Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - Бэзил Лиддел Харт

Несмотря на очевидный динамизм, Зект оставался человеком своего поколения, а не предвестником будущего. Он был грамотным и опытным военным и поэтому ясно видел необходимость маневренности в любых наступательных операциях, однако все же не осознал того, что единственным способом достижения успеха является подвижность бронетанковых соединений. Этот вопрос остался его последователям.

Зект также руководствовался традиционными представлениями о военном искусстве, утверждая, что главной задачей авиации является уничтожение военно-воздушных сил противоборствующей стороны. Самолеты люфтваффе сделали это в Польше, в меньшей степени – во Франции. Однако, когда аналогичным способом началась подготовка вторжения в Великобританию, немецкая авиация впервые понесла тяжелые потери, столкнувшись с мощной обороной.

По более общим вопросам войны и мира взгляды Зекта были неоднозначными. Он вполне обоснованно считал, что, однажды познав ужасы войны, солдаты становятся более осторожными, чем политики, когда речь идет о втягивании в новый вооруженный конфликт. Однако в своих рассуждениях он заходил слишком далеко, объявляя бывших солдат настоящими «пацифистами» в самом лучшем смысле слова. Эта профессиональная апология, в той или иной степени характерная для каждой страны, обычно не находит поддержки в тех случаях, когда открываются для изучения архивы страны, развязавшей войну. Высшие военные чаще всего не проявляли этот «пацифизм, основанный на знании и рожденный чувством ответственности», который приписывал им Зект.

Он также не приводил убедительной мотивировки, утверждая, что «милитаризм» и «агрессия» – всего лишь модные термины. В то же время он продемонстрировал пророческий дар, отметив, что, если политическая линия проводится на приобретение силы, «государственный деятель очень скоро столкнется с теми или иными препятствиями, из чего сделает вывод сначала об угрозе для своих планов, затем для престижа нации и в конце концов – для существования государства. После этого он станет рассматривать свою страну как сторону, подвергшуюся нападению, и втянет ее в оборонительную войну».

Чувство гуманизма неизменно присутствует в его зачастую ироничных комментариях по поводу существующей тенденции пересматривать и отменять приговоры истории. Он писал: «Я нахожу весьма неудобным то, что больше не могу считать Нерона обычным чудовищем, который освещал себе путь кострами, на которых сжигал христиан, а должен рассматривать его как мудрого, хотя и несколько своеобразного диктатора». Возможно, он таким образом выражал сомнение в новой морали, провозглашенной нацистами? А сколь глубока и исполнена смысла его известная эпиграмма «Интеллект без воли бесполезен, а воля без интеллекта опасна»? Нельзя не припомнить еще одно из размышлений Зекта, содержащее мудрое предостережение: «Утверждение, что война есть продолжение политики, только другими средствами, стало просто словесным штампом и поэтому не может не считаться опасным. Можно сказать иначе, и это будет чистой правдой: война есть банкротство политики».

В то же самое время стремление Зекта держать армию в стороне от политики несет в себе определенную опасность. Явно выраженное профессиональное отчуждение, строгое разделение, которое он проводил между военными и политическими кругами, в конечном итоге вели к ограничению сдерживающего влияния военных на авантюры государственных деятелей.

Профессионал, созданный по образу и подобию Зекта, был бы современным Понтием Пилатом, демонстративно умывающим руки и отказывающимся от ответственности за приказы, которые исполняет. Чистая военная теория имеет дело с крайностями, которые довольно сложно совместить с мудрой политикой. Когда солдаты сосредотачиваются на абсолютно военной цели и не задумываются о глобальной стратегии, они более склонны принять политические соображения, которые, хотя и кажутся правильными в свете чистой стратегии, заводят политику за ту черту, где еще можно остановиться. Экстремистские военные цели слишком сложно увязать с умеренностью в политике.

Эта опасность будет увеличиваться, поскольку профессиональное мнение, олицетворяемое Генеральным штабом, на практике вовсе не является единым, каким должно быть в теории. Немалую роль здесь играют внутренние политические течения, личные амбиции. Зект писал: «История Генерального штаба… в целом была историей плодотворной позитивной работы; она также поведала о высокомерии и надменности, о тщеславии и зависти, словом, обо всех человеческих слабостях, о борьбе гениальности с бюрократической рутиной, о сокрытии славных побед и горьких поражений. Она засияла блеском славы выдающихся личностей, но осталась достаточно трагичной». И эти слова вполне применимы не только к прошлому, но и к будущему.

Генеральный штаб был первоначально предназначен, чтобы стать коллективной заменой некого гениального полководца, на появление которого в нужный момент армия не могла рассчитывать. А являясь по своей природе бюрократической (так же как и иерархической) структурой, он ограничивал «производство» гениев, хотя в качестве компенсации должен был поднять общий уровень компетентности. Некоторая неравномерность в его работе объясняется не столько неодинаковыми способностями отдельных индивидов, сколько различными личными интересами и взглядами. Шанс на повышение по службе заставлял любого генерала оставить при себе все свои сомнения. Именно так Гитлеру удалось внести раскол в дотоле единое профессиональное мнение. Любой только что назначенный на должность генерал всегда уверен, что ситуация лучше, чем казалось его предшественнику, и что ему непременно удастся то, что не получилось у последнего. Этот психологический феномен – мощный рычаг в руках любого правителя.

Глава 3

Эра Бломберга – Фрича

На смену Зекту пришел Хейе, которого в 1930 году сменил Хаммерштейн. Это были менее значительные фигуры, чем Зект, но оба в целом продолжали проводить его политику. Хаммерштейн был глубоко обеспокоен быстро набирающим силу нацистским движением, находя его политические принципы и методы отвратительными. Вследствие этого он отступил от принципа Зекта не вмешиваться в политику и всерьез рассматривал возможность принятия действенных мер, которые помешали бы Гитлеру прийти к власти. Однако решение впавшего в маразм президента республики фельдмаршала фон Гинденбурга о назначении Гитлера канцлером, конституционно закрепившее его высокое положение, выбило почву из-под ног Хаммерштейна. Опасения последнего не разделяли другие генералы, считавшие себя «просто солдатами».