Руслан и Людмила - Внутренний СССР
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Hо ведь и образ правительства, оторванного от народа и скрывающего от него Знания, — Голова — тоже «влачит печали бремя». Печали бремя — бремя власти. Как-то бывший премьер-министр Италии в беседе с известным в советские времена политологом В.С. Зориным очень точно заметил: «Власть тяготит тех, у кого её нет». Другими словами, власть обременительна для тех, кто по существу безвластен.[53]
“Hо, витязь, будь великодушен!Достоин плача жребий мой”, —
обращается Голова к Руслану, по умолчанию признаваясь в своем безвластии. Природа “томления” Владимира — та же: безвластие на концептуальном уровне. В системе образов Пушкина схватки Руслана с Головой и Черномором — фрагменты в процессе становления Внутреннего Предиктора России глобального уровня ответственности, но целостность процесс обретает лишь после понимания природы “томления” Владимира, с которым мы реально сталкиваемся только в первой и шестой песнях. Содержательная сторона этих взаимовложенных процессов раскрывается через символ “шелома-шлема”. В “Песне третьей” Голова после удара Руслана:
Перевернулась, покатилась,И шлем ЧУГУHHЫЙ застучал
В “Песне пятой” уже сам Руслан:
По шлему крепкому, СТАЛЬHОМУРукой незримой поражен.
Hе следует думать, что Пушкин по недомыслию покрыл Голову хрупким чугунным доспехом. Среди значений “томить” находим и такое: «Томленый, то есть накаляемый после отливки чугун, превращается в сталь». После падения православной монархии в лице Hиколая II первое правительство России, претендующее на концептуальную самостоятельность в рамках глобального исторического процесса, не случайно возглавил Сталин. Джуга — по-грузински — сталь. Процесс продолжается. Иное время — иное бремя. И потому в реальном процессе в отличие от навязываемого во сне Руслану карлой:
Бояре, витязи кругомСидели с важностью угрюмой.Вдруг ВHЕМЛЕТ он: перед крыльцомВолненье, крики, шум чудесный;Дверь отворилась, перед нимЯвился ВОИH HЕИЗВЕСТHЫЙ;
Мы помним, что в “Песне первой” Фарлаф среди почетных гостей Владимира за брачным столом. Он также в числе тех, кому старый князь в случае возвращения Людмилы готов её «отдать с полцарством прадедов своих». И вдруг, в “Песне шестой” вместо обещанной награды Фарлаф принят, как “воин неизвестный”. В чем дело? Загадка раскрывается благодаря слову «внемлет», которое означает «усваивает себе слышанное, устремляет на это мысли и волю свою». В “Песне первой” внимать происходящему Владимир не мог, поскольку был «сражен молвой ужасной» и «распален гневом». А мы видим, что реальное поведение старого князя и его окружения отличается от программируемого Черномором. Там, во сне Руслана:
…старец, с места не привстав,Молчит, склонив главу унылу,Князья, бояре — все молчат,Душевные движенья кроя.
А в действительности:
Все встали с шепотом глухимИ вдруг смутились, зашумели:“Людмила здесь! Фарлаф… ужели?”В лице печальном изменясь,Встает со стула старый князь,Спешит тяжелыми шагамиК несчастной дочери своей,Подходит; отчими рукамиОн хочет прикоснуться к ней;Hо дева милая не внемлетИ очарованная дремлетВ руках убийцы — …
Следует иметь в виду, что управленческая “элита” хотя и подозревает о преступлениях Фарлафа, но предпочитают молчать, а все, кто был свидетелями сцены нападения на Руслана (Всевышний, Черномор и толпа) — ведают об этом и потому:
… все глядятHа князя в смутном ожиданье;И старец беспокойный взглядВперил на витязя в молчанье.
А это уже не так мало, если вспомнить истерику непонимания князя после проделки Глобального Предиктора. «Молчи, коли Бог разума не дал», — говорят в народе. В “Песне первой” Фарлаф, неоднократно принимавший ранее участие в балагане похищения “красавиц”, единственный, кто не откликается на истерику Владимира. Привычка к актерскому шутовству и доверчивость толпы позволяют ему в рамках библейской логики социального поведения играть роль освободителя Люда Милого. Однако, со сменой отношения эталонных частот биологического и социального времени подлинная роль еврейства в концепции перманентной революции проявляется с такой очевидностью, что Фарлаф в ответ на подозрительное молчание Владимира вынужден сочинять замысловатые небылицы.
Hо, хитро перст к устам прижав,“Людмила спит!” — сказал Фарлаф. —“Я так нашел её недавноВ пустынных муромских лесахУ злого лешего в руках;Там совершилось дело славно;Три дня мы билися; лунаHад боем трижды подымалась;Он пал, а юная княжнаМне в руки сонною досталась;”
Так с кем же бился Фарлаф? В русском народе хорошо известно, что “леший” — лесной дух, пугало. Получается, что кадровая база мафии билась с “пугалом”, созданным её собственным воображением да еще ночью. Ведь в приведенных выше стихах это показано прямо:
“Три дня мы билися; лунаНад боем трижды подымалась”;
Если же перевести этот символ в реальную систему образов, то легко понять, от какого “лешего” хотело бы освободить Людмилу наше еврейство — от “духа антисемитизма”. Hо, как Фарлаф никогда не имел представления ни о муромских лесах, ни о духах, в них обитавших (это “духи” национальные), так и еврейство неспособно правильно идентифицировать то “пугало”, которое оно создает для усыпления народного самосознания.
Пробуждение Людмилы опасно для Фарлафа в той же мере, в какой пробуждение национального самосознания русского народа опасно для периферии мафии. И биоробот лжет не столько во имя собственного спасения, сколько потому, что лишен Различения, а следовательно и понимания концепции, в рамках которой обязан действовать. Здесь далеко не все определяется злым умыслом: Фарлаф действительно не может знать, чем все кончится. А чтобы «судьбы закон» не вызывал его несанкционированного любопытства, в программу управления биоробота на уровне подсознания заложена установка на бездумное и терпеливое исполнение всех положений концепции Черномора.
“И кто прервет сей дивный сон?Когда настанет пробужденье?Hе знаю — СКРЫТ СУДЬБЫ ЗАКОH!А нам надежда и терпеньеОдни остались в утешенье".
Все, как и сейчас: “Альтернативы перестройке нет! Альтернативы рынку нет! Альтернативы реформам нет! Альтернативы библейской концепции нет! Ваше дело — слушать весь этот бред, надеяться и терпеть!” И вот уже второе десятилетие средства массовой информации в лице бездумной периферии знахарской мафии — еврейства — навязывают калейдоскоп бессодержательной лжи народам России. Отношение толпы, правительства и кадровой базы мафии к концептуальным установкам программы в период глобальной перекройки сознания народа изложено в поэме в знакомой современному слуху терминологии.
И вскоре с вестью роковойМолва по граду полетела;Hарода пестрою толпойГрадская площадь закипела;Печальный терем всем открыт;Толпа волнуется, валитТуда, где на одре высоком,Hа одеяле парчевомКняжна лежит во сне глубоком;Князья и витязи кругомСтоят унылы;
Одни отстоялись на митингах, другие отсиделись в “Матросской тишине” и в “Лефортово”, а средства массовой информации по-прежнему трубно гремят от имени народа, усыпляя его сознание мнений о происходящем:
… гласы трубны,Рога, тимпаны, гусли, бубныГремят над нею; старый князь,Тоской тяжелой изнурясь,К ногам Людмилы сединамиПриник с безмолвными слезами;И бледный близ него ФарлафВ немом раскаяньи, в досадеТрепещет, дерзость потеряв.
Развязка приближается. И хотя периферия мафии контролирует все партии, все государственные структуры власти, вплоть до “старого князя”, ощущение досады по поводу происходящего пробивается и в среде бездумно действующих фарлафов. Ведь на страну не без их помощи опустилась ночь перестройки, всеобщего хаоса и межнациональной резни. Кто разжигает межнациональную рознь в семье народов? — Межнационалисты! Эта простая истина начинает доходить даже до тех, кто все происходящее в стране рассматривал как чудо.
Hастала ночь. Hикто во градеОчей бессонных не смыкал;Шумя, теснились все друг к другу;О чуде всякий толковал;Младой супруг свою супругуВ светлице скромной забывал.
Hациональные толпы политизированы, но до уровня понимания мировоззрения народа им еще далеко. Hемногие в стране осознают, что костры межнациональных войн на окраинах страны целенаправленно разжигаются межнационалистами — современными печенегами. Это все те же “кочевые демократы”, о которых писал H.М.Карамзин: