Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - Сергей Цветков

В конце 1016 или в начале 1017 г. Ярослав сел победителем на столе «отьне и дедни». С этого момента история междоусобицы сыновей Владимира получает наконец более или менее прочную документальную основу.

Глава 2.

КНЯЗЬ БОЛЕСЛАВ И «СЕНЬОР» СВЯТОПОЛК 

Ярослав в Киеве

Вступление Ярослава в Киев ознаменовалось большим пожаром, уничтожившим часть города и несколько храмов. «Ярослав ввоиде в Киев, и погореша церкви», — коротко замечает летопись под 1017 г. Ничто, однако, не указывает на то, что пожары в городе возникли вследствие военных действий или бесчинств новгородского войска. Титмар, который тоже знает о «сильном» киевском пожаре 1017 г., пишет, что киевский собор Святой Софии (возведенный еще Ольгой) сгорел тогда «по несчастному случаю»[197]. Причиной пожара была, вероятно, какая-нибудь злосчастная «свечка», от которой неоднократно горела дотла не только Москва, как утверждается в известной поговорке, но и подавляющее большинство древнерусских городов.

Ярослав не оставил киевлян в беде. По-видимому, из княжеской казны были отпущены значительные средства для восстановления Киева и его христианских святынь. От Титмара знаем, что собор Святой Софии к лету 1018 г. был уже заново отстроен[198].

Ярослав старался, конечно, неспроста. Его положение в Киеве было довольно шатким, так как он пока еще не являлся старшим в княжеском роду. Правда, изгнав из Киева родного дядю, Ярослав доказал свое право на киевский стол, ибо битва, по понятиям века, считалась судом Божиим. Однако в Польше укрывался Ярославов брат, и, что хуже всего, это был старший брат. И хотя изгнание, почитавшееся небесной карой за грехи, временно лишило Святополка прав старшинства, оно отнюдь не исключило его бесповоротно из числа претендентов на киевский стол, ведь если «изгнанный князь силою оружия возвращал свое право, свою волость, то в этом видели возвращение к нему благосклонности Божией, прощение греха»{215}. А в 1017 г. Святополк как раз готовился вернуть себе Божие благоволение. Поэтому Ярославу было крайне важно заручиться поддержкой киевлян в преддверии неизбежного столкновения со старшим братом.

Позиция Польши и Германии

Положение Ярослава осложнялось тем, что ему фактически предстояло вести войну с Польшей, которая в первой четверти XI в. превратилась в одно из могущественнейших государств Восточной Европы. Своим возвышением Польша была обязана Болеславу I, положившему жизнь на то, чтобы усилить польскую державу за счет ослабления всех соседних стран. Болеслав взошел на престол Пястов, изгнав четырех своих младших братьев из их уделов и ослепив двух других родственников. Объединив таким образом Польшу под своей властью, он с конца 90-х гг. X в. начал активно вмешиваться в дела соседей, всячески подогревая и раздувая их внутренние раздоры и смуты. Будучи искушенным политиком и человеком незаурядного ума («бяше смыслен» — характеризует его политические способности наш летописец), Болеслав отлично понимал историческую задачу, стоявшую перед Польшей, — дать отпор немецкому натиску на славянский восток. Но вместо того, чтобы привлечь к себе окрестные славянские народы миролюбивой политикой, Болеслав предстал перед ними в образе завоевателя, едва ли не худшего, чем немцы. Он неоднократно тревожил поморских славян, разорял Чехию и Моравию, наводил на Русь печенегов, а в 1013 г. и сам опустошил русские земли. Так, при самом зарождении государственного бытия Польши обнаружилась коренная неспособность поляков возглавить дело славянского единения.

Начало русской междоусобицы пришлось на время очередного обострения отношений Болеслава с германским императором Генрихом II (1002—1024). Став по условиям Мерзебургского мира 1013 г. вассалом Генриха, Болеслав уклонился от участия в походе имперского войска на Рим (1014) и вступил в сношения с противниками императора в Чехии. Вследствие этого Генрих, вернувшись из Италии, летом 1015 г. объявил вероломному вассалу войну, которая помешала Болеславу оказать немедленную помощь Святополку. Германский фронт остался для польского князя главным и в 1016 г. Он деятельно укреплял западные рубежи Польши, не шел ни на какие уступки и вел себя, по словам Титмара, чрезвычайно вызывающе.

До сих пор у Болеслава не было повода беспокоиться за свой восточный тыл, так как у наследников Владимира хватало других забот, нежели затевать заварушку на русско-польской границе. Но вокняжение в Киеве Ярослава заставило его задуматься над кардинальной перегруппировкой своих сил. Восстановление политической целостности Русской земли сулило Болеславу крупные неприятности, ибо Ярослав, как никто другой, был заинтересован в военно-политическом ослаблении Польши, которая одна только и могла доставить Святополку необходимые средства для борьбы за киевский стол.

В 1017 г. случилось худшее из того, чего мог опасаться польский князь. Генрих II и Ярослав, как и подобает естественным союзникам, протянули друг другу руки и заключили военный союз против Польши. Надо отдать должное Болеславу — в этой критической для него ситуации он не потерял присутствия духа и сумел расстроить замыслы своих врагов. Сначала он пустил в ход дипломатические увертки, мороча императору голову призрачной надеждой на мирное завершение конфликта и одновременно выпрашивая у киевского князя руки его сестры Предславы. Ярослав ответил твердым отказом, Генрих колебался, но так или иначе Болеслав добился своего: в стане его противников возникло некоторое замешательство.

В результате, когда летняя кампания все-таки началась, союзники не сумели согласовать совместные действия. Генрих выступил против Болеслава первым, потерпел неудачу и в октябре—ноябре, так и не дождавшись вестей от Ярослава, дал согласие на заключение перемирия с Польшей. Только затем, пишет Титмар, он узнал, «что король Руси, как и обещал ему через своего посла, напал на Болеслава, но, овладев [неким] городом, ничего более там не добился»[199]. Сверяя это известие с сообщением Новгородской I летописи о том, что в 1017 г. «Ярослав иде к Берестию», можно заключить, что Брест, вероятно, и был тем городом, взятием которого ограничились военные успехи Ярослава[200]. Вместо того чтобы идти вперед на соединение с Генрихом, он должен был поспешить на выручку собственной столице, под стенами которой нежданно вырос печенежский табор. Нападение печенегов на Киев в 1017 г.[201], несомненно, было частью стратегического плана Болеслава по разъединению германо-русской коалиции. Киевляне продержались в осаде до подхода княжеского войска. С прибытием Ярослава было решено дать печенегам сражение. «Злая сеча» продолжалась весь день, «и едва к вечеру одоле Ярослав». Печенеги были разгромлены наголову, множество их потонуло в Сетомле (приток Почайны) во время бегства.

Неудача сломила Генриха. Император расторг союз с Ярославом. 30 января 1018 г. в Будишине (Баутцене) был подписан польско-немецкий мирный договор. Несмотря на одержанную победу, Болеслав не стал раздражать Генриха какими-то новыми требованиями, удовольствовавшись подтверждением своих ленных прав на Лужицкую и Мейсенскую марки, приобретенные им по Мерзебургскому договору 1013 г. Сверх того он почел за благо породниться с саксонской знатью и через несколько дней после заключения Будишинского мира, даже не дождавшись окончания Великого поста, женился (в четвертый раз) на дочери мейсенского маркграфа Эккехарда Оде, чем вызвал строгое нарекание со стороны Титмара, нашедшего, что неуместная поспешность польского князя не позволяет осенить данный брак церковным благословением.

Вассальная клятва Святополка

Похоже, что на переговорах в Будишине не был обойден вниманием и русский вопрос. Болеслав, кажется, добился от Генриха прямой санкции на военные действия против Ярослава, тем самым превратив свой будущий поход на Киев в официальное предприятие Священной Римской империи. На это указывает как участие в русском походе 1018 г. крупного немецкого отряда, так и последующее сообщение Титмара, что, уже находясь в Киеве, Болеслав отправил посольство «к нашему императору, чтобы и далее заручиться его благосклонностью и поддержкой, уверяя, что все будет делать согласно его желаниям».

Святополк, со своей стороны, видимо, тоже предоставил залог верности императору. В чем это выразилось, можно догадаться по титулатуре Болеславова зятя в сочинении Титмара. Дело в том, что если Ярослава немецкий хронист последовательно именует rex — «король», то по отношению к Святополку он столь же неизменно пользуется термином довольно неопределенного содержания senior, то есть что-то вроде «господин». Что стоит за этим различием, поясняет А.В. Назаренко: «Применение к древнерусским князьям, причем необязательно только киевским, титула rex — обычная практика западноевропейских латинских источников… Учитывая, что и Титмар, и другие немецкие источники его времени регулярно титулуют польских, чешских, полабских князей dux (титулом принятым для немецких герцогов), некоторые историки усматривали в титуле rex признание могущества Руси. Такое мнение выглядит слишком прямолинейным. Несомненно, с титулом rex у Титмара ассоциируется некоторая сумма политической власти… Но не этот момент был определяющим. Помимо Владимира и Ярослава, титул rex в хронике применяется к английским королям, венгерскому королю Иштвану (Стефану) I, скандинавским конунгам, причем не только известным королям объединенной Дании X — начала XI в. Харальду Синезубому и Свену Вилобородому, но и местным конунгам. Легко прийти к выводу, что dux (или, реже, senior) Титмар именует правителя, включенного в политико-юридическую систему Германской империи (полабские и чешские князья, равно как и польские — по крайней мере, применительно к части своей территории — с точки зрения немецкой стороны были вассалами Империи), тогда как rex — напротив, находившегося вне этой системы. Таким образом, различие проведено не по принципу политического могущества, а по принципу суверенитета»{216}. Если наблюдения известного медиевиста верны, то это значит, что Святополк, пускай и формально, согласился на то, чтобы получить княжение в Русской земле из рук императора в качестве лена, то есть на правах имперского вассала.