Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

Забрезжил рассвет.

Они стояли на гривке. Таяла над равниной сизая дымка.

Тимофей словно застыл, поглощенный мыслями.

Вдруг пшеничное море стало розоветь, потом всё пошло волнами, закипело, зашелестело. Утренний ветер разметал волосы Алёны, закрутил их, бросил на лицо. Замерзли намокшие от росы ноги. По телу пробежала дрожь, хотя давно уже была надета вязанка и пиджак Тимофея перекочевал на её плечи.

— Зазябла? — спросил он, осторожно отводя волосы с её лица.

— Нет.

— Устала?

— Немножко. А вот тебе холодно.

В какую минуту она перешла на «ты», Алёна и не заметила, а теперь это было уже всё равно. Она хотела снять пиджак, но Тимофей, взяв за лацканы, крепко запахнул его на Алёниной груди, словно спеленав её руки. Склоненное к ней лицо, темное от загара, чуть побледнело, и зеленые глаза под лохматыми рыжими бровями казались ещё зеленее.

— До чего же ты сейчас нежная… Лена… Елена… Галя.

Она смотрела на него открыто и ясно, ничего не скрывая и ничего не боясь.

— Ну вот, стало быть, и всё. — Тимофей отпустил её, отвел назад руки, развернув во всю ширину могучие плечи. — Вот оно, стало быть, и всё.

— У тебя есть на чем записать адрес?

— Не надо адреса.

— Я напишу.

Тимофей упрямо покачал головой.

— Не пиши.

— Почему же?

— Стану думать, может, с женихом поссорилась, если напишешь… Не надо.

— Все равно ты меня не забудешь, а я — тебя.

Тимофей насторожился:

— Правда?

— Думаешь, такие люди каждый день встречаются?

Он усмехнулся:

— Убогонькие? Скучливые?

Алёна улыбнулась:

— Ладно, не прикидывайся. Все равно ещё встретимся. Нет, с женихом я не поссорюсь, — ответила она на немой вопрос в глазах Тимофея. — Не поссорюсь, не такой он человек. — И подумала, что Глебу можно всё рассказать без утайки, что он поймет.

— Ну пошли до дому, «невеста», — с иронией сказал Тимофей и первый сбежал по откосу.

Будто провожая их, залился над полем жаворонок.

…Когда она вернулась с ночной прогулки, на крыльце школы, предоставленной артистам для ночлега, её ждали Глаша и Олег.

— Эгоистка паршивая, беспокойся тут о ней, не спи! — нападала на неё Глаша.

— Ребятки, я же не думала…

— Вот именно: не думала… — сердито перебил Олег, но в эту минуту первый луч солнца упал на верхушки тополей и зелёные крыши поселка, и Олег заулыбался. — О, девчонки, до чего здорово!

Алёна была прощена.

Однако в конце очередного производсовещания Маринка, брезгливо поджимая губы, заметила:

— Я бы считала полезным обсудить поступок Елены.

— Что-о-о? — в один голос спросили Зина, Глаша, Олег и Женя, а Миша с возмущением оглянулся на жену.

— Нет, я лично ничего не думаю, — оправдывалась Марина. — Посторонние могут подумать черт знает что… Это для всей бригады…

Ей так попало, что Алёна была вполне удовлетворена. Но она отлично видела, что думает сама Марина. И Джек — он ни полслова не сказал тогда, только буравил Алёну узкими глазками.

То, что говорила Алёна Тимофею, что тогда, сгоряча, казалось ясным, непреложным, сейчас почему-то вызывало сомнения.

— Хотеть счастья — это эгоизм? — задала она Олегу мучивший её вопрос.

— Только ненормальный захочет несчастья, — ответил Олег недоуменно.

— Тогда что такое эгоизм?

— Надо же и о других думать.

— И о других?

— Нет, прежде о других.

Глава шестнадцатая. «Заколдованное место»

Алёна, загримированная, стояла за кулисами, обмахивалась тетрадкой из реквизита, слушала зал и сцену.

В такой тропической жаре и духоте, кажется, ещё не приходилось играть. Открытое окно за её спиной не дышало, тёмная портьера чуть вздрагивала, когда по ту сторону сцены распахивалась дверь.

Маленький низкий зальчик кажется набитым доверху: головы зрителей, стоящих на скамьях заднего ряда, едва не упираются в потолок. Дверные проёмы забиты людьми, в распахнутых окнах торчат головы смотрящих с улицы. На улице шумят те, кому не удалось проникнуть в зал, стаскивают пристроившихся в окнах и лезут сами. Стучат оконные рамы, дребезжат стекла. Но самое страшное — орава подвыпивших парней, засевших где-то в дальнем ряду: они громогласно задирают артистов, гогочут, на замечания соседей отвечают матерщиной и злорадным ржанием.

«Не все коту…» и «Предложение» ещё кое-как слушали, а водевиль… Артистов слышно только первым рядам, остальные из-за шума уже потеряли нить действия, потеряли интерес, и дальняя половина зала занята главным образом перепалкой с хулиганьём.

«Для кого играем? — думала Алёна. — Это оскорбительно. Нельзя играть „В добрый час!“».

Эти сцены были особенно дороги всей бригаде. Алёна, Миша, Олег не прощали ни себе, ни друг, другу ни малейшего нажима, вялости, небрежности и, с точностью выполняя все задания, приобрели наконец свободу, легкость, сыгрались, сдружились. «В добрый час!» до сих пор покорял любую аудиторию, но что-то будет здесь?

У Маринки дрожит голос — бедняга вот-вот заплачет. Олежка и Джек, видно, думают только о том, как бы скорее кончить. Жуткое место! А радовались: районный Дом культуры, настоящее театральное помещение, сцена! Нет, играть в такой обстановке «В добрый час!» немыслимо. Что делать?

Алёна сорвалась с места, пробралась за кулисами, спустилась в коридор.

Слепенькая лампочка под потолком освещала группу: Глаша, Зина, Миша и Женя разговаривали с Ольгой Павловной, заведующей Домом культуры.

— Была бы я мужиком, своими бы руками вышвырнула это хулиганьё, — говорила она измученно, то отирая лицо, то обмахиваясь платком. — Ведь их и всего-то трое заводил, а безобразия от них — на весь район. И ведь так каждый раз! Мне бы радоваться надо хорошему мероприятию — к нам редко кто приезжает, — а я, верите ли, ночи не сплю от переживаний. Ну что делать? Родненькие, я же всё, что в моих силах… Уж как-нибудь!

— Но ведь просто нельзя играть!

— А если объявить, что не начнем второго отделения, пока…

— Все уже перепробовано! — с отчаянием перебила Мишу Ольга Павловна. — Ничем их не выкуришь.

Внезапно в коридоре появился Арсений Михайлович, за ним шагал незнакомый плотный человек среднего роста и длинный худой парень, секретарь райкома комсомола Радий Светлов.

С Радием Алёна познакомилась ещё днем.

Верхняя Поляна даже издали показалась унылым, неблагоустроенным посёлком.

Автобус въехал в райцентр по длинной улице, где по одну сторону выстроился ряд старых добротных рубленых изб с резными наличниками, занавесочками, цветами на окнах, но вокруг домов было голо — ни палисадников, ни деревьев. По другую сторону улицы тянулись огороды, картофельные поля.

— Старинный поселок! — сказал Виктор.

Они миновали три широкие улицы, где не было ни одного достроенного дома, хотя во многих уже поселились люди. К недостроенным сборным и рубленым домам лепились кривые, приплюснутые саманные уроды разных размеров и форм, и никак нельзя было уловить признаков планировки, угадать контуры будущего поселка.

Автобус остановился на площади — вернее сказать, на большом пустыре, окружённом постройками. И тоже — ни деревца, ни куста, даже трава дочиста вытоптана, лишь кое-где уцелели грязные зелёные клочья. Сухая земля пылила под ногами пешеходов. За пробегающими машинами вздымались бурые клубы.

В здании исполкома было тихо, ни одна дверь не открывалась на стук. Внезапно с улицы в коридор влетела ярко одетая девушка, накричала на столпившихся студентов за то, что «ввалились стадом в обеденный перерыв». Подчеркнутая корректность Арсения Михайловича несколько охладила её пыл, и она сообщила, что «начальники все по району разъехались, а ей самой о концерте ничего не известно».

Одноэтажный Дом культуры стоял неподалеку от площади. У входа его возвышалась гипсовая девушка с веслом, запылённая, в серых потёках. На постаменте кто-то крупно написал химическим карандашом «дура». Нигде ни афиши, ни объявления, извещавшего о концерте. Видимо, бригаду тут не ждали. Впервые ребята почувствовали себя непрошеными гостями.

Долго не могли попасть в Дом культуры, все двери заперты. Наконец нашли вход в библиотеку, поместившуюся в небольшой комнатке, заваленной книгами, загроможденной стеллажами и от этого полутёмной. От библиотекарши узнали, что заведующая Домом принимает стройматериалы и будет не раньше как через час-полтора. Сама библиотекарша о концерте слышала, но впустить их в Дом культуры без заведующей отказалась.

Несколько обескураженные, остановились обсудить план действий. Алёна влезла на выступ фундамента и заглянула в окно Дома культуры.

— Ой, ребята, какое милое помещение!

Полезли в окна, и начались восторги:

— Какой уютный зальчик!