Граница безмолвия - Богдан Сушинский

— Это в том случае, если здесь не появится десант немцев, — напомнил сержант Васецкий, — о которых все мы на время забыли.

— Да не забыли мы, не забыли! — нервно парировал Ласевич. — Ты же видишь: рассматриваем любые варианты.

— Мы и так уже предстаем здесь в роли черт знает кого, — проворчал военфельдшер Корзев, — и каменщиков, и дровосеков, и заготовителей пушнины. А, между прочим, надо готовить лазарет. Подземный. В западном подвале, имеющем запасной выход к складу с обмундированием. У нас в санчасти всего шесть коек, поэтому под наземный госпиталь нужно отдать одну из комнат в офицерском доме. Но это не исключает подготовку госпиталя в подвале. На случай бомбежки. В отличие от европейских, «материковых» то есть, застав, нам своих больных и раненых эвакуировать некуда. До ближайшего поселка Чегорда — более двухсот километров.

— Если только эти два десятка хижин можно назвать поселком, — уточнил Ящук. В свое время он умудрился побывать в Негорде, куда добирался на оленьей упряжке вместе со знакомым ненцем-оленеводом.

— Господи, точно: санчасть, госпиталь… — кивал начальник заставы, не скрывая, что в суете мирской о милосердии, как всегда в подобных ситуациях, было забыто.

— Раньше зимой неподалеку от заставы обычно месяца два кочевал какой-то ненецкий род, — молвил Ящук. — Мы всегда могли воспользоваться его оленьими упряжками. В обмен на спирт. Но в минувшую зиму он не появился, во всяком случае в пределах пятидесяти километров, иначе кто-то из оленеводов наведался бы сюда за спиртом и патронами в обмен на мясо и шкуры.

— Но-но, — предупредил его Загревский, напоминая, что подобный натуральный обмен не поощрялся, хотя все о нем прекрасно знали. Даже в Архангельске и Ленинграде. — Никаких обменов… Однако о госпитале мы подумаем.

— Еще бы подумать о медикаментах и перевязочных материалах, которых у нас тоже крайне мало.

— А вот это уже вопрос, — развел руками старший лейтенант, давая понять, что здесь он ничем помочь не способен. — Тут уже, военфельдшер, нужно молиться только на корабль и мудрость наших снабженцев.

И вновь все угрюмо промолчали.

— Мы с ефрейтором Оленевым осмотрели русла речек Тангар-ки и Саримы, — попытался как-то поднять общее настроение Ордаш. — На берегах их скопилось много плавника. Завтра же нужно создать две бригады и бросить их на заготовку этого топлива. Его нужно доставлять сюда, рубить и просушивать — часть во дворе, часть сразу же в складе. Еще какую-то часть дров можем получить, вырубая сухостой в тундровых рощах, которые, опять же, произрастают в основном по берегам речек. Для этого нужна бригада дровосеков.

— Верно, пополнять запасы следует уже сейчас, — поддержал его Ящук. — Если понадобится, дальние сторожевые вышки сносить будем.

— Ну, вышки — это уже в самом погибельном случае, — проворчал Загревский. — Это ведь не просто так, это символ границы. Наше государственное присутствие на этих северных берегах.

Никто и не возражал. Однако все понимали, что, когда сильно прижмет, в сорокаградусные морозы придется жечь и эти символы.

— При контрольном осмотре территории острова, — продолжил Ордаш, — мы с вами, товарищ старший лейтенант, обнаружили остов какого-то деревянного судна и руины избушки. К тому же часть топлива можем получить из тех запасов дров, угля и горючего, которые имеются на фактории. Знаю, что существует приказ, запрещающий использовать эти запасы, но ситуация у нас исключительная, поэтому, ради спасения жизни солдат, приказ придется нарушить. И наконец, ефрейтор Оленев должен возглавить небольшую бригаду охотников, отобрав для этого трех-четырех бойцов, имеющих подобный опыт.

— Итак, — поднялся начальник заставы, завершая свой «военный совет в Филях», — общая ситуация безрадостная. Хотя и не безнадежная. Прежде всего следует позаботиться об элементарном выживании заставы — о том, чем кормить и обогревать людей. Если эту задачу мы не решим, никакой подземный лазарет нас не спасет: отощавшие от недоедания, мы попросту вымерзнем, как мамонты.

15

К стоянке «Призрака» Кротов и Бивень пришли как раз вовремя. В ожидании их пилот решил прогуляться по живописному предгорному ущелью, но увлекся так, что не заметил, как выход из него преградила стая волков.

Подвела Красильникова беспечность. Уверовав в том, что вокруг ни души, он отправился в эту длительную прогулку, будучи  вооруженным лишь пистолетом, хотя в кабине у него имелась винтовка. Да к тому же нарушив жесткий приказ коменданта базы: от самолета ни на шаг!

Несколькими выстрелами — двух хищников убив, а одного ранив, — лейтенанту удалось развеять волков и прорваться сквозь скальную горловину, однако стая взяла его в полукольцо и, хотя и не спеша, но упорно преследовала. Хищники словно бы ожидали, когда человек израсходует последний патрон, оставленный уже для себя.

До самолета все еще оставалось метров двести, к тому же отступать Красильникову приходилось по низине, усеянной мелким гравием и острыми камнями, порой ««переправляясь» через валуны. Несколько раз он падал, постепенно — от страха и усталости — теряя силы, а стая все наседала и наседала.

Первым эту сцену заметил Бивень. Выйдя из-за невысокого, ливнями и морозами иссеченного хребта, он мгновенно оценил обстановку, а главное, безошибочно определил вожака стаи, которого подстрелил с первого же выстрела. Именно подстрелил, а не свалил наповал, потому что знал: мгновенная гибель вожака особого влияния на стаю не оказывает. В страх хищников повергают его мучения, его предпогибельный вой. Еще два выстрела, уже вдогонку, окончательно загнали уцелевших волков в ущелье, позволив Красильникову предстать перед комендантом. Тот не стал ни орать на него, ни просто упрекать, а, ткнув дулом винтовки в горло, заставил в таком состоянии пятиться, пока тот не уперся спиной в высокий ребристый валун.

— Завтра же начнешь давать мне уроки пилотажа, висельник ты пропойный, — прохрипел он, теперь уже просверливая грудь пилота.

— П-пил-лотажа? — заикаясь, спросил тот, не понимая, к чему это было сказано. — Уроки? Вам?

— Нет, архистратигу Михаилу. Я ведь только потому и не могу пристрелить тебя сейчас, что некому будет поднять в воздух эту стрекозу, — кивнул он в сторону самолета.

— А когда обучу? — наивно поинтересовался пилот.

— Как только обучишь, пристрелю при первом же подобном на-рушении дисциплины. Перед строем. В назидание всем прочим. Так что придется тебе в учительстве пилотажном очень даже постараться.

— Да уж, стану я ради собственного убиения стараться, — огрызнулся Красильников.

Как только они поднялись в воздух, Кротов приказал взять курс не на базу, а на слияние Эвены с Тангаркой. Он словно бы предчувствовал, что, оказавшись над плесом реки, увидит за холмистой грядой тангарского правобережья, километрах в пяти-шести юго-восточнее устья Эвены, стадо оленей.

— Сдается мне, что стадо это не дикое! — прокричал он на ухо пилоту.

— Поохотиться решили? — осклабился лейтенант. Об обиде, нанесенной ему штабс-капитаном, казалось, было забыто.

— Считай, что поохотиться, — проворчал Кротов, а еще через минуту, заметив аборигена верхом на олене, приказал: — Снижайся и подбирай лужайку для посадки. Поближе к стаду.

Поняв, что самолет садится, всадник сразу же погнал своего сохатого к месту приземления. На вид ему было около пятидесяти, на нем была короткая облезлая куртка из оленьей шкуры, такие же старые облезлые унты и толстые, разорванные в нескольких местах ватные штаны.

— Ты кто: ненец, долган, эвенк, манси? — сурово спросил Кротов, как только оленевод спешился.

— Эвенк, однако, начальника, — проговорил пастух, не вынимая потрескавшейся трубки из таких же глубоко потрескавшихся губ.

— Кого-либо из рода Оркана знаешь? — штабс-капитан специально расстегнул кожаную меховую куртку без каких-либо знаков различий, под которой просматривалась красноармейская гимнастерка.

— Знаешь, однако, начальника. Моя — из рода Оркана.

— Что ты сказал?! Ты утверждаешь, что принадлежишь к роду Оркана?!

— Ты-ты, утверждаешь, — добродушно кивал эвенк. — Никола из рода Оркана, — тыкал себя пальцем в грудь. — Барс-Оркана, Мудрый Оркана.

— Его так величают у вас: Мудрый Оркана?

— Так величают, однако.

— Значит, тебя сам Бог послал. Где стойбище старейшины?

— Три дня, — показал пастух на растопыренных пальцах, — на олене ходи. Стойбище смотри. Туда ходи, — показал он в сторону видневшейся вдали холмистой возвышенности, посреди которой особо выделялся конусообразный, похожий на окаменевшую ярангу, холм. — Большой стойбище рода Оркан, князьца[48] эвенка Оркан, однако, начальник.