Океан. Выпуск седьмой - Виктор Фомин

Постепенно дышать становилось легче. Разыскав старшину Захарова, я и его вынес наверх. Когда он пришел в чувство, то встал на вахту. Я скомандовал:

— По местам стоять, к всплытию!

— Есть стоять к всплытию! — откликнулся одинокий голос Захарова.

— Приготовить механизмы!

— Есть приготовить механизмы…

— Обжать вентиляцию! Приготовить агрегат к продуванию главного балласта!..

Очнувшись, капитан-лейтенант Колтыпин приступил к управлению лодкой. Однако члены экипажа, постепенно приходя в себя, не сразу смогли занять места у своих постов. А вздыбленная ветром волна гнала лодку вперед, пока не посадила носом на камни. Когда же командир подал команду «Полный назад!», электрик, который не совсем пришел в себя, дал полный вперед.

Через некоторое время экипажу все же удалось сняться с камней, но при этом был поврежден вертикальный руль. Я надел спасательную маску и спустился под воду. Повреждение было устранено. Лодка взяла курс в открытое море. Через двое суток мы благополучно прибыли в назначенный пункт».

К этому следует добавить, что ни Николай Куприянович Пустовойтенко, ни Леонид Сергеевич Соболев не указали на имевший место и другой факт: помимо отравления воздуха, в одном из отсеков вспыхнул пожар. Кораблю грозил взрыв, но тот же Пустовойтенко устранил опасность. Герой-подводник умолчал об этом из скромности, а писатель не хотел нагромождать факты, которых и без того было достаточно. За спасение лодки и ее экипажа Н. Пустовойтенко был награжден орденом Ленина.

Много миль после описанного случая прошла по Черному морю «малютка» и не одну победу одержала над врагом. В октябре сорок второго она пошла на разведку фарватера к порту Сулина. Возвращаясь от острова Змеиного, лодка попала в поле зрения противника. Навстречу ей вышел эсминец «Король Фердинанд» в сопровождении четырех катеров и буксира. Вражеские катера стали сбрасывать глубинные бомбы. Одним из взрывов сорвало рубочный люк. Другая бомба сделала пробоину в машинном отсеке. Лодку стало заливать водой и топливом.

Более шести часов продолжалась вражеская бомбежка. Все это время аварийная группа под командованием Н. Пустовойтенко спасала людей, боролась с поступавшей водой.

Последние годы Николай Куприянович жил в Севастополе и работал на судоремонтном заводе в Камышовой бухте. Сейчас в музее Краснознаменного Черноморского флота экспонируются личные вещи и документы героя-подводника, а экскурсоводы рассказывают о его подвиге, ставшем одной из ярких страниц в летописи Великой Отечественной войны.

ЛЮДИ ФЛОТА

К. Бадигин

ВО ЛЬДАХ АРКТИКИ

Записки полярного капитана

С октября 1937 года по январь 1940, 812 дней и ночей мужественный экипаж ледокольного парохода «Георгий Седов», затертого в арктических льдах, вел беспримерную схватку со стихией и выиграл ее. Моряки не только спасли и привели в родной порт свое судно, но и во время дрейфа провели огромное количество ценных научных наблюдений. Партия, правительство, советский народ высоко оценили подвиг седовцев — все пятнадцать участников этого дрейфа были удостоены звания Героя Советского Союза, а само судно было награждено орденом Ленина.

Вечером я записал в дневнике:

«Северный Ледовитый океан, 20 июня 1938 года. Итак, уже почти девять месяцев наш караван дрейфует во льдах. Сейчас находимся на 81°11′2″ северной широты и 140°38′ восточной долготы. Ветры часто меняются. Поэтому за месяц нас отнесло к северу всего на 16 миль.

За последние дни пейзаж в районе дрейфа резко изменился. Вместо белоснежной равнины льдов кругом раскинулась бесконечная цепь озер полупресной воды. Таяние снега идет весьма интенсивно. Днем температура на солнце достигает 20 градусов тепла. Сообщение между судами затруднено. Снег стал рыхлым, лыжи проваливаются.

Над льдами с веселым щебетанием проносятся птицы. Они, по-видимому, избрали своей базой наши суда. Но ни моржей, ни тюленей, ни медведей, которых с большим нетерпением ожидают все наши моряки, по-прежнему нет…»

«СЕДОВ» ОСТАЕТСЯ ОДИН

Во льдах моря Лаптевых зимовали еще несколько кораблей. Каждый из них выполнял свое задание в Арктике. Одни шли с грузом на запад, другие — на восток, их сопровождали ледоколы. Ледокольные пароходы выполняли гидрографические работы.

В конце навигации ледовая обстановка, и без того тяжелая на западных участках Северного морского пути, резко ухудшилась в море Лаптевых. Скопления льдов надвинулись с севера и закрыли пролив Вилькицкого. Суда оказались в ледовой ловушке. Как назло, море Лаптевых раньше обычного покрылось молодым льдом, еще больше затруднившим навигацию. Зимовка транспортов и ледоколов проходила неспокойно. Тревожили частые подвижки льдов. В середине зимы погиб пароход «Рабочий»: он был раздавлен льдами. Запасы угля в порту Тикси, где бункеровались транспортные пароходы и ледоколы, оказались недостаточны. В результате почти все находящиеся в море Лаптевых корабли остались зимовать.

Если не считать слабосильных ледокольных пароходов «Таймыр» и «Мурман», в план ледокольных операций 1938 года мог быть включен один лишь «Ермак». Рабочие Ленинграда в исключительно короткий срок исправили все повреждения, нанесенные ледоколу Арктикой, и в самом начале 1938 года, когда в Финском заливе стоял еще метровый лед, «Ермак» пробил эту ледовую блокаду и ушел в Гренландское море навстречу папанинской льдине.

Это был первый этап триумфального пути «Ермака». Затем ранней весной, задолго до начала арктической навигации, мы совершенно неожиданно получили такую радиограмму от капитанов «Русанова», «Пролетария» и «Рошаля»:

«Вчера вышли за «Ермаком». Идем разводьями. Зимовка закончилась. Желаем вам и вашему каравану скорого благополучного освобождения».

Оказывается, «Ермак» дерзким сверхранним рейсом пробил тяжелые льды, подошел к Земле Франца-Иосифа и увел оттуда зимовавшие корабли.

Славный подвиг совершили моряки комсомольского ледокола «Красин». В суровую полярную ночь они под руководством мужественного капитана М. П. Белоусова организовали добычу угля на берегу. Превратившись в углекопов, моряки за зиму снабдили свой корабль топливом, и «Красин», не дожидаясь прихода «Ермака», поднял пары и начал выводить из дрейфующих льдов караван ледокола «Ленин».

Мы с огромным вниманием следили за всеми этими операциями, развертывавшимися в небывало быстром темпе. Один узел развязывался за другим. «Ермак», словно могучий великан, яростно крушил и мял льды. И куда бы он ни шел, всюду ему сопутствовала победа. За каких-нибудь два месяца он прошел почти всю Арктику с запада на восток, освободив при этом десятки кораблей из арктического плена.

Когда в районе дрейфующего каравана появились разводья, у нас окрепла уверенность в том, что и наши корабли могут быть выведены из льдов. Было бы чрезвычайно обидно упустить это благоприятное время: короткое арктическое лето близилось к концу, и со дня на день можно было ожидать понижения температуры и образования молодого льда.

Совершенно неожиданно 20 августа, когда мы находились на 82°36′2″ северной широты и 136°47′ восточной долготы, по радио прибыла «молния», несказанно обрадовавшая нас:

«Разведкой летчика Купчина обнаружена чистая вода до широты 78°30′. Идем на север. Шевелев»[5].

Семь дней пробивался к нам «Ермак». Чтобы не тешить нас напрасными надеждами, командование «Ермака» сообщало, что оно производит глубокую ледовую разведку. И только тогда, когда координаты ледокола почти совпали с нашими, мы поняли, что подразумевается под этой разведкой.

В ночь на 28 августа механики подняли пары в котлах. Зажужжала судовая динамо-машина. Палубная команда кончила плести из пенькового троса гигантский кранец длиной в 3 метра, диаметром в 60 сантиметров. Этот кранец мы хотели надеть на нос своего судна, если придется идти на коротком буксире за «Садко».

Далеко за полночь разошлись немного прикорнуть. Не успел я заснуть, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял старший радист Полянский. В его глазах светилась несказанная радость.

— Капитан, — сказал он, — на юго-юго-западе виден ледокол «Ермак».

Сон как рукой сняло. Я вскочил и торопливо скомандовал:

— Будить команду!

— Есть будить команду! — откликнулся Полянский и исчез в дверях.

За переборкой уже одевался Андрей Георгиевич. Мы выбежали с биноклями на мостик. Полянский не ошибся. Далеко-далеко, у самой черты горизонта, вился дымок и, словно игла, виднелась мачта ледокола.