Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка - Андрей Александрович Белецкий

(Bernstein, 1971, 48).

Он твердо уверен, что не только интимность эмоций, но вообще все индивидуальное имеет для носителя «общего» языка своим постоянным психологическим коррелятом изоляцию от своей социальной группы.

В языке же ищет Б. Бернстайн объяснение и тому, что дети из рабочих семей Англии нередко учатся в школах хуже и менее дисциплинированы, чем дети «среднего класса». Поскольку дети в семьях «среднего класса» в своем воспитании ориентированы на будущее (что отражается и в их употреблении языка), то у них, как правило, не бывает конфликтов со школой. Меньше всего он придает значение социальным факторам обучения, основными же причинами указанных явлений считает обусловленные «общим» языком психологические особенности:

«Психологическим коррелятом этой языковой формы (т.е. „общего языка“) является то, что она избавляет ее носителей от ощущения вины и стыда в определенных ситуациях»

(Bernstein, 1971, 49).

Этим, в частности, пытается объяснить Б. Бернстайн и то, что процессы, связанные с выполнением обязанностей или заданий, часто получают у детей пренебрежительные наименования, тогда как слова, обозначающие уклонение от их выполнения, наоборот, имеют положительный оценочный оттенок. При этом, конечно, умалчивается, что для детей «среднего класса» такие явления также характерны.

«Формальный» язык, доминирующий в «среднем классе», в изображении Б. Бернстайна явно идеализируется. В этой социальной среде, по его словам, речь является объектом специальной апперцептивной деятельности, а к структурным возможностям организации предложения у говорящих существует особое «теоретическое отношение» (там же, 61). Данная форма речи облегчает выражение словесными средствами субъективного содержания, развивает чувствительность к раздельности и дифференциации опыта. Говорящий на «формальном» языке, по словам Б. Бернстайна, тонко чувствует структуру объектов, их место во взаимоотношениях с другими объектами, что отражается в сложности используемых синтаксических конструкций.

На определенном этапе Б. Бернстайн без каких-либо объяснений перестал пользоваться в своих работах терминами «общий» и «формальный» языки и положил в основу своей концепции в качестве определяющего понятия «языковый код». Как это нередко наблюдается в современном зарубежном языкознании, он при этом не дал себе никакого труда, чтобы как-то увязать новую терминологию с той, которая применялась им раньше. Ввиду этого и комментаторы его работ стали просто отождествлять новые термины с прежними (см. об этом: Домашнев, 1980), тем более, что «языковый код» Б. Бернстайна тоже является социально обусловленной формой речи:

«Социальная структура, – пишет он, – преобразует возможности языка в специфический код, извлекающий, обобщающий и усиливающий те отношения, которые являются необходимыми для ее сохранения (continuance)»

(Bernstein, 1971, 76).

Соответственно этому выделяется два кода – «сложный» (или «разработанный» – elaborated code) и «ограниченный» (restricted code). Критерием их выделения на этот раз служит не столько характер используемых языковых средств, сколько степень вероятности их применения:

«Их [коды] можно определить лингвистически, – пишет Б. Бернстайн, – с точки зрения вероятности предсказания того, какие синтаксические элементы будут использованы любым говорящим для организации данного значения. В случае сложного кода говорящий будет отбирать из относительно большого набора возможных элементов, поэтому предсказуемость модели организации элементов значительно снижается. В случае ограниченного кода количество возможных элементов часто очень ограничено и предсказуемость модели сильно увеличивается» (там же, 76 – 77).

В психологическом аспекте различие между сложным и ограниченным кодами определяется тем,

«в какой степени каждый из них облегчает (сложный код) или затрудняет (ограниченный код) стремление представить мысль в эксплицитной языковой форме» (там же, 77).

Как считает автор, в самом «чистом» виде ограниченный код является такой формой речи, лексика и конструкции которой полностью предсказуемы. Это можно наблюдать, например, в таких ритуальных процедурах, как регламентируемые протокольные мероприятия, культовые службы и действия, светские беседы на трафаретные темы и т.п. Все языковые средства в этих случаях фиксированы, индивидуальные коммуникативные намерения могут выражаться только невербальными признаками – интонацией, ударением, экспрессивными элементами. Чаще, однако, по словам Б. Бернстайна, встречаются виды ограниченного кода, при которых предсказуемым может быть только синтаксический уровень, лексика же (хоть и в довольно узких пределах) может варьироваться. Так же, как и в обсуждавшейся выше форме речи – «общем» языке, в ограниченном коде велика роль имплицитности значений, использование невербальных экспрессивных элементов. Здесь тоже отсутствует четкая дискриминация значений, распространена безличность в выражении действия.

«Важно не то, чтó говорится, а то, кáк говорится»

(Bernstein, 1971,78).

Содержание речи чаще бывает конкретным, описательным и повествовательным, чем аналитическим или абстрактным. Языковое выражение индивидуального в ограниченном коде минимально, поэтому его основной функцией Б. Бернстайн считает «подкрепление формы социальных отношений» (там же).

Сложный код, наоборот, возникает из такой формы социальных отношений, которая усиливает индивидуальные стремления к отбору языковых средств, в связи с чем этот код служит средством передачи индивидуальных реакций на окружение. Такая функция способствует высокому уровню структурной организации речи и подбора лексики. Главной целью сложного кода является выражение относительно эксплицитных значений. Тогда как в случае пользования ограниченным кодом реакция слушающего на данное высказывание заранее принимается как сама собой разумеющаяся, при сложном коде этого не может быть; поскольку высказывание индивидуализируется, его производство обязано учитывать различные возможные реакции собеседника.

Б. Бернстайн допускает возможность перехода отдельных индивидов с одного кода на другой «в соответствии с формой социальных отношений» (Bernstein, 1971, 81), но в целом считает, что каждый из кодов жестко закреплен за определенным классом. Как ранее это утверждалось по отношению к «общему языку», ограниченный код, по мнению Б. Бернстайна, используется «нижними слоями рабочего класса, включая крестьянские группы» (the lower working class including rural groups. – там же), т.е. слоями, составляющими в настоящее время около 29% населения Англии. Сложный код (как ранее «формальный язык») связан со «средним классом и смежными социальными группами» (там же).

«Эти коды, однако, – выражает некоторое сомнение Б. Бернстайн, – не обязательно четко обусловлены определенными социальными классами, хотя в развитых индустриальных обществах такая обусловленность имеет высокую степень вероятности. Класс – это лишь один из многих принципов социальной стратификации и дифференциации» (там же).

Такие колебания Б. Бернстайна относительно социальной закрепленности и обусловленности форм языкового использования вполне понятны. Слишком уж бросалось в глаза несоответствие действительному положению вещей, с одной стороны, созданной им ранее схемы взаимозависимости «общего» и «формального» языков и, с другой – обслуживаемых ими классов. Например, трудно отождествить применение ограниченного кода в таких (признаваемых им самим наиболее «чистыми») случаях, как ведение делового заседания или церковная служба, с использованием якобы того