«Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского - Владимир Карлович Кантор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брачный венец и христианская терпимость, или Поэзия сердца
Между тем семейная жизнь его шла своим чередом. И черед этот был не прост. Веселье и гулянки Ольги Сократовны наверняка досаждали ему. Гостей было много, ходили вроде бы к Чернышевскому, который с каждой своей публикацией приобретал все больше поклонников и все больше влияния, но задерживались на женской части дома, где звучал рояль, пелись песни, шли танцы. Достаточно легкомысленный Панаев писал Тургеневу: «Чернышевский отличный и честный господин, с действительным убеждением. Он иногда соврет в оценке художественного произведения, не поймет чистой поэзии, но главное – в нем дорого убеждение… Он кольцо, или звено в цепи»[166]. Звено в цепи – о многих ли такое можно сказать! Строго говоря, «Очерки гоголевского периода» НГЧ и выстраивали эту цепь. Но цепь не может состоять из двух звеньев. Необходимо хотя бы третье звено. Но его не сочинишь.
Бердяев замечал: «Чернышевский был очень кроткий человек, у него была христианская душа и в его характере были черты святости»[167]. Среди главных его забот – была Ольга Сократовна, которую когда-то он принял на себя, как пастырь. Даже из далекой Сибири, из Забайкалья писал он 8 марта 1875 г. А.Н. Пыпину: «А одна Ольга Сократовна, чтобы она не раздражалась, ей нужно много тысяч рублей в год» (Чернышевский, XIV, 593). И это несмотря на ее откровенные измены и разгульное веселье, которое все же не подобало бы хозяйке дома. Со временем она начала понимать, кто ей достался в мужья, что все ее гости и даже любовники шли не к ней, а к нему, прикоснуться к его известности, а потом и славе. Вторую беременность она перенесла тяжело, родила сына в январе 1857 г. Но интересно, что об этой беременности и рождении сына Виктора (имя старого ее любовника) НГЧ отцу не сообщает. Писал он о рождении и крещении Саши, потом о Мише (28 октября 1858 г.), где мимоходом помянул и о второй беременности жены: «Она в нынешний раз менее изнурена родами, нежели тогда, когда родился Виктор. Похудела не очень много <…> Мишу мы в четверг крестили» (Чернышевский, XIV, 366). Конечно, свечку никто не держал, но многое было ясно, да многого и она сама не скрывала.
Сошлюсь на слова исследователя: «В 1857 г. родился Виктор, в 1858 г. Михаил. Виктор был сыном О.С. Чернышевской и И.Ф. Савицкого. Об этом свидетельствует племянница Н.Г. Чернышевского В.А. Пыпина. В ее рукописи “Старые воспоминания” (1910), положенной в основу ее книги “Любовь в жизни Чернышевского” (Пг. 1923) есть заклеенные ею, но легко прочитываемые строки, передающие слова О.С. Чернышевской о Савицком: “…Витенька его ведь был…” (РО ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 4. № 26. Л. 11). Виктор умер в Саратове на руках Г.И. Чернышевского 6 декабря 1860 года. (Летопись. С. 194). “Моим любимейшим сыном был именно он”, – писал Н.Г. Чернышевский в утешение своему отцу, не знавшему, что Виктор не был ему внуком (Т. XIV. С. 417)»[168]. Любопытно, что среди прочих возлюбленных, ее главный amant Савицкий Иван Федорович был личным другом Н.Г. Чернышевского. Как свидетельствуют данные жандармского наблюдения за квартирой Чернышевского, их дружба и частые встречи продолжались до самого ареста последнего («Красный Архив», т. XIV. М., 1926. С. 114).
Как вспоминает В.А. Пы-пина, Ольга Сократовна рассказывала, что один из товарищей и хороших знакомых Николая Гавриловича в Петербурге просил ее с ним поселиться, и у них по этому поводу было совещание втроем: один (Савицкий) убедительно просит, другой колеблется, а третий (Чернышевский) говорит: «Если хочешь – ступай, я в претензии не буду. В этих делах человек должен быть свободен». Но вот колеблющаяся сторона, то есть Ольга Сократовна, все же решила все оставить по-старому.
И.Ф. Савицкий
Иван Федорович Савицкий был при этом полковником, революционером, известным в подпольных кругах под псевдонимом Стелла (звезда). Он возглавлял повстанческое движение в Галиции, был схвачен и отправлен в тюрьму. Этого-то человека и полюбила Ольга Сократовна. Любовное чувство, как говорят, оказалось взаимным.
Отцу НГЧ об этих переживаниях не писал, но даже столь мощно организованная творческая натура, работавшая без устали, вдруг испытала сбой в эти дни (дни второй беременности ОС). Он написал об этом Некрасову. Здесь стоит заметить, что Некрасов уехал надолго в Италию, а на время своего отсутствия передал свои права по руководству журналом Чернышевскому. Вряд ли, конечно, можно писать, что он встал «у руля “Современника”», как писалось в советское время, – отчеты Некрасову были постоянны. Но и доверие было оказано большое. Именно поэтому он не мог не рассказать о сбое в своей работе (5 ноября 1856 г.): «У меня с Лессингом недостает времени на составление Ин. изв. – то есть достало бы, если бы я был спокоен; но когда бы Вы знали, что я пережил в последние полтора месяца, Вы подивились бы, что я мог написать хотя одну строку в это время. Скажу только, что чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что люди, правда, безрассудны, делают вздор, глупости, – но все-таки в них больше хорошего, нежели дурного. В успокоение Вам скажу, что неприятности эти имели источником не литературу и касались только меня, никого больше. Еще больше прежнего убедился я, что все учреждения, ныне существующие, глупы и вредны, как бы благовидны ни были, все это глупо; любовь, дружба, вражда – все это если не чепуха, то имеет следствием чепуху. А человек все-таки хорош и благороден, все-таки нельзя не уважать и не любить людей, по крайней мере, многих людей» (Чернышевский, XIV, 327).
А в феврале 1857 г., когда все разрешилось, и он успокоился, он нашел слова (опять же Некрасову, не отцу) о том, что он переживал (все далее в тексте выделено мною). Письмо начинается с некоего утверждения, которого могло бы не быть: «Вы, может быть помните, что я свою жену люблю, – помните, может быть, что первые роды были очень трудны, сопровождались разлитием молока и т. п. Доктора говорили, что это может повториться при вторых родах и
