Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны» - Михаил Ремизов

Что касается земельного вопроса, то появились признаки его достаточно эффективного решения. По крайней мере, принципы в этой сфере крымской властью продекларированы правильные: во-первых, предоставление приемлемых альтернатив участникам самозахватов, во-вторых, твердая позиция по правоприменению, отказ от признания неправовых и антиправовых действий, в-третьих, исключение из схемы «этнических посредников», сообществ и организаций, контролировавших рынок самозахватов как особого рода бизнес.

В целом ситуация с крымскими татарами, безусловно, является одной из конфликтных зон, но это конфликт умеренной интенсивности, который, если не допускать каких-то грубых ошибок, должен оставаться в относительно управляемом и ненасильственном русле.

– Если говорить о русскоязычном населении Крыма, нет ли здесь, по-вашему, угрозы выделения их в некий квазиэтнос, как это случилось с теми же «сибиряками», которые отмечают себя как отдельную национальность в переписи населения? Как интегрировать этих русских в большой русский мир?

– Здесь можно вспомнить то, о чем мы говорили выше, – что русская идентичность в «украинском» Крыму сохранила себя в коконе региональной, крымской идентичности. Это довод в пользу того, что возможен продуктивный симбиоз между локальной, региональной идентичностью и идентичностью большой нации. Чтобы это был именно симбиоз, а не конкуренция и не выпадение из общего смыслового поля, нужны две вещи.

Во-первых – свободное развитие и раскрытие собственно русской идентичности. В частности, не должно возникать ситуации, при которой у всех народов страны есть два уровня «дозволенной» идентичности – этнонациональный и гражданский, – а у русских – только гражданский. Проще говоря, «русское» не должно табуироваться «российским». Как и другие народы страны, мы можем и должны поддерживать свою этнонациональную идентичность и артикулировать свои этнонациональные интересы. В противном случае, мы обречем себя на бум «отколовшихся» идентичностей. Люди уже сейчас начинают рассуждать следующим образом: мы не можем иметь свое лицо и свое право голоса в этой стране в качестве русских? Ну что ж, мы получим его в качестве «поморов», «сибиряков», «казаков» (понятых уже как отдельный народ, а не субэтнос русского народа) … Конечно, пока это лишь отдельные симптомы, а не массовая тенденция. Но в свое время выпадение украинской и белорусской идентичности из общерусского поля тоже начиналось с малого, а через какое-то время стало необратимым.

Во-вторых, необходима нормализация регионального, субэтнического разнообразия русского народа. Русская идентичность должна быть достаточно широкой, чтобы, не вызывая никакого внутреннего конфликта, оставлять место для «крымской», «сибирской», «поморской» идентичности – в качестве своего рода спецификации, которая делает саму русскую идентичность более рельефной и яркой.

Иными словами, как-то специально интегрировать крымчан в пространство русской идентичности не надо. Они уже давно в этом пространстве. Нужно просто перестать бояться русской идентичности и признать, нормализовать ее внутреннее разнообразие.

– Воссоединение Крыма с Россией подняло обсуждение национального вопроса в общероссийском масштабе, повысился уровень самосознания русских. Как вы считаете, как можно использовать этот ресурс?

– Ну, прежде всего я бы отметил, что речь идет не просто об активизации русского национального самосознания, а об определенном влиянии крымского прецедента на саму концепцию российской государственности. Если до Крыма единственно возможной на официальном уровне была концепция территориальной нации, в соответствии с которой мы строим нацию в пределах определенных границ, то есть основным нациеобразующим признаком выступали границы Российской Федерации, унаследованные от границ РСФСР, то после Крыма следование этой концепции становится уже противоречием, оно становится нелогичным. Потому что само присоединение Крыма было обосновано национальным единством, которое существовало поверх границ, поверх официальных государственных границ.

Что лежит в основе этого единства? Русская культура и русское историческое самосознание. То есть в событии воссоединения России с Крымом заложен переход от территориальной концепции нации к культурно-лингвистической. Неслучайно в «крымской» речи президента, кажется, впервые на таком уровне прозвучало признание существования русской нации поверх государственных границ, а в декабрьском послании президента – слова о Крыме как колыбели «многоликой, но монолитной русской нации».

Это важнейший смысловой переход, который пока до конца не осознан и выводы из которого пока не сделаны. Но у истории, как мне кажется, есть своя логика – сказав «А», мы должны будем произнести и последующие буквы алфавита.

При этом важно – и война на Донбассе отчасти это показала, – что активация русского элемента в российской идентичности, в принципе, послужила скорее фактором притяжения для активных представителей других народов России. Русские никогда не были им интересны как аморфные россияне без рода и племени. Когда они увидели, что у русских есть своя историческая память, готовность бороться за свои интересы, это вызвало, быть может, где-то раздражение, но чаще – дополнительное уважение и интерес. Я готов согласиться с тем, что Россия во многом представляет собой союз народов. Но чтобы выстраивать союзнические отношения с народами российского пространства, русские должны быть и восприниматься субъектами этого союза. Иначе все рассыпается.

– Как быть с реакцией международного сообщества? Как Россия будет выстраивать внешнюю политику?

– Это сразу два больших вопроса… Безусловно, присоединение Крыма стало водоразделом в отношениях России и Запада, если не навсегда, то надолго. Мы перешли Рубикон, после этого глупо делать вид, что в остальном все по-прежнему.

По меньшей мере, теперь исключена постановка вопроса об интеграционной модели отношений (раньше, на уровне официальной риторики, а где-то и на уровне помыслов, вопрос ставился именно так). Теперь лучшее, о чем может идти речь, – это взаимно уважительный баланс интересов.

Кажется, именно об этом говорил Путин на Валдайском форуме в Сочи. Это действительно наиболее желательная модель отношений. Но сегодня она упирается в два препятствия.

Первое – это то, что культура баланса интересов на Западе сейчас не в моде. Евросоюз вообще не является субъектом национальных интересов в классическом понимании и склонен – по крайней мере, в отношениях с соседями – к модели асимметричной интеграции: мы имеем с вами дело, только если вы «имплементируете» наши стандарты. Соединенные Штаты еще меньше склонны к модели баланса интересов. Она явно не соответствует философии «одинокой сверхдержавы». Кроме того, баланс – это про устойчивость, а США скорее управляют миром через изменчивость. Если расстановка фигур складывается не в их пользу, они просто переворачивают доску тем или иным способом.

Другая проблема с моделью баланса интересов – это сама Россия. Мы слишком несамодостаточны, чтобы Запад всерьез принял с нашей стороны это предложение взаимоуважительного баланса. Несамодостаточны в экономике и финансах, в технологиях, даже в политике, если иметь в виду не отдельно взятое лицо, принимающее решения, а широкий круг стратегий и ориентаций элит. Если мы сможем изменить это в ближайшие годы, шансы на нормализацию отношений с Западом сильно возрастут. Тогда появится и возможность вынесения крымской проблемы за скобки. Не признания, а именно вынесения за скобки – в обозримое время это максимум того, на что можно рассчитывать.

– Но сейчас разве нет ощущения, что все смирились с этим фактом и де-факто признали Крым?

– Сейчас нет такого ощущения – просто есть война на Донбассе, и тема Крыма ни для Киева, ни для западных столиц не находится в оперативной повестке дня.

– То есть это просто не в приоритете?

– Да, не в приоритете. Соответственно, если представить себе, что проблему Донбасса они так или иначе для себя решат, то вполне вероятно, что в приоритете может оказаться ситуация с Крымом. Это, разумеется, не прямое военное нападение, но стратегия информационных – а в том числе, может быть, и силовых – провокаций, которая будет призвана поддерживать постоянный фон напряжения вокруг крымской тематики.

Поэтому есть риск того, что вопрос с Крымом не будет на международном уровне закрыт до тех пор, пока не будет закрыт вопрос с киевским режимом, пока не произойдет пересборка или частичный демонтаж самой Украины как государства. В принципе, исторически этот шанс еще, наверное, не упущен.

– Но Россия как целостное национальное государство все-таки заинтересована в стабильности своих границ, и будет прикладывать все усилия к тому, чтобы этот конфликт как можно скорее исчерпался.