Последыш. Книга III - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ничего себе! — удивился Ингвар. — Они что, готовы за меня вписаться?»
Получалось, что так и есть, ведь кое-кто из этих людей оказал ему, — пусть и негласно, тихой сапой, так сказать, — ощутимую военную помощь. Но, если так, возникал вопрос, с чего вдруг такая благотворительность? Или у них имеется в этом деле свой интерес? То есть, это даже не вопрос. Интерес просто обязан быть, иначе никто даже пальцем не двинет. Любопытно было так же, как отреагирует на этот демарш государь-император. Запретить он им не может, ибо закон един для всех. Но, и разрешать нельзя, потому что это означало бы устроить на северо-западе империи полномасштабную войну. Значит, что? Остановить военные действия «в связи с вновь возникшими обстоятельствами»? Вопрос, однако, будет ли этого теперь достаточно?
«Боюсь, что Его Императорское Величество заигрались в свои политические игры, никак не рассчитывая получить в ответ такой дружный отпор».
Однако и придраться не к чему. Формально никто из Виленских подписантов и слова не сказал против самого императора. Все филиппики были направлены против одной лишь Союзной рати. Однако при всем при этом абсолютно не прояснённым оставалось одно немаловажное обстоятельство: что именно заставило их всех объединиться и встать на защиту графства Менгден? А между тем, ларчик открывался просто, достаточно было взглянуть на карту и вспомнить дела не таких уж давних дней. Если вывести за скобки Нестора Глинского и Великого князя Русского и Литовского Михаила Ягеллона, все остальные участники нынешнего Виленского комплота так или иначе входили когда-то в пресловутую Северную марку.
«Вот оно! — понял Бармин. — Они решили воспользоваться ситуацией и возродить марку, а император, выходит, или знатно им подыграл, или, напротив, эпически лоханулся, не подумав о последствиях данной им „отмашки“».
Но тогда возникали новые вопросы. В чем интерес Виленских подписантов? За каким, извините, хреном сдалась им эта долбаная марка? А император? Нужна ему такая головная боль, как новое-старое княжество, едва не ставшее когда-то независимым королевством? Это вряд ли. Так что вопрос о подыгрывании можно с повестки дня снять. Слишком сложно и, по большому счету, незачем.
— Думаю, император сейчас в большом затруднении, — продолжала между тем Варвара. — Союзники наверняка обещали ему блицкриг, а сами мало того, что получили по носу, так еще и притащили на хвосте Северную марку, о которой все даже думать забыли. Союзники, понятное дело, горят желанием с Менгденами поквитаться, но, если им разрешить, то придется разрешить и западникам, тем более, что по закону, они в своем праве. И получается, что император без какой-либо выгоды для себя своими руками развяжет войну на своей собственной территории.
«Тут не поспоришь!»
Удивительно, но при том, что телом он был немощен и убог, голова у Бармина работала нормально, и Варвара это по-видимому чувствовала. Оттого и продолжала рассказывать о событиях минувшего дня. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И в какой-то момент, Ингвар почувствовал, что окно возможностей закрывается. Речь Варвары сначала стала невнятной, а затем и вовсе превратилась в едва модулированный шум. Мысли застопорили свой бег, перейдя на шаг, а затем и вовсе остановились, так что в следующий раз Бармин пришел в себя только назавтра ближе к обеду.
2. Шестнадцатое ноября 1983 годаБеспамятство, — поскольку полноценным сном это состояние не назовешь, — продлилось почти десять часов. Прошлый раз очнулся в половине четвертого ночи, продержался, со слов Варвары, около часа, — хотя так и не смог открыть глаза и толком попить, — а сейчас было уже около трех пополудни. Во всяком случае, так сказала ему Ольга.
— Привет! — сказала она. — Чувствую, что ты очнулся. Говорить ты пока не можешь. Целитель полагает, еще день-два, как пойдет восстановление, помолчишь. Но попить сегодня попробуем.
Сейчас Бармин хорошо слышал ее речь, понимал ее, мог на ней сосредоточиться. Думать тоже мог. Но вот с моторикой дела обстояли, прямо сказать, хреново. Мало того, что нет сил, — слабость, немощь и прочая ерунда, — так он к тому же не владел своим телом. Не парализован, не попустите боги, но временно не «дееспособен».
— Сейчас почти три, — продолжила объяснять ему Ольга. — Часам к шести обещала прийти Хатун. Она, вроде бы, может тебе помочь. Я так поняла, что в зверином облике она эмитирует[109] вовне жизненную силу. Обещала полежать рядом с тобой час-другой.
— Барсом, — внесла рассказчица ясность. — Так что на многое не рассчитывай. Интима не будет. А завтра из Сибири прилетит какой-то эльфийский врачеватель. Это Катя Северская постаралась, нашла через родню. Говорит, лучшее, что можно придумать, учитывая, что ты стихийный маг. Так что, вытащим тебя, никуда не денешься!
«Хлопочут, стараются, а ведь сами тоже лиху хватили…»
— А теперь давай попробуем попить.
Что ж, попробовали. Получилось чуть лучше, чем ночью, но много выпить не удалось, потому что и рот толком не открыть, и глотать получалось через раз, да и то наперстками. Но все-таки, это было явно лучше, чем ничего.
— Переходим к выпуску новостей, — подражая какой-то дикторше телевидения, объявила Ольга, отставив поильник в сторону. — Из родни, как твоей, так и нашей, отзвонились практически все. Даже моя маменька сподобилась расспросить о твоем здоровье. Но я бы пока остановилась на трех звонках. Во-первых, телефонировали из императорской канцелярии. Справились о твоем здоровье и пожелали скорейшего выздоровления. Во-вторых, твоя кузина Стефания. Буквально обрывает телефон, бедная. Еле уговорили не приезжать. Ну и, наконец, как вишенка на торте: вчера вечером, как только прошел слух о том, что ты то ли ранен, то ли убит, из Швеции позвонила твоя подружка — баронесса Эбба фон Кнорринг. Теперь звонит регулярно. Каждые два часа, и заметь, сама. Никаких секретарей. Похоже,
