Памятники Византийской литературы IX-XV веков - Сборник

Несмотря на то, что Второй Рим для Киннама выше Первого, в «Сокращенном изложении» больше сведений о событиях, происходивших к западу от Константинополя, чем на Востоке, так как удельный вес Запада в политике Мануила был больше.

Качество сведений, приводимых Киннамом, оценивается современными исследователями довольно высоко. Хотя его свидетельства и страдают иной раз некоторой хаотичностью и неполнотой, но они в большинстве случаев достоверны, основаны или на собственном опыте, или на показаниях очевидцев. Пользовался он и письменными источниками. Но все–таки приводимые им в тексте «Сокращенного изложения» письма (например, переписка императора Мануила и Конрада) не воспроизводят документы точно, а являются его собственной переработкой их. Впрочем, гораздо важнее, что они — не плод его фантазии.

События, которых он сам не видел и не может документировать, Киннам излагает очень кратко. Так, например, все царствование Иоанна Комнина уместилось в одной первой книге. Многие его умолчания или чрезмерная сжатость рассказа объясняются не неосведомленностью, а причинами политическими и не хуже прямых высказываний выражают убеждения историка: Киннам избегает говорить о фактах, отрицательно характеризующих политику, военные успехи или частную жизнь императорской фамилии. Он умалчивает об интригах и соперничестве, предшествовавших вступлению Иоанна и Мануила на престол. Очень глухо говорит о потерях, понесенных ромеями в войне с венграми, и т. п. Киннаму присуще вообще стремление к точности, но понимает он ее несколько односторонне: рассказывая о событиях, он никогда не называет дня, месяца, даже года, только время года: «зимой», «вскоре после наступления весны», «в то время», «немного спустя» — вот его обозначения. Зато он любит точно указывать расположение сил и местонахождение отдельных лиц в сражениях, описывать местность, где они происходили. Необходимо упомянуть также точность Киннама в вопросах топонимики.

Мейнеке в Боннском издании разделил «Сокращенное изложение» на 7 книг на основании едва заметных пометок в рукописи. Предыдущие издатели делили сочинение Киннама на 6 и даже на 4 книги, так как в тексте нет четкого разграничения по содержанию. Композиция «Сокращенного изложения» довольно свободна. Киннам не придерживается полностью избранного им сначала хронологического принципа, но, когда считает нужным, собирает вместе все факты, освещающие какую–либо одну тему. И лишь образ императора Мануила стоит всегда незыблемо в центре этого исторического полотна. Его имя упоминается на страницах «Сокращенного изложения» 210 раз, имена всех остальных лиц, так или иначе связанных с Византией во всех странах Европы и Азии, — 535 раз. Даже этот подсчет показывает, что Мануил — главный герой труда Киннама. Поэтому «Сокращенное изложение» можно было бы назвать «Мануилиадой», оно пронизано тем же настроением, что и «Алексиада». И если образ главного героя здесь может показаться менее выпуклым, чем в произведении Анны Комниной, то еще неизвестно, за счет чего это следует отнести: более ли скромный талант у автора, пишущего вообще суховато, или это результат работы переписчиков и редакторов, превративших сочинение Киннама в «Сокращенное изложение». Мануил занимает особое место в произведении не только по количеству отведенных ему строк. Нет другого героя, охарактеризованного так полно. Создание образов исторических персонажей относится к числу лучших традиций античной историографии, унаследованных от нее византийской.

Судьба выделила Мануила из числа простых смертных, и все его качества доказывают справедливость этого жребия. Он с детства возвышается над всеми. При осаде Неокесарии он, еще не достигший 18 лет, показал чудеса героизма: оказался спасителем всего ромейского войска, терявшего уже присутствие духа, а когда стал императором, то не было конца его ратным подвигам. Он всегда «со свойственным ему рвением» впереди своих солдат переправлялся через реку на вражеский берег или шел на приступ мощных стен осажденного его армией города, первым взбирался на осадную башню (при осаде Землина), как молния, налетал на персов и вселял в них такой страх, что перед ним, не стыдясь, отступали тысячи и даже десятки тысяч вооруженных людей, а попытавшегося ему сопротивляться Мануил за волосы притащил в свой лагерь (IV, 22). Но он мог вести не только открытый бой, оповестив противника заранее царской трубой о своем приближении, но и задумать тайное нападение (например, на персов) с разных сторон, чтобы отдельные их части не могли помочь друг другу. Умел он предвидеть и разгадать все замыслы врагов. Военные хитрости не умаляют его рыцарских достоинств. В силе и ловкости, которых он достиг тренировками, не было ему равных. Даже в промежутках между боями он занимался опасными гимнастическими играми, требующими выдержки и прекрасного умения ездить верхом, или охотой на какого–то ужасного зверя, среднего между барсом и львом, от которого разбежалась вся свита (VI, 6). И при этом он еще был щедр, незлопамятен, великодушен даже к врагам (вернул из ссылки дядю после смерти отца), милостив к низшим.

Особенно Киннам прославляет Мануила за то, что он отменил обычай продажи в рабство за долги. А уж в благочестии с императором никто не мог сравниться. Он подставил из смирения собственное плечо, когда поднимали священный камень (на который был положен младенец Христос после крещения) при транспортировке его из Эфеса в Константинополь. Упал к ногам священников, прося их помолиться о даровании ему наследника. Создавая образ идеального воина, Киннам на этот раз не прибегает к архаизации: Мануил представлен все же не новым Ахиллом, а именно рыцарем. Подчеркивается даже, что он придерживается латинских рыцарских обычаев и старается воинским подвигом ознаменовать свое вступление в брак. Однако западная галантность в глазах византийского историка не мешает Мануилу оставаться ромеем до мозга костей. Разве стал бы рыцарь–латинянин вступать в богословские споры и проявлять при этом ораторское искусство и знание тонкостей диалектики. А Мануил, который «превосходил всех проницательностью и глубиной понимания», сам изобличает еретиков на соборе.

Восторженное отношение Киннама к Мануилу, общий панегирический тон во всех случаях, когда речь заходит о самом императоре, который все знает, все может и все содеянное которым достойно удивления; восхищение каждым отдельным его поступком или свойством — вот что наилучшим образом выражает убеждения историка, идеолога вполне созревшего феодального класса. Нельзя, конечно, утверждать, что у Иоанна Киннама «посредственный ум». Но если он даже и не такой блестящий писатель, как Анна Комнина, и не выделяется из общей массы оригинальностью своих мнений, то тем более типичным для художественного мышления XII в. явлением можно считать его исторический труд, в котором такую важную роль играет героический образ блестящего рыцаря.

Оба направления историографии («хроники» и «истории») имели большое значение при выборе чтения для грамотных ромеев, которые считали их занимательными и поучительными и не относили к чисто научным сочинениям. Учитывая изменения, происшедшие к XII в. в жанрах византийской литературы, отсутствие героических поэм (феодального эпоса) и житий, созданных в этот период, можно предположить, что история в какой–то степени заняла их место.

История довольно далеко отходит от хроник с их сухим перечнем событий, стремится придать драматичность повествованию, поставить в центре сочинения идеализированного героя, снабдив его симпатичными для читателей чертами, не пренебрегая для этой цели даже сказочными мотивами (Мануил под Иконием один обратил в бегство больше 500 персов). Вымышленным приключениям прежних жанров (агиография их унаследована от эллинистического романа) историография противопоставила действительные события, но изложенные достаточно ярко и образно, с красочными деталями (например, картины сражений у Киннама), чтобы этим компенсировать отсутствие занимательного сюжета.

Все это мы находим у Иоанна Киннама и у его непосредственной предшественницы Анны Комнины, сочинения которых можно было бы считать, эпическими, не будь они написаны прозой и не излагай они фактов достоверно и в хронологической последовательности. Таким образом, роль «Сокращенного» изложения» в истории византийской письменности оказалась значительно больше роли исторически точной летописи. Ведь это еще и памятник особого жанра художественной литературы.

ОБЗОР ДЕЛ БЛАЖЕННОЙ ПАМЯТИ ИМПЕРАТОРА И ПОРФИРОРОДНОГО ГОСУДАРЯ ИОАННА КОМНИНА, А ТАКЖЕ РАССКАЗ О ДЕЯНИЯХ СЛАВНОГО СЫНА ЕГО ИМПЕРАТОРА И ПОРФИРОРОДНОГО ГОСУДАРЯ МАНУИЛА КОМНИНА, СОСТАВЛЕННЫЙ ИМПЕРАТОРСКИМ СЕКРЕТАРЕМ ИОАННОМ КИННАМОМ [303]

1. Древние мудрецы занятие историей считали делом почетным, весьма многие из них даже прославились этим. Один предметом своей истории брал дела эллинов; другого волновало воспитание Кира в его детстве, а также он рассказывал о подвигах, которые тот совершил уже взрослым [304]. Так как появилась опасность, что события, случившиеся давно, придут в забвение, то они описывали их в книгах, будто начертывали на вечных стелах, и сведения о них передавали дальнейшему потомству. В этом их задача. Но я думаю, что приступающие к подобному труду, чтобы не оказаться недостойными своей цели, должны быть хорошо знакомы с каждым событием и свободны от всех забот и хлопот, непрестанно вплетающихся в эту жизнь; а у нас нет достаточно ни того, ни другого. Из–за этого, однакож, не следует умалчивать о тех делах, которые случились в наше время, а надобно стараться, чтобы представляющийся нам благоприятный случай не прошел без пользы. И он не пройдет, если мы, решительно оставив повествование о всем другом, что входит в понятие жизни человеческого общества, опишем дела двух императоров, из которых один окончил дни свои прежде, чем родились мы на свет, а другой был в расцвете сил при нас и умер, оставив царство еще несовершеннолетнему сыну.