Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

31 марта 1945 года мы вылетели на штурмовку аэ­родрома города Ратибора. Группу вел командир полка Ковалев. Завязался воздушный бой. В какой-то момент я вышел в хвост паре ФВ-190. Мой ведомый Гена Смирнов отбил атаку на меня другой пары и дал мне возможность атаковать ФВ-190. Одного я сбил, а когда потянулся за ведущим, меня стала отсекать немецкая зенитная артиллерия. Чувствую, попали — начало тря­сти самолет. Погода была облачная, стояла дымка. В такой обстановке группу искать было невозможно. Мы с Геной вышли из боя, довернули на курс «0» с рас­четом выйти на автостраду. Глядим, в дымке курсом на свой аэродром идет пара Ме-109. Догнать я их не мог, поскольку самолет трясло и набрать скорость я не мог. Сказал Гене: «Сумеешь — атакуй, я буду сзади». Нем­цы, похоже, нас не видели. Смирнов немного развер­нулся вправо и атаковал. Несколько отставая, я шел за ним сзади. Одного сбил, а второй «109-й», заметив ата­ку, быстро вошел в облака. А нам того и надо — пора домой. Облачность прижала нас до 200—400 метров. Я местность просто не узнаю, хотя до этого не один раз водил в этот район группы. По компасу держим курс «0», а фактически полет проходит под другим курсом. Горючее на исходе. Машину трясет — решил я выбрать площадку и садиться. Вроде кругом спокойно, под со­бой вижу подходящую площадку. Говорю Геннадию: «Прикрывай, сажусь». Сел, немного пробежав, колеса стали зарываться. Самолет поднял хвост и остановил­ся. Я выскочил из машины, вижу — человек на подводе едет. Я к нему, вытащил пистолет. А он, увидев меня, на ломаном русском языке говорит: «Я поляк». Спросил я его, чья территория, где есть аэродром. Он ответил, что территория польская, что русские здесь, а линия фронта где-то километрах в 10—15 (махнул рукой в сторону ее). Далее сказал, что аэродром у такого-то населенного пункта находится. Аэродром оказался действительно недалеко. Побежал я к самолету и по радио сказал Гене, куда лететь. Говорю ему: «Садись и приходи ко мне». Он улетел, однако через 7—10 минут вернулся, по радио мне объясняет: «Сесть не смог — аэродром раскис, много воды, опасно садиться». По моей подсказке он также на пределе горючего сел ря­дом.

Потом выяснилось, что в этом районе действует магнитная аномалия. Вот почему и курс по компасу был неправильный. Мы, сдав польским местным властям под охрану самолеты, взяли парашюты и с помощью поляков добрались до станции. Кстати, мы летали в комбинезонах, а иногда в спортивных костюмах. Так, чтобы не выглядеть офицерами. Поскольку говорили, что офицеров немцы избивали, если брали в плен.

От станции мы две остановки проехали, а затем на машинах автобатальона, который подбрасывал боепри­пасы и горючее нашим войскам, добрались поздно но­чью до аэродрома. Как выяснилось, с этого боевого вы­лета не вернулось шесть человек, в том числе и мы двое. Командир полка был рад нашему возвращению, тем более что еще самолеты целы. Группа техников вы­летела на место нашей вынужденной посадки, почини­ли они мой самолет, заправили и перегнали на аэро­дром..

8 апреля 1945 года наш полк стоял на аэродроме Гроткау. С утра была неплохая погода, высокая облач­ность, небольшая дымка. Мы вместе с другом Лешей Пятаком [Пятак Алексей Пантелеевич, лейтенант. Воевал в составе 91 -го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 7 самолетов противника. Победа над До-217 засчитана 9 февраля 1945 г. в р-не г. Кант] получили приказ вылететь на разведку желез­нодорожной станции города Зейцы и аэродрома, рас­положенного восточнее города.

Обойдя стороной аэродром и сам город, мы зашли с запада. На станции стояли три наливных состава, «го­ловой» к фронту. Чувствуется, что они только что при­были, однако с воздуха не было заметно, чтобы их раз­гружали. Мы доложили о результатах на землю. Нам тут же дали задание сделать два «холостых» захода, чтобы проверить, нет ли у немцев зенитной артиллерии. Мы выполнили, что было нам приказано, доложили, что по нам не стреляли. Как потом выяснилось, немцы, види­мо, решили не демаскировать себя. Мы обошли город, взяв курс на северо-восток, пошли на аэродром. Мы шли с прижимом «ножницами», набирая скорость, что­бы пройти пониже и избежать обстрела с земли. Прой­дя аэродром, заметили в воздухе только взлетевшую пару Ме-109. У нас было удобное положение для атаки, даже разворачиваться почти не надо. Мы с ходу атако­вали эту пару. Впереди шел Леша, но после первой очереди у него заело оружие. Он крикнул по радио: «Продолжай атаку!» Что я и сделал. Один упал. Мы про­скочили ведущего, довернули влево и на бреющем уш­ли на свой аэродром.

Доложили командиру, который решил отправить на штурмовку составов пару — Толю Малышева [Малышев Макар Иванович, лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 6 самолетов противника] с Вить­кой Альфонским. Мы им все рассказали. Подходит Ма­лышев к своему самолету и как-то странно себя ведет. Я ему говорю: «Что ты, Толя?» — «Я что-то чувствую. Знаешь, вспомнилось, как горел на Курской дуге». Я ему говорю: «Толя, брось ты! Ни пуха тебе, ни пера!». Поле­тели они на своих Як-3. Час проходит. Погода становит­ся все хуже и хуже. Через некоторое время раздался гул мотора, и один «як» пошел на посадку. Вернулся Альфонский.

От него мы узнали, что пошли они по нашему мар­шруту на железнодорожный узел. Знали от нас, что там не стреляют. Первый заход сделали под углом к соста­вам, чтобы как можно дольше быть над целью. Стали уходить — все, что могло с земли стрелять, все по ним открыло огонь. Малышеву снаряд попал в распредели­тельный бачок. Альфонский говорил, что видел, как от его самолета пошли белые, а затем черные струи. Толя стал задыхаться, фонарь открыл. (Летали ведь с закры­тым фонарем. Приучались к этому. К слову, приучаться приходилось и к рации, ведь поначалу ими не пользо­вались. Когда ввели звания: летчик-радист 3-го класса, 2-го, 1-го, летчик-радист-мастер, за которые доплачи­вали, стали ими пользоваться). И вот Толя фонарь от­крыл. А надо сказать еще, что мы летали в немецких се­точках. Мы их под Бригом захватили. А то ведь в наших шлемофонах голова потеет и волосы выпадают. Даже шелковые подшлемники не спасали. Пламя перекину­лось Малышеву на голову. Альфонский ему кричал: «Толька, тяни!!!» Километров 15 до линии фронта оста­валось, а высота метров 900. Но, видимо, сил терпеть у него уже не было. Он перевернул самолет и выбросил­ся. Метров 500 до своих не дотянул. Попал в плен и вернулся в полк 13 мая.

Бреслау был взят 7 мая. Мы звеньями находились на боевом дежурстве на аэродроме Бриг. Самолеты на деревянных настилах стояли вдоль взлетной полосы. Со мной дежурили Леша Пятак, Юра Данилов [Данилов Юрий, младший лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 3 самолета противника] и Гена Смирнов. Время подходило к обеду. Погода стояла яс­ная, солнечная, по-настоящему весенняя. Вдруг ви­дим — прямо вдоль взлетной полосы нахально идет шестерка Ме-109 на высоте около 1500 метров. По тре­воге немедленно поднялись в воздух. За нами еще под­нялись две или три пары из другого полка, базировав­шегося на этом аэродроме. Завязался воздушный бой. Группа немецких самолетов распалась. Один Ме-109 атаковал «як» из другого полка. Вышло так, что я ока­зался несколько ближе к Ме-109, в выгодном для атаки положении. Дал одну очередь, другую. Вижу хлопки ды­ма от мотора, перебои винта, лицо немецкого летчика, его взгляд — влево назад на меня, большие белые кре­сты на крыльях его самолета. Эта картина врезалась в память. Еще очередь, и он сваливает на крыло свой са­молет и с дымом потянул к линии фронта.