Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кавалер принял решения, когда разглядывал пушки: он не собирался уходить, оставив их чертовым еретикам. Пушки были нужны ему самому.
Его покинули остатки дурных мыслей, он знал, что делать.
– Зови сюда всех, – приказал Волков солдату, который таскал за ним лампу. – Да скажи, чтобы тихо все было, еретики за стенкой.
Пока из лаза в полу, стараясь не шуметь, вылезали люди Пруффа во главе со своим начальником, кавалер ходил у орудий, трогал бронзовые и чугунные стволы, размышлял, волновался, обдумывая план. Вскоре Пруфф и Роха подошли к нему, они явно хотели знать, что он задумал. И он сказал:
– Это городской арсенал, а за дверью еретики, мы не можем этим нечестивым оставить столько оружия и пушек.
– Тут есть пушки?! – обрадовался капитан Пруфф.
– Две полукартауны и два старых нотшланга.
– Это прекрасно! – произнес Пруфф. – Надо их осмотреть.
– Вы имели дело с пушками? – спросил кавалер.
– Я же вам говорил, что почти два года просидел в осадах, имел честь защищать стены Ланна и других городов, – говорил капитан с пафосом и гордостью, – и целыми днями стрелял из пушек, и люди мои, половина из них, пушкари.
– Вот и прекрасно, – сказал Волков. – Значит, все у нас получится.
– А что у нас должно получиться? – поинтересовался Роха.
– Мы разобьем еретиков и заберем себе оружие из арсенала, – отвечал кавалер, глядя, как наполняется людьми вражеский склад.
Солдаты с факелами ходили вдоль рядов с доспехами и оружием, тихо переговаривались, но было видно, что они не рассчитывают на то, что им может что-то достаться.
– Пруфф, скажите своим людям, чтобы брали себе все, что приглянется, – предложил кавалер. – Пусть наденут добрые доспехи, возьмут все арбалеты, алебарды и заряжают аркебузы, скажите, что это все они оставят себе, – кавалер не собирался мелочиться, – но за это нам придется повоевать.
– А пушки? – поинтересовался капитан.
– Пушки и все остальное – мое, – закончил разговор Волков.
– Будем драться? Ты хоть знаешь, сколько еретиков? – спросил Роха. Он тоже волновался.
– У них два повара, один для господ, один солдатский.
– Значит, может быть, их сотня, – предположил Роха.
– Если их сотня, закроем дверь и уйдем через лаз. А если меньше, заманим их сюда, как станут в дверях, ударим с десяти шагов арбалетами и аркебузами, у нас их много. Если повезет и возникнет паника, стрельнем два раза и пойдем в железо.
– Если они встанут в дверях, я убью их всех картечью, – сказал Пруфф. – И арбалеты не понадобятся. Если, конечно, есть картечь. Если нет, и ядра подойдут. Но с ядрами сложнее.
– Картечь есть, – кавалер огляделся, – я в одной из бочек видел.
– Прекрасно! – обрадовался капитан. – Заманите их к дверям, и пусть они встанут покучнее, а я все сделаю.
Когда Волков прощался с сослуживцами, получал выходные деньги, собирал вещи и седлал коня, помимо легкой грусти его не покидало чувство облегчения. Казалось, он избавлялся от чего-то тяжелого, что многие, многие годы камнем лежало на сердце. Только покинув казармы, уйдя из гвардии навсегда, он неожиданно понял, что его тяготило. Сидя на дорогом коне и не оглядываясь, он уезжал в новую жизнь и надеялся, что больше никогда не испытает этого отвратного, изматывающего чувства, чувства томительного ожидания сигнала к атаке. А теперь он глядел, как, стараясь не шуметь, люди капитана Пруффа весело, под светом многих факелов, разбирают доспехи, надевают их и откровенно радуются добыче. Теперь, глядя на них, он снова ощущал мерзкое покалывание в кончиках пальцев, как в молодости перед первыми сражениями, когда только начинал осваивать ремесло солдата. Да, он снова чувствовал то, о чем и вспоминать не хотел. Только с той разницей, что сигнал к атаке сегодня придется отдавать ему самому. Солдаты надевали латы тихо, разговоры велись вполголоса. Не гремели, помогали друг другу. Роха и Хилли-Вилли рядились в латы. Даже отец Семион нацепил кирасу, надел шлем, правда, без подшлемника, нашел маленький кавалерийский щит и взял в руки шестопер. Стоял, размахивал им, приноровляясь. Шестопер – оружие, которое требовало опыта. Да еще и короткое, драться таким без перчаток и наручей – дело гиблое. У попа явно такого опыта не было, а перчатки и наручи ему не достались. Волков встал, подошел к нему, без разговоров отобрал шестопер, нашел в бочке с оружием крепкий клевец на длинной рукояти, вручил попу и сказал:
– Вперед не лезь, раненых добивай или наших раненых не давай добить. Держись во втором ряду с арбалетчиками.
– Как пожелаете, кавалер, – ответил отец Семион.
– Эй, – продолжил Волков, – разбирайте арбалеты, аркебузиры, заряжайте оружие.
Солдаты стали вооружаться, арбалетов оказалось девять штук, аркебуз четыре. Было чем встретить самого крепко вооруженного врага на десяти шагах. А еще был мушкет и, главное, пушки!
– Порох – дрянь, – доложил капитан, доставая для наглядности из бочки порох, осветил его лампой и показал его кавалеру, – но сухой, для войны на дистанции не пригоден, но тут на двадцати, тридцати, даже на ста шагах сработает. Я велел класть полтора совка. Бахнет так бахнет.
– Смотрите, чтоб не разорвало пушки.
– Не волнуйтесь, кавалер, эту бронзу не разорвут даже три совка такого пороха. А в старую чугунину я положу столько, сколько положено для двадцати фунтов. И картечь добавлять не стану, в кулеврины положу по два ядра на полсовка пороха, так будет надежнее. Просто нужно, чтобы враг подошел поближе.
– Надеюсь, что они встанут в воротах, – заметил кавалер.
– Лучше и быть не может.
Да, у них имелись пушки с картечью, страшное оружие в ближнем бою. У них было много арбалетов и аркебуз, но Волков все еще не знал, сколько солдат у врага. К счастью, люди капитана явно умели обращаться с пушками, это немного успокаивало.
Пруфф тем временем делал что-то странное: легкие кулеврины он поставил прямо напротив входа, а тяжелые полукартауны покатил в углы.
– Что вы делаете? – спросил Волков раздраженно. – Ставьте пушки перед воротами, а не в углы.
– Кавалер, я не учу вас строить солдат в ряды, и вы не
