«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

— Врут. У нас хорошо. Это вы здесь живете, как шампиньоны. — Ему было тошно и от собственных мыслей, и от убогого гостеприимства этой дикарки, и особенно от невозможности оградить себя от ее навязчивого желания поладить с чужаком. — По крайней мере, мы не едим людей, — после паузы сказал он.

— Мы тоже, — ответила Танька.

— У нас есть все, — многозначительно, с истерическим вывихом в голосе произнес Алексей и устыдился самого себя.

— У нас тоже, — приподнявшись на локте, ответила хозяйка норы.

— А у нас… — начал Зайцев, но запнулся и мысленно продолжил: «в квартире газ…». Ему очень хотелось чем-то поразить и одновременно уколоть ее, а может быть, даже унизить. Придумать нечто такое, отчего эта первобытная ползунья сразу запросилась бы с ним наверх. Но у них здесь действительно было то же самое. Сказать, что наверху в каждом доме холодильник с телевизором — чушь. Для нее вонь — это норма, жилой дух. Комфорт, без которого нет нормальной жизни.

Только сейчас Зайцев обратил внимание на то, что с остервенением чешет голову, и тут же с ужасом вскочил, ударился затылком о потолок и со стоном схватился за ушибленное место.

— Бедная моя голова! У вас что, блохи?

— Ну да, — спокойно ответила Танька, всем своим видом показывая, что не понимает, почему стояк так переполошился.

— Да, действительно, у вас все есть, — проговорил Алексей. — Вшей я уже подхватил. Осталось подцепить туберкулез и потерять ноги. И можно не возвращаться домой.

— Оставайся, — оживилась Танька. — Мужиков у нас мало.

— Спасибо, — поблагодарил Зайцев таким тоном, что хозяйка пещеры обиделась.

Из тоннеля послышался легкий шорох. Алексей повернулся к выходу и увидел, как мимо норы проковыляла белая коза с огромным выменем. Вместо передних ног у нее были короткие обрубки разной длины, и это симпатичное домашнее животное передвигалось рывками, высоко задрав задницу.

— О, Боже! — воскликнул Зайцев, завороженно глядя на козу. — Покажи выход! — взмолился он, обращаясь к хозяйке. — Ты же умная, красивая баба. Ну зачем я тебе такой урод: с ногами, с руками…

— А чего тебе еще надо? — тихо спросила Танька. — Разве здесь плохо?

— Я не говорю, что плохо, здесь хорошо! — истово соврал Алексей.

— Но я так не привык.

— Как? — удивилась Танька. — Все есть, дом — полна чаша.

Эта «полна чаша» настолько поразила Зайцева, что поначалу он изумленно уставился на хозяйку, а затем истерически расхохотался. Это пещерное зазеркалье потрясало его не столько скудостью жизни, сколько несоответствием вещей и понятий, стоящих за одними и теми же словами. Невольно возникал вопрос: а что есть мерило? И снова в его памяти всплыла кем-то сказанная фраза «мир есть описание мира».

Алексей даже позабыл о насекомых, о саднящих локтях и коленях. Он привалился спиной к стене и спросил:

— А что, по-твоему, «полна чаша»?

— Тепло… свет… еда, — ответила Танька и, немного помешкав, добавила: — Я.

— Ты?! — поразился Зайцев. Он хотел было спросить, видела ли она когда-нибудь себя в зеркале, но вовремя остановился. Правда, по интонации Танька прекрасно поняла, что он имел в виду. Она почувствовала в этом оскорбительном восклицании «ты!» не только презрение, но, что еще хуже, не признание в ней тех достоинств, приобретенных с большим трудом, которые она считала своей гордостью. Такое пренебрежение страшно оскорбило ее, и, опустив глаза, Танька прошептала:

— Иди.

— Куда? — не понял Алексей.

— Туда иди, — указала она на выход. — Отсюда! Значит, правду сказывают, стояки — ироды.

— Да ты хотя бы знаешь, кто такой Ирод? Ты хоть знаешь, что говоришь?! — сорвался на крик Зайцев. Осколки исторических событий и библейских мифов, оказывается, жили и здесь, непонимаемые, как отголосок прошлой, неизвестной жизни.

Алексей уже хотел выползти из норы, но боль не позволила ему этого сделать. Он лишь перекатился на бок и простонал:

— Не могу. Разваливаюсь на куски.

— Дык лежи и молчи, — проворчала Танька.

Глава 4

Зайцев не имел понятия, сколько валялся в этой пещере, — время здесь не имело смысла. Он помнил: они дважды засыпали, три раза Танька подливала в плошку масла, четыре раза приносила ему картошку и воду, один раз он ползал в сортир и промучился там минут сорок, пытаясь пристроиться над выгребной ямой в тесной, как собачья будка, норе.

Затем они молча лежали. Танька что-то мурлыкала, прижималась к нему горячим телом, и в какой-то момент Алексей поймал себя на том, что прикосновение этой катакомбной дикарки возбуждает, но тут же возмутился этой нелепой мысли. За время пребывания в подземелье он научился расчленять царящий здесь смрад на отдельные фрагменты и сейчас отчетливо ощущал ее запах — так пахнут норные дикие звери.

«И зачем я приехал в Разгульное? — машинально почесывая голову и залезая под мышки, уже не в первый раз пожалел Зайцев. — Пощупать какие-то мифические корни? Посмотреть, в каких условиях начиналась моя экскурсия в этот мир? Посмотрел. Какие там корни! Все давно обрублено, и любой московский знакомый мне куда ближе всех сибирских родственников вместе взятых. Есть только одно родство — похожесть существования, общая среда обитания. Разве тюлень родственник медведю? Когда это было? Один живет в океане, другой — в лесу. Зов крови — это глупая, неизвестно, кем и когда придуманная, сентиментальная притча. Отец никогда не стремился назад в Разгульное. Он, конечно же, знал, почему, но молчал. Говорить о таких вещах было не принято и опасно. Наоборот, он убеждал клиента, что сила человека в его корнях и традициях… Но я! Я-то как попался на эту удочку? Стоило ли ехать в такую даль, на историческую родину, чтобы еще раз убедиться: дважды два — четыре и только четыре?»

Чтобы лишний раз не рвать душу, он заставил себя думать о возвращении в Москву. Когда же Алексей погрузился в дрему, приснился ему странный лубочный город с большим количеством златоглавых церквей, раздрызганных кабаков и деревянных сортиров. По дощатым тротуарам непрерывным потоком ползли нормально одетые люди с сумками и дипломатами, авоськами и чемоданами. У одних поклажа была приторочена к спинам, как у вьючных животных, другие волокли ее за собой. Все они были слепыми, с пустыми глазницами и спекшимися веками. Все напоминали цирковых пресмыкающихся, для смеха разодетых в человеческие одежды. Зрелище было апокалиптическим, и Зайцев даже остановился, чтобы перевести дух. «Постойте, — обратился он к ближайшему «пешеходу». — Пожалуйста, скажите, что это за город?» — «Кудияровка», — не сбавляя скорости и не поворачивая головы, бросил слепой.