Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек [OCR] - Василий Звягинцев

Опыт есть.

Опыт опытом, а что продавать? Как-то они совсем не подумали о таком пустяке. Николаевских, дореволюционного выпуска золотых десяток при себе не было, а так что еще? Цифровой фотоаппарат явно не прокатит, мобильный телефон тоже. Остаются только часы. Причем часы Новикова, у Левашова слишком для здешних мест навороченный хронометр с явными приметами продукта иной цивилизации. А у Андрея плоский карманный «Лонжин» с цепочкой, золотой, естественно, приобретенный еще в Стамбуле, чтобы придать себе дополнительную респектабельность. Жалко немного отдавать раритет ради минут ной прихоти, а с другой стороны, местные деньги так и так нужны.

— Да не жмись ты, — пресек его сомнения Левашов. — Новые в Стамбуле и купишь, а постараться — так те же самые, а то можно в ломбард заложить, если от тебе так уж дороги, потом выкупим.

— А, чего там, — махнул рукой Андрей. — В наше время все приличные люди старались заиметь золотые часы, чтоб при острой необходимости было чем расплатиться или откупиться. Пошли…

Во всякого рода антикварных лавках, ювелирных салонах и тех самых ломбардах недостатка в близких и ближайших окрестностях не было. Но ювелиры им не подходили, наверняка заплатят, как и у нас, только за вес металла, ломбард — черт его знает, вдруг паспорт или еще какой-нибудь документ потребуют. Антиквары же — самое то, только выбрать нужно подходящего.

Физиономистикой Андрей владел в достаточной степени, и уже в третьем магазинчике, наискось от универмага Мюра и Мерилиза[47] (именно так он по сию пору здесь и именуется), который дурацкой реконструкции не подвергался, увидел то, что приблизительно и искал,

Мужчина в бархатной блузе, лет за пятьдесят, как положено — еврей, что, впрочем, вытекало лишь из фамилии на вывеске, но не из внешнего вида, сидел по ту сторону застекленного прилавка и читал газету, название которой было не разглядеть.

Стены завешаны картинами сомнительного достоинства, разнообразным холодным оружием, вразнобой тикало несколько часов в темных и светлых деревянных футлярах, с маятниками и без. Под стеклом на рытом бархате выложено три десятка золотых и серебряных портсигаров, полсотни ручных и карманных часов, разные перстни, кольца, серьги. Немного стеклянной и фарфоровой посуды, скудная коллекция медалей и иных знаков. Типичная, в общем, лавка. Средней руки. Но место — дорогое, аренда, небось, в копеечку влетает, если не собственное это, от века, помещение.

Что несколько непривычно — на окне никаких решеток, дверь не бронированная, да и стекло на витрине, похоже, самое обыкновенное. Спокойно живут. Тем более прямо напротив магазина — пост городового, одетого в черную с алыми манжетами, погонами, от воротами кителя и лампасами форму. Фуражка с черным околышем и красным верхом. Крупная, чуть не в ладонь кокарда, на рукавах какие-то шевроны и условные знаки Издалека видно, и ни с кем не спутаешь.

Друзья обратили внимание, что страж порядка — мужик дюжий, под метр девяносто, ручищи и плечи — со размерно. У такого не забалуешь. Возрастом лет за сорок, лицо загорелое, серьезное, но явно ориентированное на благожелательность.

Здесь они несут службу по старинке, стационарно контролируя перекресток и свою половину квартале В поле зрения у каждого — как минимум четыре коллеги. На ремне портупеи никакая не рация, без всяких затей крупный костяной свисток в карманчике. Ну и пистолет в кобуре, естественно. На запястье то ли регулировочный жезл, то ли дубинка. По расцветке скорее первое, но длинна и общий вид заставляли думать, что и второе тоже.

Вполне, кстати, рациональная организация «патрульно-постовой службы». Непрерывный круглосуточный мониторинг подведомственной территории, теснейшая связь с населением, а также и достаточное количество рабочих мест, в рассуждении борьбы с безработицей.

— Господа что-нибудь желают? — поинтересовался приказчик, или хозяин, кто его разберет, после того, как Новиков с Левашовым минут около пяти рассматривали ассортимент, обмениваясь нейтральными репликами. Больше всего их, конечно, интересовали ценники.

— Да вот, видите ли, возникли настолько непредвиденные обстоятельства, что требуется незамедлительно, прямо вот сейчас, некоторая сумма наличных денег, — сообщил Андрей, умело изображая смущение благородного человека, оказавшегося в не совсем благовидной ситуации. В карты, например, проигрался, и либо долг нужно отдавать, либо отыгрываться. — Не возьмете ли? Жаль расставаться, но — буквально никакого выхода…

Он протянул через прилавок «Лонжин».

Как отметил Новиков, антиквар принял часы с не совсем покерным выражением лица. В момент разглядел ценную вещь.

Но рассматривал их долго, откинул обе крышки, сунув лупу в глазницу, поглядел механизм. И пробы на цепочке и корпусе, конечно. Пробы настоящие, швейцарские, тех еще времен. За них Андрей не боялся.

— Да, вещь, конечно, заслуживающая, — наконец резюмировал господин Штилъкинд (или его приказчик). — Мне бы тоже было жаль расставаться, если фамильная ценность. Так я и в заклад могу взять. Двести рублей, под сто процентов, срок месяц.

«Ого, — подумал Новиков, — с альтруизмом и совестью у них здесь тоже не очень».

— Не уверен, что я задержусь в Москве. И двести — не сумма. А ежели просто купите?

— Тогда пятьсот. Без запроса.

В общем, сравнительно по-божески. Аналогичный товар на витрине — от трехсот до тысячи, в зависимости от размеров и веса.

— Как же без запроса? Я вот тут вижу, — он провел рукой над прилавком, — а у меня вещь старинная, скоро сто лет, а идут, как часы, — вроде бы сострил он. — И цепочка, заметьте, того же времени, чистых пятьдесят граммов. Восемьсот.

Поторговались, но без особого азарта. Антиквар понимал, что клиент может и уйти, конкурентов в центре достаточно, а Новикову, в свою очередь, за лишнюю сотню не хотелось светиться вдоль всей Петровки. Да и деньги предлагались весьма приличные. Насколько они успели узнать, представители «среднего класса» зарабатывали здесь от ста до трехсот в месяц.

Сошлись на семистах. Антиквар протянул деньги. Андрей уже собрался, небрежно, не пересчитывая, сунуть пачку крупных, под размер царских и сталинских, четвертных и полусотенных в бумажник из настоящей кожи кобры, даже с «очками», но тут вмешался Левашов, за все время не проронивший ни слова. Как будто он тот самый человек, которому задолжал Новиков.

— Простите, — сказал он, небрежно взяв из рук Новикова первую попавшуюся пятидесятирублевку. Положил ее на прилавок. — Не могли бы вот это — золотом? На счастье.

— Посмотрю, — приказчик (или хозяин) выдвинул ящик кассового аппарата, выбросил на тарелочку пять золотых кружочков, а банкноту сунул обратно.

— Благодарю. Успехов вам. — Левашов приподнял шляпу над головой, и они с Андреем с достоинством удалились.

— Вот-с, — сказал Олег удовлетворенно, когда они отошли от магазина на полквартала. — Теперь имеем, с чего для этого мира копии клепать.

— И что? — спросил Левашов, когда они вольготно расположились в трактире, расположенном напротив МХАТа. Назывался он, согласно местоположению, «Актерский», и цитата из «Леса» при входе: «Нам трактирдороже всего! Трактир есть первая вещь!» Подпись: «А. Счастливцев».

Сиживали они здесь в иные времена. Вывеска у заведения была, разумеется, другая, и мебель другая, и ассортимент, и обслуга, но все равно — узнаваемо.

— Ты готов стереть этот вполне приличный мир ради чего-то другого?

Действительно, в трактире было хорошо, тепло и уютно, особенно в сравнении с холодной, переходящей в ледяную крошку моросью на улице. И люди здесь сидели вполне похожие на людей. Судя по доносившимся обрывкам разговоров — репортеры из окрестных газетных редакций, чиновники низших классов, небогатые представители свободных профессий, имевшие возможность или необходимость обедать здесь, а не дома. Девушки и женщины тоже выглядели приятнее, чем в советские времена.

— Я? — удивился Новиков. — Я как раз ничего не хочу. Вообще. Нет, хочу доесть эту вот поджарку по-охотничьи, допить, что осталось в графинчике. А более масштабных и людоедских планов у меня нет. Просто ты, мой друг, запутался в лабиринтах времен. Я за тобою и раньше такую аберрацию замечал. Ты, поверь мне, хотя и хронофизик, но воспринимаешь окружающую действительность несколько странно. Ведь это же все декорации, Олег, простые декорации. Как в театре. Из бельэтажа, тем более — амфитеатра все выглядит удивительно здорово, трогательно и похоже на жизнь, Особенно когда на сцене какой-нибудь дядя Ваня, Раневская, полковник Турбин сотоварищи. Тихо играет рояль, шевелятся абрикосовые занавески. Нет, чудесно, кто же спорит. Я «Театральный роман» сто раз перечитывал. Но ведь наступает момент, когда спектакль кончается, зрители расходятся, актеры идут разгримировываться и пить водку, а актрис, которые этого заслуживают, приглашают «в нумера». Это ведь тоже правда жизни, так, Олег?