Легион «Идель-Урал» - Искандер Гилязов

Завершившие свое обучение на курсах и в школе муллы прикреплялись к различным боевым или рабочим соединениям (ротам, батальонам, бригадам), получив чин «муллы» или «обер-муллы». Здесь они, конечно, не были предоставлены самим себе — руководство школы, в особенности А. Идриси, старались не терять связей с ними. Так, в середине января 1945 г. А. Идриси совершил поездку в город Ченстохов в расположение тюркской рабочей бригады, где прочитал восемь лекций перед священнослужителями соединения — по подсчетам Идриси, всего присутствовали 62 человека (16 узбеков, 16 казахов, 14 поволжских татар, 10 азербайджанцев, 6 представителей северокавказских народов).[542] В выступлениях лектор рассказывал о «правильном понимании веры, о важнейших ее запретах и заповедях, о споре между шиизмом и суннизмом, который является спором чисто политическим и ни в коем случае не религиозным». Не обойдены были вниманием и политические сюжеты: Идриси осветил «суть исламофобской политики» США, Англии и СССР и пояснил, что в случае военной победы союзников все исламские народы окажутся в полном рабстве. В конце своего отчета А. Идриси высказал и ряд предложений: организовать курсы немецкого языка для всех мулл, по пятницам с 12 до 14 часов выделять мусульманам время для свершения молитв, «чтобы они хотя бы раз в неделю могли молиться, а это в течении последних 25 лет было им запрещено большевиками».

В функционировании Дрезденской школы имелись и довольно курьезные моменты. Так, ее организаторы в начале 1945 г. ломали голову над такими «серьезными» проблемами: какой титул должны получить закончившие школу лица — «имам» или «мулла»; какой формы и вида должны быть нарукавные нашивки священнослужителей. Споры вызывали и двуязычные формуляры свидетельств, выдававшихся выпускникам школы.[543] Как будто в той военно-политической ситуации не было для руководства школы более важных проблем!

Да, курсы в Геттингене и школа в Дрездене некоторое время действовали, они выпустили определенное количество священнослужителей для восточных легионов вермахта и мусульманских соединений СС, мусульманским военнослужащим раздавали миниатюрные Кораны, лидеры СС рассуждали о преемственности традиций, режим пытался «сохранить хорошую мину при плохой игре», но все эти мероприятия и слова в условиях конца войны имели очень малый эффект. Цитировавшееся выше мнение графа Л. Стамати — наглядное тому свидетельство. И активное вмешательство великого муфтия в дело «исламского воспитания» восточных «добровольцев» на протяжении 1944 и в 1945 г. не имело в целом практического результата.

Уже упоминавшееся выше мнение о том, что для многих восточных народов СССР, представленных в вермахте и СС, абстрактные мусульманские идеи все же не стали привлекательнее идеи национальной, подтверждают в какой-то мере и материалы их периодических изданий, в частности материалы еженедельной газеты Волго-татарского легиона «Идель-Урал». Эта газета, на мой взгляд, весьма точно отражает указанные выше реалии — материалов чисто религиозного содержания в газете публиковалось относительно мало (в особенности если сравнивать их количество с материалами на темы роста национального сознания, политического воспитания, истории и культуры). Многие из подобных материалов были чисто информативными, например, о праздновании различных религиозных праздников. В номере 42 от 17 октября 1943 г. в статье Шихапа Нигмати сообщалось о праздновании Ураза-байрама в одном из домов отдыха легиона, о том, как в гости к легионерам приехали Герхард фон Менде и руководитель Татарского посредничества Хайнц Унглаубе. О другом празднике, Курбан-байраме, писал Абдул-Гани Усман в № 47 (104) от 25 ноября 1944 г. В номере 3 (60) от 23 января 1944 г. помещен материал «Основы исламской веры» упоминавшегося выше Габдуллана (видимо, он действительно имел большой интерес к вопросам религии, так как и на курултае татар Идель-Урала, состоявшемся 3–5 марта 1944 г. в Грайфсвальде, тот же Габдуллан выступил с речью о роли ислама в жизни татарского народа). В программе «Союза борьбы за освобождение тюрко-татар Идель-Урала», принятой на указанном курултае и опубликованной с сокращениями в газете «Идель-Урал» (№ 10/11 (67/68) от 19 марта 1944 г.), вопросы религии хотя и затронуты («свобода религии будет охраняться государством», — было заявлено в программе), но занимают далеко не главное место.

Итак, мы проследили вкратце за тем, как во время Второй мировой войны нацистский режим пытался разыграть исламскую карту, использовать религию в своей деятельности в отношениях с мусульманскими народами СССР. Думаю и надеюсь, что заинтересовавшемуся читателю стало понятно, что заигрывание нацистов с исламом было чистой воды лицемерием, подчиненным прагматическим военно-политическим целям. Эта «религиозная» политика учитывала и состав населения государств, противостоящих Германии (в частности, большой процент мусульманского населения в Советском Союзе), и, вероятно, пыталась взглянуть дальше в будущее, в перспективу, надеясь на поддержку всего исламского мира (в этом, пожалуй, суть заигрывания нацистов с великим муфтием). И совершенно прав Александр Даллин, который отметил, характеризуя в целом контакты гитлеровского режима с исламом: «Не имеется ни малейшего основания считать, что в какое-либо время (в нацистской Германии. — И. Г.) существовала настоящая симпатия по отношению к исламской вере».[544] Нельзя не согласиться и с мнением Герхарда Хёппа, наиболее полно изучавшего данную проблематику в последние годы. Поставив вопрос «Существовала ли вообще в годы Второй мировой войны германская „исламская политика“?» — исследователь отвечает на него так: «Если под этим иметь в виду компактную, дифференцированную концепцию и соответствующий ей инструментарий ее осуществления, а также убедительные свидетельства ее реализации, то таковой вообще не существовало. Если же под этим определением понимать использование функций ислама для своей политики, а прежде всего для достижений военных целей, то таковая, конечно, имела место».[545]

Таким образом, политическое сотрудничество нацистского режима с представителями восточных народов, организационно оформившееся позднее, чем сотрудничество военное, не могло привести и не привело к результатам, которые так ожидались немецкой стороной. Так же как и контакты в военной сфере, политические взаимоотношения с восточными народами отличались противоречивостью и непоследовательностью. Очень явственно проявились разность подходов национального движения и немецкой стороны к различным политическим проблемам, в особенности в оценках перспектив государственного развития, национальной государственности. Многие из политических табу и стереотипов, сложившихся изначально у ответственных немецких чиновников и военных, так и не были преодолены. Германское руководство, очевидно, постоянно опасалось зайти слишком далеко в политическом сотрудничестве с восточными народами. Свою роль при этом опять-таки играли «подводные течения» — соперничество между инстанциями и личностями. Допущенные немецкими функционерами ошибки почти всегда использовались их конкретными политическими противниками. Такая противоречивость, понятно, не оставалась незамеченной и вызывала естественное недоверие у национальных представителей. В то же время это открывало известный простор для политических импровизаций, по крайней для сравнительно свободного обсуждения насущных политических проблем различных народов (наиболее яркий для нас пример — курултай в Грайфсвальде). Сами национальные представительства в Германии по своему составу оказались весьма пестрыми. И здесь также не обходилось без противоречий и конфликтов, как между отдельными народами, так и внутри отдельных национальных движений. Поэтому и деятельность их в сфере политической, социальной и культурной оказалась не столь масштабной и результативной, как того ожидали наиболее активные из националистов. Татарское национальное движение в Германии к тому же не имело настоящего, авторитетного лидера, что, естественно, очень ослабляло его. И все же политическая деятельность татарского национального представительства в Германии в годы Второй мировой войны, несмотря на ее слабость, замкнутость, даже аморфность, представляет очень важную страницу истории татарского национального движения в XX в.

Почему же все так закончилось?

(Вместо послесловия)

Итак, мы проследили, насколько это было возможно, историю Восточных легионов вермахта и Восточнотюркского боевого соединения СС, более подробно остановившись на сюжетах, связанных с соединениями поволжских татар, а также рассмотрели вопросы политического сотрудничества представителей нерусских народов СССР с Германией в это время. Хочу заметить, что этим самым история сотрудничества представителей народов Кавказа, Средней Азии, Поволжья и Приуралья с национал-социалистическим режимом не исчерпывается, такая задача в этой книге не ставилась изначально. В немецких архивах же хранится еще немалое количество документов, например, из истории туркестанских и кавказских соединений, имевших, бесспорно, свою специфику по сравнению с формированиями поволжско-приуральских татар.