыдит русских людей за обычай носить турецкие шлыки и порты, а Стоглавый собор упоминал о чуждом христианству обычае входить в церковь в турецкой шапочке-тафье. Максим Грек писал друзьям на родину, что скоро московитяне, пожалуй, наденут и чалму.[1217]

К правлению Василия III относятся сведения о том, что сроки пребывания на должности наместников и волостелей в этот период ограничивались полутора годами. По оставлении поста эти должностные лица были обязаны представить отчет – причем любой обиженный ими простолюдин мог вызвать обидчика на суд князя.[1218] Наместники постепенно отстранялись от финансовых дел и сбора налогов, эти дела передавались в ведение новых чиновников, «городовых приказчиков». К 1539 году относится первая известная историкам губная грамота, эта грамота передавала часть судебных дел губным старостам. Все эти мероприятия имели цель разделения военного, судебного и финансового управления на местах.[1219] Мы отмечали ранее, что разделение военных, судебных и финансовых властей было характерной чертой системы управления в Османской империи. Другой характерной чертой османской системы была практика назначения наместников на короткие сроки – наместники-бейлербеи назначались обычно на три года, а судьи-кади – на один год.[1220] Эта практика было обычной в мусульманском мире; она описана в знаменитой «Книге правления» Низам ал-Мулька.[1221]

Обращает на себя внимание еще одно мероприятие, проведенное вскоре после смерти Василия III – очевидно, во исполнение замыслов великого князя. В 1533–1534 годах была проведена монетная реформа, уменьшившая вес русской копейки с 0,79 до 0,68 грамма. Таким образом, копейка было приравнена по весу к турецкому акче.[1222]

В конечном счете трансформация по османскому образцу привела к становлению новой общественной структуры Московского царства. В правление Ивана III и Василия III мы видим тенденцию к укреплению самодержавной власти, к созданию этатистской монархии. Происходит частичная конфискация земельной собственности бояр, в других случаях частные владения огосударствляются путем обременения их владельцев военной службой и налогами. Мы наблюдаем, как монархия формирует новую элиту, регулируя положение ее фракций. Важность этой формирующей и главенствующей роли государства в свое время подчеркивал А. В. Романовский-Славатинский, видевший именно в этом «радикальное и основное» отличие российского дворянства от европейской аристократии.[1223] Как признает большинство исследователей, отмечает Н. Коллман, для западной монархии была характерна полная зависимость короля от элиты, а для Московского царства – автократия, не делящаяся своей властью ни с какими социальными группами.[1224] Характерно, что эта автократия регулирует отношения внутри общества, прибегая к не знакомым на Западе бюрократическим методам – к переписям, земельным кадастрам и обязательным для всего населения законодательным кодексам. Как известно (если не считать «Книгу страшного суда»), переписи и кадастры появились в Европе только в конце XVIII века.[1225]