Детектив с Лысой Горы - Александр Прокопович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний удар по струнам явно должен был сократить их количество – струны выдержали, Марат – нет. Гитара была отставлена в сторону, если попытку разбить деку об стену можно квалифицировать как «отставить».
Мне были не рады. А ведь я пришел не один, со мною был не самый маленький бочонок пива, который я с немалым трудом все же донес от лавки до Алехина. Сегодня надо было приходить с более крепкими напитками…
– Марат, признайся, нашлась девушка, которая сумела опередить тебя и бросила раньше, чем ты ее… – Марат молчал. – Марат, скажи хоть как ее зовут, женщина, которая сумела так с тобой поступить, достойна, чтобы имя ее было прославлено…
Алехин отложил какие-то бумаги – и как бы заметил меня:
– Привет, Алекс. – Взгляд его коснулся бочонка и скупая командирская улыбка скривила губы. – А вот за пиво спасибо, а то Марат достал со своей депрессией… Я ему говорю, верный способ поднять настроение, это спросить, как дела у Алекса…
– Это почему же?
Что-то я не нахожу логики в алехинском рецепте.
– Алехин, лейтенант, мать твою, это почему же мои дела так решительно поднимают настроение? – Не то чтобы мне неведомо чувство радости за ближнего, но почему-то я не верил в его гипертрофированную версию среди гвардейцев…
– Алекс, поверь, таких ужасов, как те, что нам довелось испытать, когда ты был рядом, мне не встречалось. Стая вольфов, сухопутные рыбы, замороженные люди, заживо похороненные люди… Не то чтобы ты был плохим командиром, кто знает, может, без тебя мы бы и вовсе не выжили, но твое общение с ведьмами – счастья не приносит… За последнее время ни одна напасть не прошла мимо тебя. Кстати, что там у тебя со встречником? Ты же не из-за него пришел?
Не из-за него, а вот, что у меня с встречником, я еще и сам не разобрался:
– Алехин, а ты-то откуда про встречника знаешь?
– Я знаю всё о подозрительных лицах, которые направляются в мой город, а в особенности про тех, кто предъявляет охранную грамоту Московского Великого Князя и предписание, по которому лицу этому надо показать дорогу к твоему месту обитания.
Мне Трыщ ни грамоты, ни предписания не показывал. А я еще удивлялся, как он живым до меня добрался.
– Ты его хоть не кормил? – прервал мои рассуждения Алехин. – И не корми. Если встречник пришел к человеку, значит, он пришел к нему на службу, а если человек встречника накормил, значит, он его принял.
Что-то в моем взгляде сказало Алехину, что я снова вляпался в неприятности
– Значит, накормил?
– Накормил. – Врать мне было ни к чему. – И что теперь? А если я его перестану кормить?
– Поздно. – Алехин был полон оптимизма. – Встречник себе сам еду найдет, у них с этим проблем нет: всё, что движется, – его, так что…
Теория Алехина начала действовать – Марат снова взял в руки гитару и, не обращая внимания на Рыжего, начал что-то заливать его подружке. Перебирая струны, он, видимо, пытался нащупать тот единственный аккорд, который прекратит работу её головного мозга… Пришла беда откуда не ждали – встречник прописался у меня на службе, а я-то надеялся его в гвардию сдать…
– В грамоте не написано, по какому случаю он покинул златоглавую?
– Не написано, – Алехин помрачнел, глянул на меня то ли с жалостью, то ли с удивлением и продолжил: – Даже не знаю, стоит ли тебе говорить… Капитана Чернобородова казнили, а встречник… Думается мне, Московский Князь решил тебе напомнить, что он не забыл о твоем чудесном спасении и при случае приговор будет приведен в исполнение.
– Может, он встречника и прислал для этого?
– Если бы для этого, ему бы охранную грамоту не дали, не станет Порфирий из-за тебя ругаться одновременно и с нашей Короной, и с нашими ведьмами… Да, Алекс, вот еще для тебя бумага, взял в комендатуре тебе передать: в вещах Деразниной нашли…
Такой бумаги я в руках еще не держал – толстый серый лист, весь в прожилках, был сложен втрое и скреплен сургучом. Чуть выше печати каллиграфическим почерком было выведено: «Завещаю – Алексу Каховскому. Л.М. Деразнина». Общаясь с ней, я как-то не задумывался, что ей может прийти в голову что-то мне завещать…
Водрузив бочонок на стол и велев разливать, я, к неудовольствию Алехина, устроился в одиноком кресле в углу комнаты, чтобы в одиночестве разобраться с бумагой. Печать сломана, лист развернулся… Я не успел подумать, что бумага адресована мне по ошибке – завещание не предоставило мне такой возможности.
Дорогой Алекс!
Это письмо не ошибка. Разреши мне назвать его письмом, слово «завещание» никогда мне не нравилось. В ближайшее время я обращусь к тебе с просьбой оградить меня от людей, следящих за моим домом. Я прекрасно понимаю, что действительно уберечь меня не в силах ни ты, ни кто-либо еще. Просто мне хотелось приглядеться к тебе и дать возможность моему Голубому Дракону удостовериться, что ты достоин его выбора. Голубой Дракон – это мой кот. Пусть не пугает тебя его имя, хотя, поверь мне, относиться к нему как к простому коту совершенно неправильно. Дракон переходил в нашей семье от поколения к поколению. Теперь, когда мой род со дня на день угаснет, я выбираю тебя своим наследником. Если я и Дракон не ошиблись в тебе, то написанного – достаточно. Если ошиблись, что ни пиши – всё зря.
P.S. С этого дня ты должен задуматься о том, что придет день, когда и тебе придется назначить своего наследника.
Д.Л.С.
Голубой Дракон… Не могу поверить: старуха завещала мне кота и даже специально нанимала, чтобы с ним познакомить…
– Алехин!
– Чего тебе, охмуряющий старушек? – Надо же, Алехин употребил всего лишь «охмуряющий», я, признаться, ожидал услышать что-то куда более категоричное.
– Что с воришкой, которого я поймал в перерыве между охмурениями?
– Ничего.
– То есть – ничего?
– Ноль, пустота… умер твой воришка. Два удара по голове сковородой не всякий выдержит, этот вот не выдержал… Может, у Лейзеровича в клинике его и подняли бы на ноги, а в комендатуре наш костоправ может только иногда правильно определять, жив пациент или мертв. Ночью был жив, а утром уже был мертв – вот и вся история…
Алехин снова отвернулся от меня. Я бы и сам от себя отвернулся. В промежутках между эпизодами экзотики вроде голубых драконов и встречников, меня окружали покойники. На месте нормальных людей я бы шарахался от себя как от прокаженного… Где-то на третьей кружке я сообразил, что пьем мы уже совсем не пиво, и что не так уж всё в этой жизни плохо. Чудесным образом повеселевшая компания незаметно выросла в размерах, причем исключительно за счет пола слабого и тем привлекательного, посиделки вот-вот должны были перешагнуть границу, отделяющую просто веселый вечер от легендарной гвардейской попойки. Этот решительный шаг был сделан гвардейцем, чья внешность была мне странно знакома. Вновь прибывший (вместе с бойцами из другого отделения) вкатил еще одну бочку неизвестного, но, как оказалось позже, весьма крепкого напитка.
Не знаю, что меня удержало от того, чтобы перекреститься и кинуться за святой водой в ближайшую церковь. Знакомый мне гвардеец был не кем иным, как Китайцем. Алехин, в ответ на мои выпученные глаза, только кивнул головой:
– Вот вернулся – хороший боец!
И в самом деле: боец, который возвращается даже с того света – чего еще желать! Китаец тем временем, как всегда, вытянул заветную флягу. Думаю, на этот раз в ней окажется всего лишь водка. Пройдет еще минут пять-десять, и он наверняка займется своим любимым ремеслом – ваянием очередной деревянной фигурки. Рука моя непроизвольна сжала, подаренную Китайцем нэцке… Когда к отделению прилипло название «Костяное», думаю, речь шла о костлявой, с которой бойцам довольно часто доводилось встречаться. Не думал, что кто-то из бойцов завяжет с ней такие неформальные отношения.
Я ушел. Мне было хорошо, но я знал, что это чужое веселье. Я знал, что рано или поздно мне станет жаль… Нужно смотреть фактам в глаза – самый старший из моих собутыльников на пять лет меня младше, и остаться там значило бы сделать вид, что я все тот же сержант Алекс, жизнь которого пролегает по кратчайшему пути между такими вот вечерами. Да, между ними умудрялись вклиниваться походы и караулы, но прямая была все такой же безупречной, и чтобы обнаружить что-то еще, кроме этой, кажется, навеки выверенной траектории, мне пришлось подать в отставку…
– Алекс, ты куда? – Кажется, кто-то не хочет, чтобы я ушел… Надеюсь, моя попытка помахать рукой будет понята правильно: мой язык сейчас не лучший помощник в общении…
По всем законам физики я не должен был спуститься по лестнице, умудриться отдать честь дежурному и выйти на улицу. Виновником этого парадокса была невероятная легкость моего туловища, что и позволяла мне не падать, кажется, одним только усилием воли.
Вечер качнулся мне навстречу. Пожалуй, сейчас мне было все равно куда идти, вверх или вниз, единственный маршрут, который мне было не осилить – это движение по прямой… Будь я лошадью, мне было бы легче. Пословица «пьет как лошадь» возникла не на ровном месте: четыре ноги способны имитировать трезвость гораздо лучше двух.