Полина; Подвенечное платье - Александр Дюма

Это различие стало для Цецилии еще более очевидным в следующее воскресенье, когда Эдуард приехал к ним со своими родителями. Маркиза на этот раз спустилась к гостям и случайно, а может, и по умыслу улучила минуту, когда Эдуард и Цецилия остались вдвоем, и попросила внучку принести ее альбом. (Господин Дюваль в это время навещал кого-то по соседству, а госпожа Дюваль вместе с баронессой прогуливалась по саду.) Девушка, следуя какому-то безотчетному чувству, скрывала от Эдуарда свои дарования, но сейчас, по велению бабушки, следовало принести альбом и представить его на суд Эдуарда. Молодой человек хвалил рисунки Цецилии, но не разгадал, несмотря на подписи, чувств художницы. Девушка посчитала бесполезным давать какие-либо объяснения и даже не намекнула Эдуарду на тайное значение подписей, над которыми он так смеялся в детстве.

Все эти цветы, мелькавшие перед глазами Эдуарда, были для него только прекрасно раскрашенными картинками. Генрих воспринимал все иначе.

Маркиза не теряла из виду молодых людей и тотчас заметила, какое впечатление произвела на ее внучку неразборчивость Эдуарда. Заметив холодность, сквозившую в отношении Цецилии к своему другу, и понимая, какой контраст, должно быть, составляет этот юноша тому идеалу, который теперь уже наверняка сформировался у мечтательной девушки, госпожа ла Рош-Берто решила подчеркнуть простое происхождение Эдуарда и попросила Цецилию сесть за фортепиано.

Впервые в жизни девушка попробовала отказаться: она никогда не пела при Эдуарде. Всякий раз, когда юноша посещал их дом, он мог видеть раскрытый инструмент и лежавшие на нем ноты, но ни разу не догадался спросить, занимается ли Цецилия музыкой.

Правда, теперь, вслед за маркизой, он и сам стал упрашивать девушку, да так настойчиво, что ей пришлось сесть за инструмент.

В музыке Эдуард разбирался так же, как и в живописи, если не хуже. Он аплодировал и рассыпался в похвалах, но ровным счетом ничего не понимал. Его неуместные комплименты только еще больше усилили разочарование девушки.

Когда маркиза обратилась к Цецилии с новой просьбой – сыграть собственное сочинение, которое она исполняла дня три или четыре назад, или что-нибудь на него похожее, девушка наотрез отказалась. Эдуард из вежливости тоже принялся упрашивать Цецилию, но, будучи посредственным меломаном, он не очень-то настаивал. Впрочем, это в любом случае было бесполезно: Цецилия никогда не решилась бы спеть Эдуарду то, что пела Генриху.

На счастье девушки, в доме наконец появились баронесса и госпожа Дюваль. Цецилия бросилась к матери, и пытка, которую ей устроила бабушка, закончилась.

Оставшаяся часть дня прошла спокойно, только Цецилия делала над собой огромные усилия, чтобы скрыть рассеянность, которую, однако, заметили баронесса и маркиза.

Госпожа Марсильи очень устала и после отъезда Дювалей тотчас ушла к себе. Цецилия последовала за ней и заметила, что мать чем-то сильно взволнована. Девушке захотелось узнать причину этого беспокойства, но у нее не хватило духу спросить об этом мать.

Баронесса хранила молчание, и, только прощаясь с дочерью на ночь, она крепко обняла ее и, глубоко вздохнув, поцеловала.

Опечаленная Цецилия тихо вышла из комнаты матери и собиралась уже идти к себе, но в коридоре ее встретила Аспазия и сказала, что бабушка желает с ней о чем-то поговорить.

Маркиза лежала в постели и читала книгу. В свои шестьдесят лет она сохранила это нелепое кокетство – принимать посетителей в постели. Однако подобные аристократические привычки не казались госпоже ла Рош-Берто смешными.

Увидев в дверях Цецилию, маркиза положила книгу на столик, стоявший у кровати, и сделала внучке знак сесть подле нее. Девушка повиновалась.

– Вы меня звали, бабушка? – спросила Цецилия, целуя руку, у которой сама старость не отняла свежести и красоты благодаря секретам, известным одной маркизе. – Я думала, что вы чувствуете себя нехорошо, но, слава богу, мои опасения оказались напрасны.

– Ошибаешься, душа моя, у меня страшная мигрень. Когда эти Дювали приезжают к нам, у меня всегда болит голова.

– Но господин Дюваль – прекрасный человек, вы сами так говорили.

– Да, он долго служил у герцогини де Лорж, и она превозносила его честность.

– Госпожа Дюваль тоже прекрасная и очень любезная женщина.

– Ох уж эти англичанки! Их бледность, фигура и длинные волосы заставляют думать, что они принадлежат к хорошему обществу, но это только кажется. Ты знаешь, душа моя, госпожа Дюваль, так же, как и ее муж, служила у герцогини.

– Воспитывать детей не значит быть в услужении.

– Да, моя милая, ты права, это не одно и то же, но одно на другое очень похоже… А что ты скажешь об их сыне, Эдуарде?

– Об Эдуарде?.. – робко переспросила Цецилия.

– Да, об Эдуарде.

– Он… – начала Цецилия с дрожью в голосе, – мне кажется, он честный молодой человек, трудолюбивый, образованный…

– Он образован ровно настолько, насколько должен быть образован человек его круга. Это было бы просто смешно, если бы его родители вздумали дать ему образование выше своего звания, например такое, что получил шевалье де Сеннон.

Цецилия вздрогнула, потупила глаза и залилась краской. Это, конечно, не ускользнуло от зорких глаз маркизы.

– Что же ты молчишь? – спросила она.

– Но что вы хотите услышать, бабушка?

– Скажи мне, что ты думаешь о шевалье.

– Но, бабушка, прилично ли девушке говорить о молодых людях?

– Ведь ты же сказала свое мнение об Эдуарде…

– Но Эдуард – совсем другое дело, – попыталась оправдаться Цецилия.

– Да я прекрасно вижу, что ты любишь не Эдуарда, а…

– Бабушка! – вскрикнула Цецилия, словно умоляя ее замолчать.

– А любишь Генриха! – упорно продолжала маркиза.

– О боже, – прошептала Цецилия, опустив голову на подушку.

– Чего же ты стыдишься, милая? Стыдно было бы полюбить Эдуарда. Но Генрих – молодой человек, прекрасный во всех отношениях. Как он поразительно похож на несчастного барона Мибре, убитого при осаде Моона.

Маркиза тяжело вздохнула.

– Но, бабушка, – воскликнула Цецилия, – разве вы не знаете, какие виды маменька имеет на Эдуарда? Разве вы не знаете…

– Все знаю, моя милая! Но у твоей матери слабый характер: несчастья совершенно убили ее. Надо бороться с трудностями, а не отступать от них. Твоя мать думает, что ты выйдешь за Эдуарда, а я говорю, что твоим супругом станет Генрих.

Цецилия подняла голову и, сложив руки, посмотрела на бабушку, как на волшебницу, обещавшую совершить невозможное.

В эту минуту послышался звонок баронессы, и Цецилия в испуге вскочила и побежала в спальню матери.

Госпожа Марсильи упала в обморок: виной всему был кашель с кровью. В этот миг Цецилия забыла Эдуарда, Генриха, забыла обо всем и бросилась на помощь к матери.