Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е) - Коллектив авторов

Если принять эти цифры, то наше отставание и качественно и количественно можно оценить в десять, а может быть и в сто раз603.

Первые школы с программистскими классами вызвали ажиотаж, но не решили проблемы. Ивановский математик С.В. Смирнов в 1961 году имел все основания говорить, что это лишь капля в море и что таких школ нужно гораздо больше604. Программистскими классами и математическими кружками интересовались не только родители, но и сами школьники, читавшие популярную литературу о том, что в будущем проблемы всех наук, от биологии до лингвистики, будут решены благодаря построению математических моделей. По словам Н.Н. Константинова, в 1961 году в математический кружок МГУ пришло записываться не 10 – 15 человек, как обычно, а около 500605. Константинов и его научный руководитель А.Е. Кронрод решили, что этот наплыв – следствие послевоенного демографического бума. Но послевоенный всплеск рождаемости не был таким уж сильным – слишком тяжелым был стресс, пережитый обществом606. Скорее всего, многие из этих мальчиков и девочек пришли впечатленные первым полетом человека в космос – и не удовлетворенные преподаванием математики у себя в школах.

Ученые сумели ответить на этот энтузиазм быстрее, чем образовательная система. В 1960 году в Москве прошла I межобластная олимпиада по математике, в 1961 – I Всероссийская (олимпиаду 1960 года современные российские математики условно называют «нулевой»). В ней участвовали команды большинства областей, краев и республик РСФСР. В дальнейшем ежегодно стали проводиться уже всесоюзные олимпиады.

Институциональные изменения на уровне школ последовали чуть позже. 500 человек в кружке под руководством Константинова и его тогдашнего друга, студента-физика Славы Цуцкова (в том же 1961 году он покончил с собой607) постепенно сократились до 5, но для этой группы – Константинов назвал ее кружком «Бета», чтобы отличить от кружка «Альфа», существовавшего до 1961 года, – уже были разработаны программы, позволявшие старшеклассникам освоить основы математического аппарата квантовой механики. На основе этих программ Константинов вместе с Михаилом Львовичем Гервером (1938 – 2011) начал преподавать сначала (в 1962 году) в школе № 7 к тому моменту уже ставшей математической и приобретшей классы подготовки программистов. Через год в школе № 2, открывшей ранее классы для радиомонтажников и программистов, начал преподавать тот самый Израиль Гельфанд, который в 1934 году возглавил первый кружок для школьников при МГУ.

1963 – 1964 годы стали переломными в развитии матшкольного движения. 23 августа Совет министров СССР принял постановление «Об организации специализированных школ-интернатов физико-математического и химико-биологического профиля». 12 сентября был подписан приказ министра просвещения Е.Н. Афанасенко во исполнение этого постановления. Но еще до того, как было принято постановление, отдельным приказом от 9 декабря 1962 года Афанасенко по ходатайству М. Лаврентьева учредил математический интернат в новосибирском Академгородке. В интернат были зачислены дети, отобранные по итогам Всесибирской физико-математической олимпиады 1962 года608.

Принципы отбора, придуманные М. Лаврентьевым и его коллегами (вероятно, в число архитекторов этой системы входил Алексей Ляпунов), были впоследствии использованы и при наборе детей во все остальные аналогичные интернаты и подхватывали принципы проведения математических олимпиад, в первую очередь ленинградских, с их устным туром в финале. Сначала на определенной – но всегда большой – части территории СССР в каждом городе проводился заочный письменный отборочный тур. В случае новосибирского интерната «…победители первого тура приглашались в областные центры для участия во втором [очном] туре. Победители второго тура приглашались в летнюю физико-математическую школу в Академгородок на 21 день. В конце работы летней школы проводился третий тур, который являлся вступительным экзаменом в данную школу»609. В остальных интернатах система была не трех-, а двухступенчатой, но Лаврентьев, видимо храня верность памяти Лузина, был по-прежнему убежден, что сразу математическую одаренность выявить нельзя, и поэтому ввел еще и летний лагерь, где на детей можно было посмотреть повнимательнее в течение трех недель. Впрочем, следует учесть, что летние специализированные лагеря для старшеклассников вообще были тогда в педагогической моде610.

Этот многоступенчатый отбор был дорогостоящим и организационно сложным: нужно было оплатить рассылку заданий по всем городам, поездки детей на второй тур, работу педагогов с участниками второго тура, вести учет ответов и т.п. Подобную схему трудно было бы реализовать, если бы не дружеские отношения Лаврентьева и Маркушевича.

У нас пока недостаточно данных, чтобы объяснить резкое изменение позиции Лаврентьева, который еще в 1958 году возражал против «элитарных» учебных заведений. Возможны несколько объяснений. Одно из них состоит в том, что в действительности в 1958 году Лаврентьев писал не то, что думал. Может быть, он надеялся сохранить уникальное положение лоббиста в советской образовательной системе и поэтому решил заранее «торпедировать» возможных конкурентов, заклеймив их проекты как элитистские, или считал, что только его многоступенчатая система отбора позволяет действительно надежно отбирать талантливых детей. Второе возможное объяснение состоит в том, что в 1958 году Лаврентьев организовал Новосибирский университет и мог быстро столкнуться с нехваткой квалифицированных кадров и мотивированных выпускников школ для учебы по математическим специальностям, остро необходимым для дальнейшего развития научной инфраструктуры. Если события развивались именно таким образом, то Лаврентьев решил возникшую задачу с опорой на опыт МФТИ: создал think tank, состоявший из школьников, которые очень интенсивно занимались наукой и были максимально вовлечены в деятельность исследовательских институтов Академгородка. Наконец, А. Карп предполагает, что Лаврентьев изменил позицию под влиянием переменившихся настроений Н.С. Хрущева611.

Именно Лаврентьев, по-видимому, и является автором упомянутой выше аналитической записки в ЦК и Совет министров РСФСР, предлагавшей меры для «усиления подготовки специалистов в области прикладной математики и ее приложений в народном хозяйстве», а фактически призывавшей к срочной организации математических интернатов. И хотя имя автора на самом документе не упомянуто (значится лишь, что она поступила от «Сибирского отделения Академии наук»), в пользу нашей гипотезы свидетельствует несколько обстоятельств. Во-первых, сам факт создания в 1962 году в Новосибирске математического интерната. Во-вторых, апелляция к опыту создания МФТИ, к которому Лаврентьев был в свое время причастен. В-третьих, неуказанный автор выражается как человек, отвечающий за принятие важных решений и облеченный большими полномочиями: «Я не буду говорить здесь о форсировании работ по созданию новых машин, ограничусь, как мне кажется, не менее важной задачей по подготовке кадров» – и включает в записку проект постановления Совета министров об открытии в Москве, Ленинграде и Новосибирске физико-математических интернатов, а в университетах этих трех городов – факультетов прикладной математики для подготовки специалистов по кибернетике.

Новосибирский интернат создавался в условиях откровенной штурмовщины. Возникавшие при этом проблемы Лаврентьев решал, пользуясь своими уникальными связями с руководством Минпроса. 30 ноября 1963 года, вскоре после начала второго учебного года, президент Сибирского отделения дает правительственную (!) телеграмму заместителю министра просвещения Маркушевичу:

По вине облоно часть детей физматшколы раздеты разуты голодны прошу принять меры

Лаврентьев612

Через три дня, 2 декабря, Маркушевич отправляет телеграмму в Новосибирское облоно – тоже, разумеется, правительственную:

Сообщению Лаврентьева часть воспитанников физматшколы не обеспечена одеждой, обувью, питанием тчк Прошу срочно принять меры трехдневный срок сообщить о причине

Замминпрос Маркушевич613

Новосибирское облоно немедленно (12 декабря) отправило заместителю министра длинное письмо, где чиновники сваливали все возникшие проблемы на недостаточное финансирование, – но, судя по резолюции Маркушевича, он продолжал держать этот вопрос под своим контролем614.

Еще до этой истории, в ноябре 1963-го, видимо намучившись с местными руководителями среднего образования, Лаврентьев запрашивал Министерство просвещения, нельзя ли переподчинить интернат Новосибирскому университету, но получил отказ – все интернаты, согласно постановлению Совета министров и приказу министра просвещения, должны были находиться в совместном ведении Минпроса и университетов615. Здесь Лаврентьева уже не выручили ни его связи, ни его особое положение.