ТАЙНЫ ЛУННОЙ ГОНКИ - Юрий Караш

– Есть… Дементьев, — совсем смутившись, ответил Челомей.

– В следующий раз звоните ему и докладывайте. Это его, а не моя обязанность заниматься ракетными запусками. Если возникнет необходимость, он меня проинформирует. Всего хорошего. — Косыгин положил трубку».

Подобный разговор был для Челомея, привыкшего к «отеческой заботе» о своей деятельности, проявляемой Кремлем, подобен шоку. Впоследствии он, правда, установил контакт с Брежневым и даже заручился поддержкой Гречко, но о «двухсотке» больше не заикался[463].

Фактическое окончание сотрудничества

События, произошедшие в области внутренней политики СССР, а также на международной арене, в первую очередь смена хрущевского руководства на брежневское, а также усилившаяся агрессивная экспансия США во Вьетнаме фактически подписали «смертный приговор» советско-американскому космическому сотрудничеству второй половины 1960-х гг. Впрочем, Соединенные Штаты предприняли несколько попыток реанимировать, пусть и ограниченное, взаимодействие двух стран за пределами атмосферы. Увы, их результаты были более чем скромны.

Так, Благонравов согласился встретиться с Драйденом в ходе работы сессии КОСПАРа в г. Map-дель-Плата (Аргентина) в мае 1965 г., но лишь при том условии, если их переговоры будут носить неформальный и неконкретный характер. Он объяснил это тем, что не смог привезти в Аргентину экспертов для проведения двусторонних переговоров, а сам не имел полномочий для такого рода действий[464].

Благонравов объяснил отсутствие прогресса в установлении обмена метеорологическими данными, полученными при помощи спутников, тем фактом, что «качество советских спутниковых снимков не могло сравниться с качеством американских спутниковых снимков и к тому же они не соответствовали условиям, оговоренным в соглашении». Он намекнул на то, что метеорологическая служба СССР не подчиняется Академии наук. Впрочем, при этом Благонравов выразил уверенность, что необходимые снимки из космоса будут в СССР уже к концу 1965 г.

Драйден дал понять Анатолию Аркадьевичу, что «по его мнению, научное сообщество США не станет поднимать вопрос паритета», и попросил советского коллегу «четко довести до сведения [тех, от кого зависело решение данной проблемы], что мы не сможем бесконечно поддерживать [«холодную»] линию, если метеорологические данные, полученные со спутников, не будут в скором времени доступны».

По словам Драйдена, Благонравов «очень сожалел о том, что не смог обеспечить достаточного количества компетентных советских ученых в Аргентине» и что «рассчитывал на продолжение формальных переговоров в сентябре в Нью-Йорке». Драйден поинтересовался, «не оказала ли политическая ситуация воздействия на [их с Благонравовым] двусторонние отношения и не она ли причина, по которой в этот раз не проведено официальных переговоров». Анатолий Аркадьевич отверг данное предположение. Что же касается объяснения причин отсутствия на сессии КОСПАР значительного числа советских космических специалистов, то они, по словам Благонравова, просто не успели к ней подготовиться[465].

Последующая политика США в отношении космического взаимодействия с СССР не может не вызывать удивления. Казалось бы, советская сторона, пусть и в завуалированной форме, но четко дала понять — интереса в сотрудничестве с Америкой нет или, во всяком случае, не может быть, пока не будут решены более широкие вопросы безопасности. Об этом прямо сказала на пресс-конференции, организованной сразу после завершения сессии КОСПАР, заместитель председателя отделения космонавтики АН СССР Алла Масевич. Вот как она ответила на вопрос американского корреспондента, почему Советский Союз не планирует осваивать космос совместно с другими государствами:

«…вообще-то, мы работаем в тесном сотрудничестве со многими странами, и было бы желательно расширить взаимодействие в данной сфере, однако, факторы военного характера не позволяют сделать это. Чтобы такое стало возможно, необходимо, в первую очередь, достичь истинного разоружения»[466].

Однако, несмотря на кажущуюся тупиковость ситуации, США по-прежнему продолжают бесплодные попытки образовать хоть какое-нибудь действенное партнерство с Советским Союзом в космосе. Так, в сентябре 1965 г. глава НАСА Уэбб по личному поручению президента Джонсона направил приглашение для какого-либо крупного советского ученого присутствовать на запуске очередного корабля по программе «Джемини» (речь шла о «Джемини-VI»)[467]. Приглашение не было принято Кремлем, хотя Келдыш подтвердил, что советские ученые no-прежнему «положительно относятся» к сотрудничеству с США в области космоса. По мнению газеты «Балтимор Сан» (и, надо сказать, небезосновательному), СССР отверг приглашение «не только из-за прохладных отношений между Москвой и Вашингтоном вследствие вьетнамской войны, но и из-за предположения Советского Союза, что в случае принятия приглашения, ему придется ответить взаимностью, пригласив американского ученого на один из сверхсекретных запусков»[468].

Предположение американской газеты было спустя месяц с лишним подтверждено Н. П. Каманиным. До тех пор, пока космические аппараты выводятся в космос ракетами, используемыми, в том числе, и в военных целях, СССР не сможет отплатить взаимностью американцам и показать им свои носители, отметил генерал-лейтенант. Тем более если принять во внимание, специально подчеркнул помощник главкома ВВС по космосу, что «наши ракеты были, есть и, мы уверены, будут самыми мощными в мире, с наибольшей дальностью полета и способностью нести полезную нагрузку»[469].

Пожалуй, единственный проблеск случился лишь в октябре 1965 г. Во время работы очередной сессии Комитета ООН по космосу советские специалисты встретились с американскими с тем, чтобы совместно разработать план нового проекта в этой области.

6 января 1966 г. Уэбб, ставший после смерти Драйдена представителем американской стороны в отношениях между НАСА и АН СССР, направил письмо Благонравову с просьбой предоставить агентству описание экспериментов, проведенных при помощи советских КА типа «Венера»[470]. Цель подобного обращения состояла в том, чтобы избежать ненужного дублирования исследований, которые планировалось осуществить при помощи аналогичной американской техники. В ответе Анатолий Аркадьевич дал понять, что не располагает полномочиями для предоставления такого рода информации[471]. В марте и мае того же года Уэбб отправил Благонравову очередное письмо с предложением советской стороне самой определить области космической деятельности, в рамках которых можно было бы расширить сотрудничество между двумя странами[472]. Благонравов ответил, что Советский Союз еще не готов к дальнейшему сотрудничеству[473].

Тут, наверное, можно было бы поставить точку в рассказе о попытках (в основном неудачных) образовать советско-американский космический «альянс» во второй половине 1960-х гг., если бы не три обстоятельства. Первое: в 1966-1967 гг. СССР неожиданно предоставил США метеорологическую информацию в рамках так называемой «холодной линии». Второе: 27 января 1967 г. США, СССР и Великобритания подписали «Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела».

Наконец, третье — трагедии, потрясшие сначала американскую, а затем — советскую космические программы. Первая произошла 27 января 1967 г. на стартовой площадке, во время одного из занятий в рамках подготовки к первому полету по программе «Аполлон». Экипаж корабля «Аполлон-1» (по другому «насовскому» обозначению «Аполлон-204») в составе Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи погиб в результате случайного возгорания, случившегося в кабине их корабля[474].

Вторая — 24 апреля того же года, когда советский космонавт Владимир Комаров погиб при приземлении из-за отказа парашютной системы, после завершения первого испытательного полета по программе «Союз».

К сожалению, нет сведений о том, насколько подвигли трагедии руководителей советского государства и, в частности, космической программы СССР, к мысли о том, что, объединив усилия с другой космической державой — США, подобные инциденты можно было бы предотвращать в будущем. Но у руководства НАСА подобные мысли возникли. Свидетельство тому — слова Уэбба, которые он произнес на пресс-конференции через три дня после пожара на «Аполлоне-1»:

«Мы в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства стремимся сделать каждое реальное усилие [чтобы обеспечить безопасность астронавтов]. Могли бы жизни, которые уже нельзя вернуть, быть спасены, если б мы знали надежды, устремления и планы друг друга? Или могло бы их спасти полноценное [советско-американское] сотрудничество, будь оно в наличии на тот момент?