Зулус Чака. Возвышение зулусской империи - Эрнест Риттер

С того времени как Чака стал вождем маленького клана Зулу, он был так занят, что никак не мог выбрать время для большого умкоси — праздника урожая. Разумеется, и при нем ежегодно отмечали малые умкоси, то есть праздники сбора первых плодов, ибо без этого никому не дозволялось даже отведать продуктов сельского хозяйства.

В 1818 году малый умкоси состоялся, как и обычно, в полнолуние, примерно совпавшее с рождеством. На нем было решено, что в следующее полнолуние состоится празднование большого умкоси. Все торжества зулусов происходили только в эту фазу луны.

Ежегодный праздник сбора первых плодов был связан с сельским хозяйством. Считалось, что урожай всех культур, а следовательно, и богатство нации зависят от состояния короля, потому и сам он и орудие его власти — армия — должны были предварительно подкрепиться специально приготовленными снадобьями, сопровождая их принятие соответствующими обрядами.

По случаю празднества устраивался парад и смотр всей армии, объявлялись новые законы и отменялись старые. На большой умкоси собиралось все взрослое мужское население, все девушки, достигшие зрелости, и все замужние женщины. Малый же умкоси, как видно и из его названия, был делом второстепенным, хотя почти во всем походил на большой. Оба празднества служили поводом для развлечений; зулусы плясали, пели новые песни. В это время не происходило никаких казней.

Замечательной особенностью праздника было то, что в день смотра воинам предоставлялась значительная свобода слова. Любой из них мог безнаказанно задать королю любой вопрос, и король обязан был отвечать всем и каждому. Разрешалось открыто критиковать его поступки, требовать объяснений, подвергать сомнению и опровергать выдвигаемые им доводы[91].

В новолуние после малого умкоси в королевский крааль Булавайо стали прибывать полки для обработки огородов правителя. Каждый воин принес с собой полную парадную форму, и командиры следили за тем, чтобы к смотру все были одеты с иголочки. Из полковых краалей пригнали большое количество скота. На некотором расстоянии от королевского крааля каждый полк построил себе временный лагерь. Между полками существовало острое соперничество, поэтому во избежание столкновений между ними лагеря располагали далеко друг от друга.

К празднику был создан женский полк Вутвамини, которому тоже был отведен участок земли под лагерь. Доступ мужчин в этот лагерь строго запрещался. Это был самый большой из полков — он насчитывал около трех тысяч человек.

По обе стороны от него разместились два полка кадетов — тоже нововведение Чаки. Они состояли из ребят от шестнадцати до девятнадцати лет, то есть уже зрелых юношей, но еще не достигших призывного возраста.

Щиты их были совершенно черными, в то время как на щитах воинов младших полков — также черных — имелись белые пятнышки. По мере накопления воинами боевого опыта количество белых пятен на щитах возрастало, ветераны же носили чисто белые щиты, иногда с небольшой черной отметиной. Щиты красные или с красными пятнами при Чаке не пользовались популярностью.

За три дня до полнолуния на скотный двор пригнали самого свирепого и сильного быка из всего стада. Воины младшего полка должны были голыми руками поймать его, повалить наземь и задушить. При этом обычно быку удавалось забодать несколько человек, притом одного или двух насмерть. Из жира убитого быка приготовляли снадобье для воинов.

Часть его шла на укрепление сил всей армии, а из остального варили самое сильное «черное» снадобье, которое с той же целью должен был принять сам Чака. Оно состояло из животного и человеческого жира, а также многих растительных компонентов. Считалось, что, выпив его, простой смертный немедленно погибнет.

Поскольку благополучие нации зависело от короля, сильный король означал сильный народ — логика простая, но неопровержимая!

Два дня и две ночи Чака должен был провести один в своей «большой» хижине. В дневное время к нему имели доступ знахарки, которые давали ему снадобье, сопровождая это обрядами очищения и укрепления. Ночью же при нем разрешалось находиться одной лишь избранной им девице. Выбор Чаки, естественно, пал на Пампату. По словам Ндженгабанту Эмабомвини, девушка рассказала королю аллегорическую историю.

— Взгляни на смоковницу, господин мой. Она растет быстро и своим молодым могучим стволом и раскидистыми ветвями дает тень и приют множеству людей и их скоту. Но потом ветви разрастаются настолько, что становятся бременем для ствола. Наступает день, когда они ломятся от собственной тяжести, оставляя большую рану в теле, давшем им жизнь, и неся смерть и разрушение тем, кто укрылся внизу. После такого случая все разумные люди избегают этого дерева, ибо знают, что несчастье может и должно повторяться, пока от смоковницы не останется гнилой пень или, в лучшем случае, голый остов, смутно напоминающий о былом величии.

— И это потому, Пампата, что у дерева или ствола не хватило сил, чтобы поддерживать ветви?

— Нет, не так, господин мой, ибо каким бы крепким ни было дерево, оно не может помешать ветвям сломаться, от собственной тяжести, если они будут расти и расти. А когда сломаются — остатки их начнут гнить. Постепенно гниение охватит и породивший их ствол, и он тоже зачахнет и погибнет. Об этом я узнала от нашего «отца», Мбийи. Как женщине, мне было бы легче вспомнить старую поговорку, которая гласит: не зарься на поле, коли его не прополешь.

Чака, по словам хрониста, ответил:

— Хорошо сказано, Пампата. Никто не выразил бы твою мысль лучше, а тем более приятнее, чем ты. Не бойся — по крайней мере до поры до времени,— что я перерасту свою силу. Людоед с севера день и ночь ищет моей гибели. И может еще случиться, что нам придется, как диким зверям, питаться кореньями и ягодами в лесу Нкандла.

Сообщают также, что, хотя Чака не нарушил обычая и выпил приготовленные для него снадобья, он понимал — и сказал об этом Пампате, — что благотворное действие их носит «психологический» характер и никак не зависит от их состава. А Пампата согласилась с ним.

— Мои мысли бегут рядом с твоими, господин мой, — сказала она. — Когда я однажды перепутала травы, лекарство для желудка излечило меня от головной боли. Но, когда я обнаружила ошибку, оно перестало действовать, как и все другие.

На второй день, незадолго до заката, Чака должен был совершить обряд уку-квифа, то есть, подняв голову, выплюнуть снадобье в направлении заходящего солнца.

Когда Чака вышел из хижины, все воины и остальные взрослые мужчины, построившись в ряды, приветствовали его троекратным кличем: «Байете!»