Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Позднее, с образованием Синода, на него возложены обязанности надзора за всем, касающимся религии. В первых же распоряжениях (указ 1720 г.) Синод потребовал усиления надзора за лубочными картинками. О том же шла речь в новом указе 1721 г., по сути дела, в более общей форме, повторяющем предыдущий. Речь идет главным образом о духовной, богословской литературе, и цензурные требования к ней выражены весьма отчетливо. 25 января 1721 г. утвержден Регламент или устав Духовного Коллегиума: если кто богословское письмо сочинит, не печатать, но презентовать в Коллегиум, который должен рассмотреть, «нет ли какового в письме оном погрешения, учению православному противного». По своей сущности Регламент — первый русский закон о печати. В подобном же духе выдержан синодский указ 20 марта 1721 г.: «О непродаже листов, разных изображений, служебников и канонов, изданных без дозволения Синода», что продают в Москве на Спасском мосту и в других местах. Об «отбирании их в церковный приказ». Сочинения, которые людьми разных чинов самовольно печатаются без свидетельства и позволения все собрать, опечатать и держать до указа. А тех, кто продает, кто дает для продажи, кто сочиняет и пишет, сыскав и допросив с очисткою, исследовав достоверность и свидетельства, с допросными речами и по одному экземпляру в Приказ церковных дел, а также в Правительственный Синод с реестром препроводить, а людям, чтоб сочинения печатать и продавать не дерзали, показать указ Великого Государя и предупредить, чтобы такого не делали «под страхом жестокого ответа и беспощадного штрафования» (4–5). Распоряжение было строгое, но исполнялось оно плохо. Следует однако отметить, что государство и церковь уже в те времена действуют воедино.

К петровскому времени относится и курьезный указ 1723 г.: печатать только те царские портреты, которые сделаны искусными мастерами, благовидные; безобразные же отбирать и отправлять в Синод. Следует отметить, что такая цензура изображений правительственных особ дожила до советского времени.

В 1725 г., после смерти Петра, начинается царствование Екатерины. Алексеевны (1725–1727). Во время ее правления о цензуре особых решений нет. Но 8 апреля 1725 г. следует подтверждение (уже при императрице) Коллегиям и Канцеляриям прежнего распоряжения, данного при Петре, чтобы они и впредь поставляли в типографии ведомости о всех важных делах, «кроме секретных ведомостей» (6). 4 октября 1727 г. издается указ о переводе в Москву типографий Синода и Александровской лавры, в Петербурге же оставались две светских типографии — в Сенате (печатанье разных официальных материалов) и в Академии Наук. Последняя выводилась из-под контроля Синода, надзору которого подлежали с этого времени только духовные сочинения; светские же переходили под наблюдение Академии, печатались в ее типографии. Таким образом происходит размежевание духовных и светских типографий, что литературе, вероятно, было на пользу.

В рассматриваемый период следовало думать не столько о том, как бы запретить книгу, сколько о том, чтобы их печатали, покупали, читали. Книги распространяли с большим трудом; один голландский книготорговец жаловался, что покупают их «зело мало». В 1730-е гг. накопилось много непроданных русских и иностранных книг. Начальник канцелярии Академии Наук Нартов внес в Сенат предложение об обязательной продаже книг во всей России в коллегиях, канцеляриях, других присутственных местах; предлагалась обязательная покупка на 5–6 руб. с каждых 100 руб. жалованья; покупать должны были и купцы «по препорции к своему торгу».

1730-е гг. — мрачный период в Российской истории. Фаворитизм, бироновщина. Никакого правительственного поощрения просвещению, книгам. Но не было и нужды в каких-либо карательных мерах. При Анне Иоанновне (1730–1740) почти нет указов, касающихся книжного надзора. Обращали на себя внимание лишь книги с дурными отзывами об ее приближенных (об Остермане, Минихе, Бироне и др). 26 октября 1732 г. — высочайше утвержденный доклад Сената: запретить ввоз иностранных книг, которые уже есть в Академии; такой ввоз может нанести урон книгам, печатаемым в Академии. pauza Указ 23 октября 1737 г.: о печатании церковных книг на грузинском и калмыцком языках («Евангелие», «Апостол», «Псалтирь» и др.); для этого необходимо содержать при Синоде людей, знающих грузинский и калмыцкий языки, которые могли бы эти книги свидетельствовать (8). В Указе проявляется забота о душе иноязычных, но только под цензурным наблюдением.

26 декабря 1738 подписан Высочайший указ генералу А. И. Румянцову — правителю Малороссии, о календарях: запрещается ввоз польских календарей; все обнаруженные такие календари приказано сжечь; запрещено их провозить, держать, «под опасением жестокого наказания»; на Украине, вместо польских календарей, употреблять русские; взять под контроль провоз польских «на всех форпостах», так как в польских календарях о Нашей империи, об Украине содержатся «некоторые злоумышления и непристойные пассажи» (9)

Курьезная история с одой Тредьяковского «Псальма», написанной ко дню коронации Анны Иоанновны (не Леопольдовны??); там строка: «Да здравствует днесь императрикс Анна». По поводу слова «императрикс» возбуждено следствие, Тредьяковского допрашивают в Тайной канцелярии и он там должен доказывать, что «размер того требовал» (9-10).

Императрица Елизавета Петровна (1741–1761) в дела цензуры особенно не вмешивалась. Рассказывают, что увидев безобразный портрет ее и наследника, вспомнив об указе Петра 1723 г. на эту тему, она никак не покарала художника, а просто приказала в дальнейшем выбирать искусного мастера для своего изображения (11). Но была у нее одна слабость, понятная для женщины: стремление уничтожить все следы предыдущего кратковременного царствования Анны Леопольдовны (1740–1741). Указ 27 октября 1742 г. трбовал все книги, напечатанные после кончины Анны Иоанновны (т. е. при Анне Леопольдовне) сдать для «переправления». Аналогичный указ выходит и позднее, 19-го августа 1748 г. А в 1750 г. вообще запрещается ввоз в Россию подобных книг.

25 августа 1750 г. выходит Сенатский указ о возвращении в те места, где они были напечатаны, книг, в которых упоминаются известные лица двух бывших правлений (т. е. с периода Анны Иоанновны). Книги на русском и иностранных языках должны быть возвращены в Академию Наук, в Правительственный Сенат, в другие места, откуда они получены. Не разрешено ввозить их в Россию… При ввозе их следует отбирать. Приказано объявить указ во всех церквях, чтобы виновные в нарушении его не могли отговариваться незнанием (11–13). Указ 50 г. повторяет указ 27 октября 1742 г. Видимо, упоминания о сановниках предыдущего царствования сильно беспокоили императрицу.

Неискушенные же россияне восприняли указ, как требование сдавать всякие книги и, видимо, стали усердно выполнять его, без особого огорчения. Пришлось печатать новый указ, уточняющий, о том, что возвращать нужно только книги, касающиеся известных персон, а не все остальные, ради славы ее императорского величества и к знанию истории, обучения детей напечатанные (12). 10 октября 1750 г. вышло еще одно дополнение и ограничение предыдущих распоряжений: в сдаваемые книги не входили исторические, генеалогические, археологические сочинения; это относилось и к привозимым из-за границы книгам: их не отбирали. Но остальные сочинения, в том числе молитвенные, где упоминались «известные персоны», нужно было объявлять.

Указ 18 марта 1742 г.: о печатании Академией Наук Российских ведомостей только с апробацией Сенатской конторы, так как Генеральный прокурор обнаружил, что в них напечатаны «многие несправедливости». Императрица наградила прокурора Мих. Бестужева «кавалерией Св. Апостола Андрея», которой она никого еще не жаловала; Сенат же приказал Академии ответить на обвинения, а впредь Ведомости печатать лишь после проверки Сенатской конторы и присылать в Сенат по несколько экземпляров, «чтобы таких несправедливостей не было».

Активность Синода в вопросах цензурного надзора все усиливается. В 1743 г. его доклад Елизавете Петровне о вредности перевода Семеном (Симоном) Тодорским книги Арнда «Учение о начале христианского жития». Среди подписавших доклад членов Синода и сам Тодорский, архимандрит. Ипатьевского монастыря, ходатайствующий о запрещении своего перевода; в конце 1743 г. тот же Тодорский подает рапорт начальству об изъятии его книги (12). Видимо, «осознал» ее вред или соратники по Синоду надоумили.

9 декабря 1743 г. вышел именной указ, запрещающий привозить из заграницы без разрешения Синода книги, напечатанные на русском языке и переводить иностранные книги (речь идет, в основном, о богословских изданиях, но не только). Синод вновь проявляет внимание к лубочным картинкам, выходящих без разрешения. 18 октября 1744 г. Синод подтверждает запрещение требников, приказывает, чтобы епархиальные архиереи контролировали их издание, а, по напечатании, они должны получать первый оттиск для проверки (12). Синод подвергает надзору и все иконы, печатные и писанные. Знаменитый его указ 10 мая 1744 г: в деревенских крестьянских избах иконы закопчены, грязны, на них часто не видно ликов; это может привести к насмешкам заходящих в избы иноземных путешественников; поэтому Синод требует от священников, наблюдателей церковного благочиния смотреть, чтобы поселяне держали иконы в чистоте, мыли их, обтирали пыль, обновляли закоптелые иконы, а там, где изображения совсем не видно, иконы отбирались; при этом Синод настаивал, чтоб поселянам «никаких обид и озлоблений» не причиняли, взяток не брали, под опасением без всякой пощады «лишения священства и тяжкого в светском суде истязания» (12–13). Из приведенных внушений ясно, что Синод понимал: его указ — еще один повод брать взятки.