Физик против вермахта - Руслан Ряфатевич Агишев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Земеля, куда Михалыча ведете? — крикнул чубатый моряк, свесившись с верхней полки.
— Товарищ капитан государственной безопасности, что случилось? — кто-то спрашивал с другой стороны. — Товарищ Теслин же наш, советский. Куда вы его?
Несколько моряков даже попытались встать на пути конвоя. Крепкие балтийцы в темных бушлатах, сжимавшие в руках карабины, были совсем не теми людьми, с которыми можно пошутить. Из здоровенные кулаки и угрюмые лица скорее говорили о прямо противоположном. Правда, всякий раз преграда исчезала, когда капитан, шедший первым, внушительно демонстрировал удостоверение сотрудника наркомата внутренних дел.
Конвой, не обращая ни на кого внимание, с каменными лицами шел мимо. Правда, напряжение, повисшее в воздухе, хорошо ощущалось, заставляя конвой крепче сжимать оружие. Выдохнули они лишь при выходе из вагона, где их уже ждали свои.
— Уф, струхнул трошки, — негромко прошептал один из конвойных, крепко сбитый боец с оттопыренными ушами. — Зыркали на нас, як волки, — тут же он стушевался под взглядом своего начальника. — А что як? Они же…
Остановившись около двери купе с потертый латунным номером на ней, капитан открыл дверь и четко произнес внутрь:
— Товарищ член Военного Совета, задержанный Теслин доставлен. Есть!
После этого ученого настойчиво подтолкнули внутрь купе, захлопнув за его спиной дверь. Здесь его ждал худощавый мужчина в аккуратно подогнанной гимнастерке со знаками различия комиссара первого ранга. На вытянутом лице хозяина купе застыло холодное выражение лица, чем-то напоминающее ничего не выражающую мину вивисектора. Он смотрел так, словно готовился препарировать.
— Я, член Военного Совета, представитель Ставки Верховного Главнокомандования, Мехлис. Вы, значит, Николай Михайлович Теслин… или все-таки не Теслин, — Мехлис, сидя на углу стола, взял лежавшую рядом папку и начал доставать из нее какие-то документы. — Я тут совсем недавно, а столько про вас узнал, что голова идет кругом. Одни говорят, что настоящий коммунист, другие — гениальный изобретатель, третьи — верный товарищ, пятые — беспощадный преследователь врага. В есть и те, кто рассказывают про ваш откровенный волюнтаризм, показной индивидуализм, — на стол легли несколько листком, исписанных мелким почерком. Это очень напоминали доносы. — Даже не знаю, кому и верить…
Теслин стоял напротив. Никто и не удосужился ему предложить сесть.
Честно говоря, сейчас его спокойствие дало трещину. Слишком уж уверенным выглядел тот, кто «пришел по его душу». А Мехлис, по всей видимости, именно за этим и пришел.
Ученый знал такой тип людей. В позднем Союзе насмотрелся на таких людей. Тогда как раз Перестройка была в разгаре и прежде пламенные атеисты и коммунисты все, как один, начали говорить о новом мышлении, демократизации, переосмыслении ошибок советского строя. Казалось, им, вообще, была не важна правда, действительность. Главным для них было то, что думали они. Асфальтовые катки, а не люди. Запросто давили тех, кто думал, говорил и выглядел иначе.
И Мехлис, к сожалению, для Теслина, очень напоминал таких людей. Прямолинейный, как шпала. Упертый, как камень. Он явно собирался «переехать» его, несмотря ни на что.
— Поэтому я решил разобраться в вашем деле. И, представляете, очень много интересного нашел.
В глаза Мехлиса сверкнул торжествующий огонек, когда он вытащил очередной листок из папки:
— Вот ваше заявление из отдела кадров ленинградской электрической станции № 5 «Красный Октябрь», где местом рождения вы указали г. Мурманск. Затем есть другой документ, — у него в руке оказался новый документ. — Показания товарища Землянской Н. И., доктора при эвакуационном эшелоне. Здесь черным по белому написано, что поступивший с многочисленными ожогами больной не имел при себе никаких бумаг.
Из папки появился еще один листок, на котором виднелась целая куча разнообразных синих печатей.
— В наличие есть еще бумага от областного статистического управления Уполномоченного Госплана СССР по Мурманской области. Она гласит, что в г. Мурманске проживает три Николая Михайловича Теслина. Одному два году от роду. Второй погиб двое суток назад. Третий в настоящее время выполняет задание командование на территории врага.
Мехлис выдержал продолжительную паузу, во время которой выразительно потряс всеми этими листами.
— Но, знаете, меня беспокоит не только вопрос вашей настоящей личности…
У Теслина в сердце екнуло. Раз разговор пошел о поиске «настоящей личности», то пиши пропало.
— … Но и о вашем изобретении. Признаться, я весьма впечатлен. Вы создали такое оружие, что захватывает дух. Возникает, правда, закономерный вопрос. Почему вы, как советский человек, не сообщили о своем изобретении? Разве вы не понимали, что такое оружие очень нужно для нашей страны? Или вы преследовали какие-то другие цели? — он сложил руки на груди и вопросительно посмотрел на ученого. — Кто же вы такой, гражданин?
Этот простой по сути вопрос едва не вогнал ученого в самый натуральный ступор. Что он должен был на него ответить? «Рассказать правду? Мол, я, действительно, Николай Иванович Теслин и прибыл из будущего. Только сначала я попал в тело великого сербского ученого Николу Тесла. Спрашиваете, зачем прибыл. Представляете, хочу спасти свою маму и себя маленького. Я не шучу, товарищ красный командир. Все именно так и было». Теслин даже в красках представил, как стоявший перед ним Мехлис краснеет, долго сдерживается, а потом начинает ржать во весь в голос. «Не-ет. Ничего говорить про будущее нельзя. Нельзя даже заикаться! Никто не поверит. Скорее засадят в дурку или шарашку, где буду ишачить до посинения. Маму тем временем закапают где-нибудь на острове или просто столкнут в какую-нибудь шахту».
Теслин чувствовал, как затягивается пауза и кончается терпение у Мехлиса. Ему срочно нужна была какая-то удобоваримая версия, которую можно было выдать за правду. К счастью, когда его уже начала захлестывать паника, ученого осенило. «Если нельзя сказать всю правду, значит, нужно выдать только ее часть. Как говорится, в полуправду верится охотнее, чем в ложь. Решено! Нужно сделать так, чтобы мне поверили и дали возможность добраться до того проклятого острова».
Мозг заработал с лихорадочной силой, субъективно растягивая время едва ли не до бесконечности. Объективная секунда вне его во внутреннем мире Теслина выросла до минут и даже часов. Различные версии прошлого, выдуманного и реального, накладывались друг на друга, формируя нечто новое, причем очень естественное. Вскоре, он уже знал, что должен сказать, каким тоном и что выделить в своей речи отдельно.
— Товарищ Мехлис, — наконец, решился Николай Михайлович. Весь подобрался, сделал небольшой шаг вперед. И, вообще, всем своим видом показывал, что