Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У этой бомбы слишком много запальных устройств, — сказал Брелавай, прочитав сводку. Они с Орагоном всю ночь носились по городу и оповещали депутатов о том, что ассамблея завтра, как всегда в девять, начинает свою работу. Когда в типографии им делать больше было нечего, Итале, Брелавай и Санджусто отправились на Соборную площадь, где до поздней ночи не расходилась огромная толпа и агитация велась наиболее активно. Наступал прохладный августовский рассвет, и под высоким, покрытым полосами облаков бесцветным небом опустевшая площадь казалась просто огромной. Собор по-прежнему невозмутимо высился над нею, заботясь лишь о том, чтобы сохранить в неприкосновенности свои величественные и изящные башни и выстроившиеся вдоль стены ряды каменных святых и королей. Друзья двинулись дальше по направлению к Элейнапраде. Набережная была оцеплена дворцовой стражей; всадники, сонно обмякнув, сидели в своих высоких седлах. За ними на лужайках под деревьями бесцельно роились толпы людей; люди перемещались с места на место, собирались в группки, расходились и сходились вновь… Постоянное движение людей и негромкое, но неумолчное жужжание голосов в этот суровый и задумчивый час рассвета производили странное впечатление.
Итале, сперва собиравшийся пойти к Карантаю и хотя бы немного поспать, все же решил остаться, и Брелавай побежал купить в ближайшей лавчонке хлеба и сыра, поскольку все изрядно проголодались. Вернулся он очень быстро, словно опасаясь, что даже за те десять минут, что он будет отсутствовать, может произойти что-то интересное и существенное. Небо светлело, становясь выше, и солнце уже освещало верхушки каштанов. Но если не считать восхода солнца, ничего особенного так и не произошло. Наступило теплое августовское утро, и еще более разросшаяся толпа заполнила все пространство под старыми деревьями, безучастно взиравшими на людскую суету. Итале и оба его приятеля пробились сквозь толпу к дворцовой ограде, где на посыпанной гравием площадке перед воротами выступали депутаты, представители левого крыла; их выступления прерывались ожесточенными спорами с офицерами королевской стражи, требовавшими разойтись и не устраивать митинг. Итале, впрочем, особого внимания на это не обращал — его гораздо больше беспокоили все возраставший напор толпы и беспорядочное движение внутри нее. Кроме того, ему безумно хотелось спать.
— А вон Ливенне, — сказал ему Брелавай. — Аристократ из Совены, представитель левых.
— Да, я о нем уже слышал. Он, по-моему, не посещал заседания весь последний месяц, — откликнулся Итале и зевнул так, что на глазах у него выступили слезы, помешавшие ему как следует разглядеть крупного светловолосого молодого человека, который говорил офицеру стражи:
— Герр полковник, вы не имеете права держать ворота запертыми. Этот зал принадлежит Национальному собранию!
— Сожалею, господин Ливенне, но пока что я выполняю указания вышестоящих лиц, — отвечал ему уже в десятый раз полковник.
— Так пошлите кого-нибудь во дворец и выясните, не будет ли иных указаний! — сердито предложил ему Ливенне, и давившая на ограду толпа проревела что-то в знак одобрения.
Санджусто толкнул Итале локтем.
— Смотри, они двух ворон поймали!
Два депутата от клерикалов, пришедшие на набережную из чистого любопытства, пытались теперь убраться восвояси, но с ужасом и раздражением поняли, что сомкнувшаяся плотным кольцом толпа им этого не позволит. Оставив тщетные попытки пробраться сквозь толпу, они вернулись и присоединились к группе в сорок или пятьдесят депутатов-либералов, ждавших у чугунных ворот. В толпе все чаще раздавались гневные выкрики и оскорбления; люди у ворот стояли сплошной стеной. Кони гвардейцев нервно переступали копытами; одна лошадь вдруг начала вскидывать голову, пытаясь встать на дыбы, и всадник с трудом осадил ее. Потом вдруг послышались радостные возгласы, в воздух полетели шапки и шляпы, и на покрытую гравием площадку с набережной между людской стеной и конной стражей вылетел легкий кабриолет.
— Что это за старичок? — спросил Санджусто, поскольку шум в толпе еще усилился.
— Это принц Могескар. Двоюродный брат Матиаса Совенскара. Благороднейший, между прочим, господин. И хватило же у старика мужества сюда приехать!.. Да здравствует Могескар! — закричал Итале, и толпа с энтузиазмом подхватила:
— Да здравствует Могескар!
Принц вылез из кабриолета, подтянутый, аккуратный, чуть резковатый в движениях. Он был уже очень стар. Подойдя к Орагону и Ливенне, он сказал:
— Доброе утро, господа. Интересно было бы знать: почему перед носом у депутатов запирают дворцовые ворота? — Он тоже явно испытывал воздействие живого и беспокойного духа противоречия, витавшего над толпой. Однако штурмовать ворота никто как будто не собирался; все терпеливо ждали. Соборный колокол густым басом пробил десять. Восемьдесят депутатов ассамблеи продолжали стоять на усыпанной белоснежным гравием и ослепительно сверкавшей на солнце площади перед воротами. Принц Могескар пригласил старенького настоятеля посидеть у него в кабриолете. — На таком солнце нам, старикам, тяжеловато стоять, — посетовал он и тоже сел, прямой, с безупречной осанкой, хорошо видимый всем в лучах яркого утреннего солнца. Стефан Орагон все это время находился неподалеку от Могескара; это он придержал ту лошадь, которая испугалась напиравшей толпы. Орагон всегда лишь отражал чьи-то чужие лучи; его неудержимо влекло к людям ярким, обладающим властью, словно он считал свою собственную — и немалую! — способность притягивать к себе людей не даром, а недостатком. Кроме того, Орагон просто не умел быть один. Однако на самом деле он куда лучше Могескара, или Ливенне, или этого полицейского полковника знал, что такое власть над людьми, и лучше других понимал, что это он, Орагон, является центром собравшейся у дворцовых ворот толпы, душой этого огромного конгломерата, этого временного единства самых различных людей. Если он решит перейти к конкретным действиям, толпа последует за ним.
Итале, изнемогая от жажды и желания спать, тупо переминался с ноги на ногу, потому что болели обе, и раздраженно посматривал на окна верхних этажей дворца, мрачной громадой нависавшего над площадью на фоне светлого, затянутого легкой дымкой неба. Вдруг он почувствовал, что ноги его отрываются от земли и неведомая сила влечет его куда-то по воздуху, и успел лишь изумленно воскликнуть: «Что это?» Он тщетно пытался обрести былое равновесие, отчаянно толкался, его тоже толкали со всех сторон, но никто уже больше не стоял спокойно: толпа перестала ждать и ринулась вперед. Итале слышал какие-то приказы на немецком о том, чтобы сменили каждого второго, слышал крики людей: «Что это? Они собираются стрелять!»
