Лев Троцкий - Георгий Чернявский

В отношении Троцкого аналогичное подозрение было выдвинуто, как уже отмечалось, британским послом в Петрограде Бьюкененом, против чего Троцкий протестовал в письме российскому министру иностранных дел уже в день прибытия в Петроград.[442] Сам посол от обвинений отказался. Однако в связи с кампанией в прессе против Ленина и других социал-демократов, возвратившихся в Россию через германскую территорию, правые и либеральные печатные органы вновь выдвинули обвинения против Троцкого. Милюковская «Речь» сообщила, что Троцкий получил от немцев в США 10 тысяч долларов для «ликвидации Временного правительства».[443] Всю эту историю Троцкий рассказал в газете Горького «Новая жизнь», завершив ее патетическими и, по сути, видимо, правдивыми словами: «Для того чтобы на будущие времена ввести необходимый поправочный коэффициент в измышления обо мне гг. лжецов, клеветников, кадетских газетчиков и негодяев вообще, считаю полезным заявить, что за всю свою жизнь я не имел одновременно в своем распоряжении не только 10 ООО долларов, но и одной десятой части этой суммы. Подобное признание может, правда, гораздо основательнее погубить мою репутацию в глазах кадетской аудитории, чем все инсинуации г. Милюкова. Но я давно примирился с мыслью прожить свою жизнь без знаков одобрения со стороны либеральных буржуа».[444]

Когда же Временное правительство отдало распоряжение об аресте Ленина, Зиновьева, Каменева и других большевистских лидеров по обвинению в попытке организации переворота 3–4 июля 1917 года и по подозрению, что они действовали на средства германского правительства (Ленин и Зиновьев скрылись, некоторых большевиков арестовали), Троцкий обратился к правительству с открытым письмом от 10 июля,[445] заявляя о полном одобрении позиции большевистских руководителей. Письмо завершалось фактически провокационным призывом к властям поступить с ним так же.

Временное правительство «пошло навстречу» Троцкому. В ночь на 23 июля он был арестован.

Снова «Кресты»

Л. Д. Троцкий был задержан на квартире члена Исполкома Петроградского совета С. Д. Лурье, у которого ночевал. Начальник уголовной полиции А. А. Кирпичников рапортовал прокурору Петроградской судебной палаты 24 июля: «Задержанные лица помещены в одиночную тюрьму с зачислением содержания за вами».[446]

Разумеется, это была камера, а не «одиночная тюрьма». Арестованного отправили в ту самую центральную тюрьму «Кресты», где он находился после ареста в декабре 1905 года.

На следующий день Троцкого доставили в суд. Следователь по особо важным делам П. А. Александров предъявил ему обвинения в подстрекательстве к вооруженному восстанию и связях с лицами, находившимися на германской службе.[447]

В своих показаниях Троцкий подчеркивал: несмотря на то, что объединение межрайонцев с большевиками еще не произошло, «политическая линия нашего поведения была… та же, что и у большевиков», что, выступая за переход власти в руки Советов, он стремился завоевать большинство населения «на сторону указанного лозунга» и в силу этого просто не мог добиваться вооруженного восстания меньшинства. Он отрицал, что 3–4 июля имело место вооруженное восстание, и в этом не был далек от истины. Разумеется, тот факт, что большевистское руководство выжидало, как будут развиваться события, чтобы решить, превращать ли выступление в вооруженный бунт, Троцкий не упоминал. Но предположения на юридическом языке отнюдь не равны деяниям, и это Лев Давидович хорошо усвоил, как и то, что юридические институции республиканской России стремились действовать в рамках правовых процедур.

Троцкий дал противоречивые показания по самому жгучему вопросу обвинения — о финансировании большевиков германскими властями. Ему не составляло труда отмежеваться от Парвуса, а также связанных и с ним, и с большевиками лиц. С ними он действительно не поддерживал отношений. Но у Троцкого не было оснований столь же убежденно провозглашать невиновность большевистских лидеров, которых он якобы знал как «старых, испытанных и бескорыстных революционеров, неспособных торговать совестью из корыстных побуждений, а тем более совершать преступления в интересах немецкого деспотизма».[448] Здесь совершалась не очень ловкая подмена. Утверждалось, что большевистские лидеры не могли использовать немецкие деньги во имя собственной наживы, и это было так. Выражалось убеждение, что они не могли служить германскому деспотизму, и это также соответствовало истине. Но Троцкий не мог не понимать, что большевики имели возможность пользоваться германскими денежными вливаниями, не беря на себя обязательств перед немцами, по той причине, что их лозунги и деятельность соответствовали военным целям Германии, что в этом смысле большевики могли быть германскими агентами влияния.

Отказ от понимания морали как незыблемой категории, то есть принцип нравственной относительности и классовой обусловленности морали, которым оперировали большевики и который быстро разделил с ними Троцкий (если не проникся этим принципом независимо от собратьев по социал-демократии), не мог не привести его к пониманию, что обвинения Временного правительства, видимо, соответствуют действительности. На следствии Троцкий явно лицемерил в отношении «нравственного уровня» большевистских лидеров. Он легко опроверг обвинения в связях с германскими спецслужбами по собственному адресу, но отлично понимал, что в иных, более благоприятных обстоятельствах и он не отказался бы от немецких или каких-либо других денег, чтобы использовать их для реализации своих политических амбиций.

Из одиночной камеры «Крестов» Троцкий буквально бомбардировал правительственных деятелей заявлениями протеста. Начал он с заявления на имя Временного правительства, в котором шла речь о характере сообщения прокурора Петроградской судебной палаты по поводу событий 3–5 июля. Впрочем, почти сразу автор заявления попытался показать небрежность и произвол прокурорской власти «в своих конструкциях для получения нужного ей вывода» на примере обвинения, направленного лично против него. Действительно, некоторые обвинения носили анекдотический характер. К таковым относились утверждения, будто он приехал в Петроград вместе с Лениным из Германии, был членом большевистского ЦК, состоял одним из руководителей большевистской военной организации. «…Я твердо знаю, — завершал Троцкий свое патетическое обращение, — что не было в истории цивилизованных стран процесса, более чудовищного по замыслу обвинения и более преступного по методам использования заведомо ложного обвинения в интересах самой разнузданной травли против целой политической партии».[449] Эти его гиперболы для юристов, политических деятелей, просто образованных читателей были очевидны и смешны. Но они оказывали влияние на толпу, представляя автора как героя и мученика, а большевиков — партией самоотверженных борцов в защиту народа, и побуждали ее к прямым действиям.