Медная пуговица - Лев Овалов

1941–1957 гг.

Рига–Москва

Война майора Пронина

1

Льву Овалову было не суждено увидеть поля сражений Великой Отечественной. Нет сомнений, что полный сил писатель, как это было положено партийцу и участнику Гражданской, был бы отважным и вдохновенным военкором, если бы не был летом 1941 года отлучен от своих читателей и коллег, от родного дома, от профессии. В ссылке писатель уже мечтал о продолжении пронинского цикла. Прежде от рассказов он переходил к повести «Голубой ангел», теперь требовался роман. Настоящий шпионский роман о большой войне. Масштабы исторических катаклизмов соответствовали капитальной форме.

В ссылке Овалов замышляет перебросить майора Пронина во вражеский тыл. Летом 41-го немцам удалось оккупировать советскую Прибалтику. Трудно было найти более подходящий город для опасных шпионских игр, чем старинная Рига. Писателю приходилось бывать в этой республиканской столице, совсем недавно вошедшей в состав Советского Союза. Он представил себе судьбу советского офицера, которого война застает в Прибалтике. Любопытный факт – таким офицером в реальности был не кто иной, как Сергей Владимирович Михалков, всем известный писатель. Воспоминания Сергея Михалкова перекликаются с зачином «Медной пуговицы»:

22 июня 1941 года я находился в Риге, в гостинице «Черный орел». Вместе со мной здесь жила большая группа советских писателей и деятелей искусства: Семен Кирсанов, Григорий Александров, Любовь Орлова и другие. Мы приехали в Ригу как бы на экскурсию: посмотреть на тамошнюю жизнь, что-то купить, и вообще отдохнуть… Разговоры о каком-то авиационном налете, о войне… Кто-то где-то что-то слышал, но толком никто ничего не знает. Вдруг пронеслось:

– Будет выступать Молотов!

Все сгрудились возле приемника. Но пока слышались только какие-то радиопомехи, треск… Внезапно я уловил обрывки немецкой речи: «Всем немецким судам вернуться в порты…». И я понял – война.

Речи Молотова дожидаться не стал, вышел из гостиницы сразу на вокзал, чтобы купить билет до Москвы. Но в кассе мне вежливо сказали:

– Мест в спальном вагоне нет, в купейном вагоне – нет. Но если вы готовы ехать в общем, то – есть.

Я взял билет и вернулся в гостиницу. Здесь тоже царила полная суматоха, растерянность, спешка… Постояльцы кое-как упаковывали чемоданы, сообщали друг другу, как лучше, по их мнению, добираться до Москвы.

Я был спокоен. Вообще со мной часто так, – чем больше сутолоки, испуга вокруг – тем сдержаннее, собранней, рациональней я себя веду. Так и тогда… Не стал вместе со всеми ехать и охать, а спустился в ресторан, который продолжал работать, как обычно, заказал горячее блюдо, бутылку вина…

Потом решил зайти в ателье, где заказал накануне себе полдюжины сорочек – с моим ростом купить что-то подходящее из одежды – для меня всегда было проблемой.

– Ваш заказ, – рижанка вежливо и многозначительно улыбнулась, помедлив, – будет готов через два дня.

– Хорошо, – ответил я. – Зайду через два дня. – Глядя ей в глаза, конечно же, сообразил, что она хотела сказать мне на самом деле: «Вам, советским, жить осталось всего ничего, погибнете вот-вот… А еще о рубашках думаете!».

Вышел из ателье ровным шагом, чтобы не уронить себя и свою принадлежность к России в глазах женщины, явно приветствующей нападение фашистской Германии на мою страну.

Этот отрывок из воспоминаний Сергея Михалкова напоминает «Медную пуговицу» не только временем и местом действия, но и психологией отношений, характером героев. Такими они были, офицеры 1941 года – и сказка Льва Овалова может рассказать нам о том времени не меньше, чем иная быль. За Сергеем Михалковым, каким он предстает в собственных воспоминаниях, стоит такое же офицерское достоинство, такое же мужское жизнелюбие, как и за молодым героем «Медной пуговицы»: безукоризненные манеры и безукоризненный пробор в прическе. Надо ли напоминать, что и Сергей Михалков свои боевые награды заслужил в Великую Отечественную кровью и отвагой армейского поэта, а Гимн СССР на стихи С.В.Михалкова и Г.Г.Эль-Регистана прозвучал в новогоднюю ночь 1944 года – это был год освобождения нашей страны от захватчиков. Именно в 44-м году завершилась и блестящая рижская разведоперация майора Пронина, завершилась боем, в котором погиб Виктор Железнов – и славным партизанским авиаперелетом, да еще и детей, которых немцы использовали для своих медицинских опытов, удалось спасти, перевезти на нашу сторону линии фронта. Тут уже впору снова вспоминать Михалкова – было у него в военные годы стихотворение «Детский ботинок»:

Занесенный в графуС аккуратностью чисто немецкой,Он на складе лежалСреди обуви взрослой и детской.Его номер по книге:«Три тысячи двести девятый».«Обувь детская. Ношена.Правый ботинок. С заплатой».………Среди сотен улик –Этот детский ботинок с заплатой,Снятый Гитлером с жертвы«Три тысячи двести девятой».

Сентиментально? И пускай. Это не мертвящая, но возвышающая сентиментальность. Такую высокую, трудную ноту берет и Лев Овалов в своем приключенческом романе.

Он не спеша подводит читателя к тайне немецкого профессора, слывшего большим покровителем детей. Когда наши подозрения сбываются – и мы видим, для каких изуверских опытов он собирает русских, латышских, украинских, белорусских, еврейских детишек – мы начинаем еще сильнее переживать за майора Пронина и его товарищей, мы ждем от них подвига, ждем победы.

Сюжет с детьми вообще можно считать крупной удачей Овалова: ореол защитников слабых, отныне витавший над головой майора Пронина, навсегда закрепил за ним сочувствие читателей. В приключенческом романе о войне не может не быть слезоточивых эпизодов: таковы законы героики. На рассказах о чудовищных преступлениях нацизма формировались гуманистические принципы многих поколений, их нравственный патриотизм, и можно только посочувствовать тем нашим соотечественникам, которые со временем перестали верить своим Оваловым и считали преступной именно советскую сторону… Этим самоедским бульоном напитывались только тяжкие комплексы и сомнения, больших достижений под флагом самобичевания не бывает.

Роман пришел к читателю в лучших мировых традициях: его печатали с продолжениями в иллюстрированном журнале «Огонек». Рисунки Петра Караченцова (современному читателю хорошо известен его сын – актер) поддерживали созданную писателем атмосферу захватывающего романа-аттракциона. Нынешним молодым людям оваловские ритмы «Медной пуговицы» напомнят гламурные подвиги Джеймса Бонда.

2

Время действия – Великая Отечественная война – определила героический мотив повествования. И все-таки, герой Овалова – молодой советский офицер, невольно ставший разведчиком под руководством майора Пронина. Он не похож на других подобных героев советской литературы и кинематографа. Фронтовики, ветераны разведки, нередко упрекали Овалова за «Медную пуговицу»: «Написано, конечно, занимательно, интересно. Не оторвешься. Но… Все было не так!» Ну конечно, роман «Медная пуговица» написан не для того, чтобы по нему изучали историю тайной войны. Это современная сказка про разведчиков – в гораздо меньшей степени реалистичная, чем «Семнадцать мгновений весны». Овалов не стремится ни к окопной правде, ни к документализму, ни к образу железного рыцаря революции без страха и упрека. Герой «Медной пуговицы» больше похож на фольклорного Ивана-царевича, чем на традиционного литературного и киногероя Великой Отечественной. Сначала он плывет по течению случайностей, управляемых демонической женщиной – шпионкой трех разведок Янковской. Ее образ стал новостью для читателей пронинианы. С начала тридцатых годов Лев Овалов считался «дамским мастером», создававшим запоминающиеся женские образы в производственных романах, но то был серьезный жанр, своего рода «красный Лев Толстой». В рассказах о майоре Пронине женщины редко выходили на первый план. Вспоминается живописная и грозная старуха Борецкая из рассказа «Синие мечи» – эта героиня, пожалуй, была удачей Овалова. Остальные дамы выполняли исключительно служебную функцию в головоломных сюжетах – роли жертв, благородных матерей и верных жен. Диета на женские образы издавна присуща приключенческой литературе. Известно, что не справлявшийся с женской психологией домосед Стивенсон заявлял, что в его новом романе «Остров сокровищ» не будет ни одной юбки – и почти сдержал обещание. Единственная дама в обществе безупречных джентльменов и «джентльменов удачи» – мать мальчика Джима Хоккинса – была бессловесной картонной фигурой. «Остров сокровищ» вошел в классику жанра, но в XX веке для шпионского романа требовалась дама с девизом «интим не исключен». Янковскую так влекло к советскому офицеру, что, если бы не его стойкость, в романе и впрямь не обошлось бы без интима. Впрочем, воздыхателей у великой шпионки хватало и без Макарова. В нее в той или иной степени влюблены все поголовно отрицательные герои романа – немцы, англичане, американцы. Она изворотливо лжет, плетет свою паутину, пока не сталкивается с более ушлым противником, имя которого наш читатель уже знает.