Три аксиомы - Зыков Иван Максимович

— Чудесно! Говорите, двенадцатый век? Блестяще! Изумительно!

Проняло и захватило без всякой подготовки.

Нет, наши предки лаптем щей не хлебали, понимали что к чему; действия их подчинялись закону целесообразности. Да об этом свидетельствует уже сам выбор места для первоначального поселения.

Все начинается с малости, человек приходит на готовое. Сначала вон как просторно казалось людям на опольях. Но шли годы, в каждой семье появлялось много детей, десятки внуков, и даже не сочтешь, сколько правнуков. Множился народ, и сгущалась теснота. Уже не хватает хлеба, собранного на опольях. Выход один: надо расселяться. А куда? Кругом синели леса, курились сыростью болота. Вставала задача — создать землю, взять ее из-под леса и болота.

Лес уничтожается не рубкой, а корчевкой. Нелегкая это работа, но иного-то выхода нет. Опять же земля под лесом плохая, но, если обильно полить ее мужицким потом, подзолистая почва тоже становится способной давать урожай.

Народ-земледелец совершил великий подвиг, сумев в обстановке тяжелых войн создать за три-четыре века много полей на месте почти сплошных бывших лесов по всему Волго-Окскому междуречью, в нынешних областях: Московской, Калининской, Ярославской, Ивановской и Владимирской.

Одновременно развиваются ремесла и растут города. Еще в XII веке выходит на сцену Москва — маленький вначале городок, занимавший не всю нынешнюю территорию Кремля, а крошечный пятачок на месте Боровицкой башни. Рядом растет посад, и там работают кузнецы, гончары, шорники. Без их изделий не может существовать земледелец; ему нужны железные наконечники к сохе, серпы, косы, топоры.

Москва стоит уже не в густом лесу, ее окружает множество полей и деревень; лишь немногие их имена дошли до нас: Кучково, Кудрино, Сущево, Напрудное.

Струги с товарами плывут по всей реке от Можайска до Коломны, и вскоре Москва берет власть над всей округой, а впоследствии выдвигается на положение главного города Северо-Восточной Руси. К 1520 году Москва, вобравшая в свои пределы ближние деревни, становится громадным городом с населением в 100 тысяч человек.

Не личные достоинства московских князей служили основой ее возвышения. Из древних летописей видно, что в XIV и XV веках хлеб в Москве дешевле, чем в других городах. Значит, было много хлеба, много земли. И это не удивительно, южная часть нынешней Московской области между Москвой, Серпуховом, Каширой и Коломной никогда не лежала под ухудшающим почву хвойным лесом, там росли дуб и липа, земля под ними лучше, и ее выгодно было расчищать.

Земля кормила, она же служила источником государственного бюджета, потому что подати в казну собирались в зависимости от размера землевладений. И земля же была основой военной силы, потому что помещики за владение землей несли службу и обязывались являться «конны, людны и оружны».

Это только Леонид Леонов старается не замечать, в чем заключалось богатство русского народа. А на самом-то деле все настолько просто, что монголо-татары, завоевавшие Русь в XIII столетии, мгновенно сообразили, чем жив русский народ, и установили дань с земли, для чего производили земельные переписи.

Увеличивая раскорчевки земли из-под леса, народ накапливал силу. И вот с какой быстротой растет сила: в конце XIV века Русь уже была в состоянии дать бой на Куликовом поле, в конце XV века свергнуто монголо-татарское иго, а потом с каждым столетием все дальше на юго-восток и юг выдвигается пограничная линия оборонных укреплений, пока русские не доходят, наконец, до Черного моря и Кавказа. Карту можете поглядеть в 33-м томе Большой Советской Энциклопедии, на странице 369-й.

Продвижение русских было закономерной победой сохи земледельца, как более высшей формы хозяйства, над степным кочевьем.

Как было сказано, в Московской Руси вели учет земель для отбора податей. Материалы заносились в писцовые книги.

Много говорилось о том, что в старину не пользовались никакими измерительными инструментами, определяли площади на глазок, и потому, дескать, писцовые книги не отличаются точностью. Нет, земледельцы хорошо знали размеры своих участков. Трудом земля была промерена, сохой пропахана, ногами исхожена. Писцовые книги при всех своих недостатках служат достоверным источником. К сожалению, не все до нас дошли.

На основании писцовых книг и других архивных документов историк Н. А. Рожков глубоко изучил сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке и пришел к неожиданным, даже ошеломляющим выводам. Оказалось, что в Московском, Звенигородском, Рузском, Верейском, Волоколамском, Дмитровском, Тверском, Кашинском и других уездах нечерноземного центра при царе Иване Грозном пахотной земли было больше, чем в конце XIX века, а лесов меньше.

Но в конце царствования Ивана Грозного в стране разразился острейший хозяйственный кризис. Он был результатом опричнины, трудных войн, тяжелого налогового бремени. Крестьяне бежали на юг, осваивали целинные степные черноземы. Центр же пустел и зарастал лесом.

Тому же процессу запустения центральных районов способствовали голод, мор, «Смутное время» и польская интервенция начала XVII века. К 1620 году в центральных нечерноземных районах заросло лесом 60 процентов культурных сельскохозяйственных земель.

В дальнейшем «трудный хлеб» с тощих лесных земель уже не может конкурировать с «легким хлебом», добытым на черноземах. Поэтому в нечерноземной полосе обратное отвоевывание земель, заросших лесом, идет туго и замедленно. Зато быстрое развитие получает ремесло. Оно и помогает Центру выдерживать экономическое соревнование с новыми хлебородными районами. Некоторым ремесленным селам нечерноземной полосы суждено было впоследствии стать крупными промышленными центрами (Иваново-Вознесенск, Орехово-Зуево).

Таким образом, процесс «уничтожения лесов» на Руси не шел безостановочно и, конечно, не был катастрофическим.

Советские историки детально изучили хозяйство Московского государства, но первым пролил свет на это дело Н. А. Рожков. Его работа опубликована в «Ученых записках Московского университета» в 1899 году.

В том же 1899 году Московский Художественный театр поставил пьесу Чехова «Дядя Ваня», и великий Станиславский в роли доктора Астрова говорил со сцены о бессмысленном и безостановочном уничтожении лесов.

Видите, какое противоречие?

Много ли людей смогло прочесть университетские ученые записки? Какие-нибудь малые единицы. А «Дядю Ваню» ставили сотни театров. Да и вообще трудно найти грамотного человека, который бы не читал пьес Чехова. Все мы были взволнованы словами доктора Астрова, глубоко переживали, сочувствовали.

Напрасно вы станете искать слово «дачник» в Толковом словаре живого великорусского языка В. Даля, вышедшем в 60-х годах XIX столетия, его там нет. Не встречается это слово и в художественной литературе первой половины прошлого века. В то время оно еще не «ожило». А в рассказах Чехова оно пестрит. И сам Чехов в пьесе «Вишневый сад» дает этому явлению точное толкование: «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности».

В деревне появились люди, хозяйственно с деревней не связанные, питавшиеся привезенными из города сардинками и колбасами, о чем свидетельствуют письма того же Чехова.

Для мужика природа — кормилица, господа тоже понимали свою зависимость от земли, а для дачника природа — пейзаж. Дачник хотел тишины, покоя и нетронутой природы, а природа оказывалась шибко тронутой хозяйственной деятельностью человека: тут и голая земля, вспаханная плугом, и коровьи стада, и навоз. Дачник взял да и осудил земледелие и вообще всякую хозяйственную деятельность человека, портящую пейзаж, разрушающую красоту.