Заклятие Лусии де Реаль (сборник) - Иван Головня

– Слава богу, среди моих знакомых нет убийц, – спокойно ответил Аксель, внимательно рассматривая свои лежащие на коленях руки. После небольшой паузы продолжил: – И давайте без околичностей. Не лучше ли сразу перейти к серьёзному разговору? Я так понимаю, что вы меня подозреваете. Если не в убийстве, то в пособничестве убийце наверняка. Я прав?

– Вы не так уж далеки от истины. С небольшой поправкой, – наследуя тон художника, подчёркнуто спокойно произнёс Кейс. – Есть ещё один вид преступления: знать о преступлении, а тем более преступника, и не сообщить об этом куда следует. То есть нам, полиции. К вашему сведению, такое преступление тоже наказуемо. И даже очень наказуемо. Мне жаль, господин живописец, но вы оказались в весьма щекотливом положении. Вы можете не отвечать вовсе. У вас есть такое право. Можете отвечать в присутствии адвоката. И такое право у вас есть. Но я бы посоветовал вам не тянуть кота за хвост, а выложить всё как на духу. И желательно сейчас. Это в ваших интересах. Так что, будем рассказывать?

Против ожидания инспектора его речь не произвела на художника ожидаемого впечатления. Тот и дальше продолжал оставаться спокойным, как будто разговор шёл всего лишь о переходе через улицу в неположенном месте. Кейса такое поведение «гостя» насторожило. «С этим типом придётся повозиться», – удручённо подумал он. И, что с ним редко случалось, вновь ошибся.

– Конечно, буду рассказывать! – с готовностью ответил Ричи Аксель. – Не вижу причины молчать. И адвокат мне ни к чему. Прямо сейчас обо всём и расскажу. Как лучше: в общих чертах или поподробнее?

– Хорошо бы поподробнее, – сказал инспектор, ставя на стол перед художником диктофон. – Времени у нас достаточно.

– С чего же начать?.. – задумался на секунду Аксель.

– Начните с начала, – посоветовал Габриель Кейс.

– Разумеется… – согласился художник и, собравшись с мыслями, приступил к своему рассказу: – Значит, так… Об убийстве, хотя оно и произошло в соседнем доме, я узнал только к вечеру, из газеты. Жена была в отъезде, гостила в Донго у своих родственников, а я, случается, не выхожу из дома по целым дням. Работа, знаете ли, такая, затворническая. Новость эта потрясла меня до основания. Почему? – спросите вы. Отвечу… И начну с того, что эта девочка, как вам известно, жила по соседству со мной, и я был даже немного знаком с нею: случалось, она приходила к нам. Вернее, к моей дочке. У меня ведь тоже есть дочка. И почти такого же возраста, как Лина. И вот, прочитав об этой трагедии, я вдруг подумал, что на месте Лины вполне могла бы оказаться моя Люси. Моя единственная дочь… Мысль о том, что жертвой какого-то маньяка могла стать моя любимая девочка, настолько потрясла меня и так прочно засела в моей голове, что ни о чём другом в тот вечер я думать уже не мог. Избавиться от этой мысли не было никакой возможности. Что бы я ни делал, она неотступно меня преследовала. Это начинало превращаться в манию. И так продолжалось весь вечер. И даже когда я лёг спать, эта мысль не оставляла меня ни на минуту. Она буквально сверлила мне мозги. О сне и речи не могло быть. Я понял, что это надолго и что избавиться от преследующего меня видения я смогу лишь после того, как напишу на эту тему картину. Только приняв такое решение, я смог кое-как уснуть.

Думаю, вам знакомо состояние, когда в голову влезет какая-нибудь мысль, фраза, а то и просто слово, порой ничего не значащие, но тем не менее вы без конца их повторяете и повторяете и даже начинаете раздражаться, а они никак не выходят из головы. Они постоянно вертятся в вашем мозгу и на вашем языке. И только после того, как вы зафиксируете эту мысль или фразу, то есть запишите её на бумаге, вы тут же избавляетесь от неё. Приблизительно то же самое сталось со мной, после того как я узнал о смерти Лины Робер. Словом, мне ничего не оставалось, как приступить к работе над известной уже вам картиной.

Начал я с того, что утром следующего дня, взяв с собой альбом, карандаши и краски, поспешил в морг, где находился труп несчастной девочки. Там мне позволили сделать акварельный этюд её головы и одежды. И надо сказать, что сделано это было как нельзя вовремя: к полудню тело забрали домой, а на следующий день Лину похоронили.

В тот же день, под вечер, когда, по определению врача, случилось несчастье, я залез на чердак, где всё это произошло, и принялся за зарисовку места преступления. На это у меня ушло два сеанса. То есть два дня.

Оставалось найти натурщика на роль убийцы. А надо сказать, в моем воображении с самого начала возник образ человека, способного на такую гнусность. Мне он представлялся низким горбатым уродцем с отталкивающей внешностью, а главное – злобным. Я днями бродил по улицам города в поисках придуманного мною типа, но всё безуспешно. Тогда я начал посещать различные сомнительной репутации заведения: припортовые кабаки, ночлежку для бездомных и даже притоны. Но и там ничего похожего не находил. Я начинал впадать в отчаяние. Мысль о возможной смерти моей дочки по-прежнему не покидала меня, и я уже твёрдо знал, что это будет продолжаться до тех пор, пока не будет готова картина.

Наконец, после двух недель поисков мне, если можно так выразиться, повезло. Я попал в харчевню «Утоли голод». Думаю, вы знаете, где это, – на Портофранковой. Там-то я и увидел в конце концов то, что искал. Точнее будет сказать, того, кого искал. «Именно такой человек мог бы совершить подобное преступление», – едва увидев его, решил я. Заказав пиво, я уселся в укромном уголке и тут же начал незаметно зарисовывать этого типа в свой карманный альбом.

Когда мой «натурщик», съев свой ужин, ушёл, я навёл о нём справки у хозяина харчевни. Тот рассказал мне, что этот субъект бывает у него довольно часто, всегда один и только по вечерам. Поужинав, тут же уходит. В разговоры ни с кем не вступает. Где живёт и на какие средства, хозяин не знал.

Чтобы сделать детальный портрет горбуна, мне пришлось посетить «Утоли голод» ещё три раза. Рисовал-то я не в открытую, а тайком, стараясь не привлекать чьего бы то ни было внимания. А тем более – самого натурщика. А вдруг бы он воспротивился…

Ну а дальше всё просто. Ещё две недели ушло на то, чтобы написать саму картину. И вот… результат этой работы вы могли видеть сегодня на выставке.

– Ваш рассказ выглядит вполне правдоподобным, – задумчиво глядя куда-то мимо художника, медленно вымолвил инспектор Кейс. – Но отпустить вас я пока не могу. До выяснения некоторых обстоятельств. Поэтому… у нас тут есть одна… комнатка, скажем так, и вам какое-то время придётся поскучать в ней в одиночестве.